ЭДУАРД МЕРИКЕ. ИСТОРИЯ О ПРЕКРАСНОЙ ЛАУ

                               
Eduard Mörike 
Die Historie von der schönen Lau
1853

В стране швабов, в Швабском Альбе, /1/ близ городка Блаубойрен, у подножия отвесной скалы можно увидеть большое голубое озеро. Оно находится вблизи старого монастыря и носит название «Блаутопф» - «Голубой горшок». Это озеро образовано чудесным источником, и из него вытекает речка Блау, что означает «голубая». Она течет на восток, впадая в конце своего пути в Дунай.

Это озеро подобно глубокой воронке, его вода совершенно синяя. Она настолько великолепного цвета, что, пожалуй, и словами не опишешь. Но если зачерпнуть ее в сосуд, то окажется она абсолютно прозрачной.

На самом дне этого озера жила когда-то русалка с длинными струящимися волосами. Ее тело было телом красивой земной женщины за одним исключением: между пальцами ног и рук у нее были перепонки, бледно-белого цвета и нежнее, чем цветок мака. В городке и поныне еще сохранилось старинное здание, бывшее когда-то женским монастырем, а затем переделанное в большой постоялый двор и поэтому получившее название «Подворье монахинь». Там еще лет шестьдесят назад висела картина с изображением водной девы, и, несмотря на старину и осевшую на нее копоть, краски были все еще весьма различимы.


На картине у нее были скрещены руки на груди, лицо бледно, волосы черные, но глаза.. Они были огромные и голубые. В народе ее называли то «Сердитой Лау в горшке», то «Прекрасной Лау» /2/. К людям она относилась по-разному: иногда недобро, иногда по-хорошему.

Когда временами, гневаясь, она поднимала волны на озере, угрожая наводнением и городу, и монастырю, горожане в стремлении задобрить русалку шли торжественной процессией к озеру и приносили ей дары: кто золотую и серебряную посуду, кто кубки, чаши, небольшие ножи /3/ и другие вещицы.

Против таких церемоний как языческого обычая и идолопоклонства ревностно выступали монахи, пока наконец эти шествия окончательно не прекратились.

Но как бы враждебно ни относилась дева к монастырю, часто случалось и так, что когда отец Эмеран начинал играть на органе, а вблизи никого больше не было, высовывалась она средь бела дня из воды по пояс и слушала. Иногда у нее на голове был веночек из широких листьев и точно такой же – вокруг шеи.



Дерзкий подпасок подстерег однажды Лау и крикнул ей из кустов: «Эй, квакша! Что там с погодой?»

Стремительнее молнии и ядовитее гадюки рванулась она к мальчишке, схватила его за вихор и потащила за собой вниз, в одну из сырых своих комнат, где и оставила его, обморочного и жалкого, изнемогать от голода и жажды.

Но мальчик вскоре очнулся, нашел дверь и, минуя ступени и переходы, пройдя через множество покоев, пришел в красивый зал. Там царило приятное тепло, хоть и была середина зимы. Лау и ее служанки уже спали, а в высоком светильнике на золоченых птичьих лапах, стоявшем в одном из углов, горела ночная лампадка.

Вдоль стен, которые были сплошь завешены разноцветными коврами и гобеленами, было расставлено множество богатых вещей.

Мальчишка быстро снял с подвески огонь, поспешно огляделся и вытащил из шкафа мешочек, в котором хранилось что-то тяжелое. Подумав, что там лежит золото, он засунул его себе за пазуху и побежал прочь. Скоро он оказался перед небольшими бронзовыми воротами толщиной в добрых два кулака, отодвинул засов и ступил на каменную лестницу, ведущую куда-то наверх. По неровным ступеням, петляя то налево, то направо, мальчик поднимался не менее трех четвертей часа. Но вот ступени закончились, и он ступил в тесную расщелину. Там пришлось ему оставить свой огонек и карабкаться в темноте еще целый час, ежесекундно рискуя сломать себе шею, пока наконец его голова вдруг не оказалась на поверхности земли.



Была глубокая ночь, и вокруг была глухая лесная чаща. Проблуждав до рассвета, с первым лучом солнца оказался подпасок наконец на хоженой тропе и увидел со скалы маленький город внизу.

Тут он наконец решил заглянуть в мешочек. Там лежал простой кусок свинца величиной с пядь — тяжелая кегля, с ушком на верхнем конце, седая от времени. В гневе швырнул он старый хлам прочь, в долину, и никогда в жизни не рассказывал никому о своем воровстве, потому что очень его стыдился. Но именно он был первым, от кого пошла средь людей молва о жилье водной девы.



Необходимо знать, что прекрасная Лау была родом не из этих мест. Она была княжеской дочерью и по матери — наполовину человек. Ее выдали замуж за морского царя - старого водяного с Дуная, с которым и жила она в Черном море. Муж отослал ее от себя, потому что рожала она ему только мертвых детей. А причина крылась в том, что была она вечно печальна, хотя повода для этого вообще-то не было. Ее свекровь предсказала ей, что пока она не рассмеется от всей души пять раз, не родить ей здорового ребенка. А на пятом разе должно произойти что-то, о чем ни она, ни старый водяной пока знать не должны.

Но не удавалось прекрасной русалке рассмеяться, как ни старались рассмешить её слуги. Наконец старый король не захотел более держать жену при дворе и отослал ее в это место, что находится неподалеку от верхнего Дуная, где жила его сестра.

Свекровь дала Лау с собой несколько камеристок и служанок, чтобы прислуживали ей, да и развлекали – самых умных и веселых девушек изо всех, что ходили когда-либо на утиных ногах (ведь известно, что всяк, кто происходит из рода водных дев, имеет настоящие утиные лапы). Чтобы госпожа не скучала, они переодевали ее по шесть раз на дню, и если она была не в воде, то на суше щеголяла в изысканных богатых нарядах, хоть и была всегда босиком. Они рассказывали ей старые истории и сказки, музицировали, танцевали и забавляли ее. Тот зал, в котором побывал наш мальчик-подпасок, был княжеской опочивальней, и лестница из него вела в Голубое озеро. Там, в прохладе, проводила Лау иногда целые дни и летние ночи.

Жили у нее всяческие забавные звери и птицы, в том числе кролики и обезьяны. Но главным был, конечно же, проказливый карлик, который однажды помог дядюшке княгини избавиться от такой же непонятной тоски. Каждый вечер играла она с ним в карты, шахматы, или в «Волка и овечек» /4/
.

Всякий раз, сделав неудачный ход, карлик строил презабавные гримасы, каждый раз новые, — нет, каждая дурнее прежней, так, что даже мудрый Соломон не удержался бы от смеха. Что же говорить о каких-нибудь молоденьких камеристках или о тебе самой, милая читательница, стань ты свидетельницей этого зрелища. Лишь прекрасную Лау это никак не веселило, только пару раз скривила она рот в улыбке.


Каждый год зимой прибывали от морского владыки гонцы и стучали в ворота дверной колотушкой. Тогда девицы спрашивали:

Кто там стучится так, что сердце замирает?

И те отвечали:

Нас царь морской спросить вас посылает,
Правдивый дайте нам ответ:
Был этот год хорошим или нет?

На это девушки говорили:

Мы песни пели, что и прежде,
И танцы танцевали те же —
И ничего мы не добились, господа!
Вы приходите через год сюда!

После чего гонцы снова возвращались домой. А госпожа становилась еще печальнее, чем была.



Хозяйкой «Подворья монахинь» была толстушка Бета Сайсольфин, веселая честная женщина, приветливая и сердечная. Особенно благоволила она к бедным путешественникам, просто второй матерью им была. Хозяйством управлял в основном ее старший сын Штефан, он был женат. Другой сын, Ксавьер, был поваром на монастырской кухне. Две дочери госпожи Беты жили вместе с матерью.

За городом, совсем рядом с «Голубым горшком» был у нее маленький садик. Как-то однажды в первый теплый день весны работала она у себя в саду: cделала грядки, посадила капусту и салат, бобы и лук. Затем с удовольствием полюбовалась через забор на прекрасную синюю воду озера и тут же с досадой заметила рядом препротивную кучу старого мусора, портившую весь вид. Управившись с грядками и прикрыв за собой садовую калитку, пошла госпожа Бета к мусорной куче, проворно выполола на ней все сорняки и посадила в землю несколько тыквенных семечек.

(Аббат монастыря, который и сам не отличался худобой, стоял у окна и с удовольствием наблюдал за опрятной чистенькой хозяюшкой, которой едва ли можно было дать больше сорока. Желая привлечь к себе ее внимание, он погрозил ей пальцем, как будто укоряя за что-то.)

Бывшая мусорная куча зазеленела и все лето радовала собою глаз. А осенью созрели на ней огромные желтые тыквы и свисали по склону, едва не касаясь поверхности воды.

Как-то раз дочь госпожи Беты Ютта отправилась в подвал, где с давних времен находился колодец на широком каменном основании. При свете фонаря со страхом увидела она в нем прекрасную Лау, погруженную в воду по грудь. Девушка с криком ужаса отскочила назад и стремглав убежала домой, где и рассказала обо всем матери. Та не испугалась и спустилась вниз, не взяв с собой в качестве охраны даже сына, ведь Лау как-никак была обнаженной.

Странная гостья приветствовала женщину:

К Вам дева водная пришла —
То вплавь, а то ползком ползла
По темным и извилистым проходам
К хозяйке монастырского прихода.
Ведь постарались Вы на славу
Мне озеро украсили немало:
Плодами со вьюнами пополам —
За это очень благодарна Вам.

В руках Лау держала волчок из прозрачного камня. Его она протянула хозяюшке со словами:

— Возьмите эту игрушку, милая женщина, на память обо мне! Она хорошо послужит Вам. Недавно я слышала, как Вы жаловались в своем саду соседке, что боитесь, что на ярмарке между горожанами и крестьянами могут опять вспыхнуть ссоры, драки и смертоубийства.
Поэтому, милая женщина, если снова пьяные гости на танцах или пирушке ссору затеют, возьмите волчок и раскрутите его пред дверью зала в передней. И тогда по дому раздастся такой прекрасный сильный звук, что в одну минуту все опустят кулаки, протрезвеют, сделаются рассудительны и добродушны. А Вы потом набросьте свой фартук на волчок, — он сразу же перестанет крутиться, упадет, да и будет лежать себе спокойно.

Так говорила водная дева. Госпожа Бета с удовольствием взяла драгоценную вещицу вместе с золотым шнурком и подставкой из эбенового дерева, позвала к себе дочку Ютту, прятавшуюся за кадкой с квашеной капустой, что стояла за углом, и показала ей подарок. Затем она поблагодарила прекрасную Лау и пригласила, как только той станет скучно, навещать ее по-дружески, после чего русалка скрылась в воде.



Очень скоро стало понятно, какое сокровище получила хозяйка Бета. Волчок не только мог быстро прекращать всякие бесчинства и злые поступки, но и удивительным образом привлекал на постоялый двор множество постояльцев. Кто бы ни проезжал по этой местности – будь то простолюдин или аристократ, – всяк оказывался здесь, чтобы взглянуть на чудесную вещицу. Даже граф фон Хельфенштайн, граф фон Вюртемберг и прочие высокие прелаты вскоре наведались сюда. Да что там прелаты – сам знаменитый герцог из Ломбардии, гостивший в то время у герцога Баварского и проезжавший этой дорогой во Францию, — и тот очутился здесь, предлагал большие деньги за эту штучку, если хозяйка соблаговолит ее продать.

Разумеется, подобного волчка не было ни в одной другой стране, там даже и не слышали о таком чуде. Сначала, — когда волчок только начинал вращаться, — он звучал нежно-нежно, тихо, затем звук становился все громче и громче – и высоко, и глубоко, и постепенно становился таким чудесным, как будто звучало множество флейт. Он рос, креп и разносился по всем этажам, от подвала до самой крыши, да так, что все стены, коридоры, колонны и перила казались наполненными им, и также звучали вместе с ним в унисон.

Даже когда на волчок набрасывали платок, и он бессильно падал, музыка сразу не прерывалась: еще около четверти часа слышны были звон, гул, жужжание – то гуляли вокруг, постепенно затихая, волны различных звуков.

У нас, в стране швабов, такой волчок из дерева называется юлой. Госпожа Бета за чудесные свойства его, дала ему прозвище «Крестьянский миротворец».

Был он сделан из большого куска аметиста. Считается, что аметист, — как бы много человек ни выпил, — быстро выгоняет из головы тяжелые винные пары, да что там – не успеет человек прикоснуться к бутылке, этот камень делает все, чтобы даже самого закоренелого кутилу хмель не взял, вот поэтому-то его так любили носить на руке светские и духовные властители /5/
.


Водная дева поначалу приходила в гости каждое новолуние, но затем начала без предупреждения появляться все чаще и чаще. Поэтому хозяйка распорядилась повесить в доме колокольчик, проводок от которого тянулся по стене вниз, в подвал, к колодцу, чтобы Лау могла сразу же оповещать о своем приходе. А русалка все больше и больше привыкала к славным женщинам – матушке с дочерями и невесткой.

Как-то раз, теплым летним вечером, когда на постоялом дворе не было гостей, а сын со слугами и служанками отправился на сенокос, госпожа Бета со старшей дочерью процеживали в подвале вино, а Лау коротала время, наблюдая за ними и понемногу болтая с женщинами о том, да о сем. И вот хозяйка спросила ее, не хотела бы гостья посмотреть на их дом и на подворье, а Ютта, дескать, могла бы одолжить ей что-то из своего платья, ведь вы, мол, носите один и тот же размер.



— Да, — ответила Лау, — Я давно уже хотела увидеть, как живут люди, чем они в своих жилищах занимаются, как они прядут, ткут, хотелось бы увидеть, как Ваши дочери свадьбы празднуют, как маленькие качаются в колыбельках.

И тогда Ютта споро и весело побежала наверх и принесла чистую простыню. А затем с улыбкой и легко помогла Лау выбраться из колодца, мгновенно обернула ее простыней и повела за руку по узкой лестнице наверх, в дальний угол подвала, где через люк можно было попасть прямиком в спальню девушки. Там села Лау на стул, а Ютта обсушила ее простыней и вытерла ноги.

Когда девушка дотронулась до ее подошвы, отпрянула Лау и хихикнула.

— Разве я не рассмеялась? — спросила она себя тотчас.

— Конечно же! — воскликнула Ютта и радостно закричала:

— Благословенный сегодня день! Впервые получилось!

Хозяйка на кухне, заслышав смех и радостные крики, пришла поскорее узнать, что произошло. Но когда узнала причину веселья, то подумала: "Ах, бедняжка, вряд ли это тебе зачтется".


А Ютта тем временем выбрала в шкафу несколько самых лучших платьев, чтобы нарядить приятельницу.

— Посмотрите-ка, — сказала мать, — не иначе, как она хочет сделать из вас Сусанну Прайснестель! /6/

 
— Нет, - весело отвечала Лау, — пусть я буду Золушкой в вашей сказке.

С этими словами она взяла поношенную юбку в складку и кофточку. Ни ботинок, ни чулок не могла она вытерпеть на своих ногах, да и волосы ее остались распущенными, спадая до самых лодыжек.

Так и путешествовала она по дому, от низа до самого верха, через кухню, комнаты и опочивальни. Удивлялась она самым простым приборам и их применению, осматривала чисто прибранный буфет с длинными рядами оловянных кувшинов и стаканов, — все как один перевернутые, с откинутой крышкой.

Осмотрела и медный подвесной котел со щеткой, а посередине комнаты свисающую с потолка в стеклянном футляре цеховую подвеску ткачей — украшение, отделанное шелковой лентой и серебряной проволокой.

Случайно увидела она свое отражение в зеркале и застыла перед ним, надолго остолбенев. А когда невестка привела ее в гостиную и подарила ей новое зеркальце, ценой в три гроша, подумала, что держит в руках какое-то чудо, ведь среди всех ее сокровищ не было такой вещицы.

Прежде, чем попрощаться, заглянула Лау за занавес алькова /7/
, где стояла постель молодой женщины и ее мужа вместе с детской кроваткой.


Там на маленьком горшочке с зеленой глазурью сидел забавный карапуз, внучок хозяйки. Был он заспанным и румяным, а в руке держал яблоко.

Он понравился гостье чрезвычайно, назвала она его маленьким пупсиком. Однако, сморщила носик, когда малыш потужился, на что три женщины начали как одна хохотать, и Лау вдруг тоже засмеялась серебристым светлым смехом.

Честная хозяйка, держась за живот, проговорила: "Ну, этот-то раз уж точно Вам зачтется, и пусть Господь Вам подарит такого же сладкого мальчика, как мой Ханс!"



В ту же ночь заснула прекрасная Лау на дне Голубого озера быстро и в радостной надежде, как давно уж не засыпала. И скоро приснился ей странный сон.

Привиделся ей жаркий летний день в тот полуденный час, когда люди обыкновенно косят траву на лугу, а монахи в своих прохладных кельях отдыхают, и поэтому во всем монастыре и вокруг него стоит тишина. Но вот на улицу вышел аббат, чтобы прогуляться, да и посмотреть, не у себя ли в садике госпожа хозяйка. Она и на самом деле была тут, но сидела в "Голубом горшке" толстой русалкой с длинными волосами, где аббат ее и приметил. Он поприветствовал ее, поцеловав от всей души так смачно, что звук от поцелуя, отозвавшись в башенке монастыря, долетел до трапезной, прозвучал отзвуком в церкви, затем подключилась и конюшня, не остался в стороне и садок с живой рыбой, оттуда звук перелетел к прачечной, а уж в ней перезвоном отдавался от чана к чану.

Аббат, который в этот момент наклонился к хозяюшке, такого шума чрезвычайно испугался. И тут его аббатская шапочка упала с головы в воду, русалка быстро подала ему ее, и он заковылял проворно прочь.

Но тут вышел из монастыря наш Господь Бог, чтобы взглянуть, что там случилось. Белая борода была у него и красное одеяние.


Ты скачи, скачи, лошадка
В Штутгарте стоит оградка,
А за ней в красивом замке
Три девицы спозаранку
Меж собою речь ведут,
Господу одежду шьют.

Первая шелка́ прядет,
Полотно вторая ткет,
Третья – плащ кроит прекрасный,
Что сияет солнцем красным /8/

Господь спросил аббата, который прямо-таки налетел на него:

— Господин аббат, почему Ваша шапочка такая мокрая?

Тот отвечал:


Я кабана в чащобе повстречал
И от него по буеракам мчал:
Ведь с вепрем трудно быть отважным.
А шапочка от пота стала влажной.

Недовольный ложью, погрозил наш Спаситель аббату пальцем, да и пошел назад в монастырь.

Аббат еще раз украдкой оглянулся на госпожу Бету, которая запричитала: "Ах, горе-горюшко-то какое! Теперь наш добрый старый господин отправится в темницу!"

Таков был сон прекрасной Лау.



Проснувшись, она чувствовала всем сердцем, что очень смеялась во сне, и ее грудь все еще вздымалась и опускалась, да так что по всей поверхности "Голубого горшка" расходились круги по воде.

Поскольку день накануне был душен и зноен, то сейчас, ночью, сверкали молнии. Их отблеск озарял озеро до самого дна, и здесь, на глубине, Лау чувствовала, что где-то вдали грохочет гром.

Так лежала она умиротворенно, подперев голову рукой и наблюдая за отблесками молний. Затем она поднялась посмотреть, не забрезжил ли уже рассвет, однако было едва за полночь. Луна, круглая и прекрасная, стояла над замком Русеншлос /9/
, воздух полнился запахами пряных трав от свежескошенных лугов.

Казалось, что не дотерпеть ей до того часа, когда она поделится на "Подворье монахинь" новым счастьем, открывшемся ей только что. Еще чуть-чуть, и отправилась бы она тотчас же, посреди ночи, к Юттиной двери, как случилось это уже однажды, когда она, получив нерадостные известия с родины и убиваясь сильно, отправилась к подругам за утешением. Но затем передумала прекрасная Лау, дождалась светлого дня и отправилась к людям в урочный час.

Госпожа Бета выслушала рассказ о сне добродушно, хоть и показался он ей слегка обидным. А после сказала задумчиво: "Не полагайтесь на смех, что во сне звучит. Дьявол — большой плут /10/
. Если Вы, поддавшись обманчивым надеждам, гонцов домой с радостной вестью пошлете, а в будущем чаяния Ваши не сбудутся, то плоха будет Ваша жизнь на родине."

После таких речей прекрасная Лау замолкла, затем молвила: «Кажется, матушку сон мой обидел», — тихо попрощалась и нырнула под воду.

Было около полудня, когда в монастыре отец Шаффнер яро прокричал брату смотрителю винного погреба: "Вижу бурление в озере! Видно, Сердитая снова хочет поучить Ваши бочки плавать. Закрывайте скорее ставни, запирайте всё!"

Монастырский повар, сын хозяйки, был весельчак и русалке был симпатичен. Решил он смягчить шуткой ее гнев. Побежал в свою спальню, вытащил из кровати боковую распорку /11/
 и воткнул ее в дно Блаутопфа в месте, где из озера вытекает речка.

Сам рядом встал с ужимками и приговорками, показывая, что он как верный преданный слуга страшно боится, как бы их Милость, разбушевавшись, из постельки не вывалилась, да что-нибудь себе не повредила, вот и поставил распорку эту.



Когда увидела Лау эту деревяшку, так старательно в землю воткнутую и над речушкой растопыренную, пересилил ее гнев приступ смеха, и засмеялась она так громко, что слышно было даже в монастырском саду.

Когда русалка тем же вечером пришла к женщинам, они уже знали обо всем от повара и желали ей всяческого счастья. А хозяйка сказала: "Ксавьер был у нас с детских лет чудак каких мало. А вот теперь-то его глупости нам и пригодились."

А дальше, как бы там ни было, проходил месяц за месяцем, но в третий – или четвертый – раз не удавалось засмеяться прекрасной русалке. Вот уж и день святого Мартина /12/
 миновал, еще несколько недель пробегут, и гонцы снова встанут перед дверью Лау.

Тут добрым хозяевам и самим стало страшно, посетит ли смех ее снова, и каждый как мог утешал бедную женщину, ведь чем больше она станет бояться, тем меньше будет оставаться надежды.

Чтобы помочь ей поскорей забыть свои печали, пригласила ее как-то госпожа Бета на вечерние посиделки /13/
. И вот собрались после ужина с полдюжины бойких девиц и женщин – сплошь хозяйкина родня, — захватив с собой свои прялки, в дальней горнице ее дома.

Лау пришла, как и накануне вечером, в старой Юттиной юбке и блузке и примостилась на полу в уголке подальше от жаркой печки. Слушала она оживленную болтовню поначалу лишь немой гостьей, однако вскоре освоилась и со всеми перезнакомилась.


Чтобы развлечь прекрасную гостью, госпожа Бета однажды вечером взялась заранее за подготовку Рождественского вертепа для своих внучков: Богоматерь с младенцем в хлеву, рядом трое волхвов с Леванта /14/, каждый со своим верблюдом, на котором приехал сюда и привез дары.

Хозяйка, сидя за столом при свете лампы и надев очки, подновляла фигурки, подклеивала все, что требовало починки, а водная дева с превеликим удовольствием смотрела на нее, слушая истории из Святого писания, что рассказывались при этом. При этом она не понимала их значения и смысла, да и не принимала их близко к сердцу, как бы того хозяйка ни желала.

Госпожа Бета знала наизусть также множество поучительных басен и стихотворных изречений, хитроумных вопросов и загадок. И на вечерних посиделках любила она их загадывать – одну за другой. Больше всех любила их русалка и радовалась, если ей удавалось разгадать какую-нибудь из них, что не всегда бывало легко. Одна же загадка понравилась ей больше всех, и ответ на нее она дала без раздумья:


Иссохшая я королева,
И венчик к голове приделан.
А тот, кто мне усердно служит,
Живет богато и не тужит.

Мои проворные служанки
Мне чешут кудри спозаранку,
Ни волоска не оставляя,
Однако лысой не бываю.

Гулять иду я, не скрываясь,
Быстра походка у меня.
Но с места все ж я не сдвигаюсь.
Ответьте честно, кто же я? /15/

По поводу этой загадки сказала она, повеселев:
— Если окажусь я когда-нибудь снова на родине, а кто-нибудь из Швабии, да хотя бы и из вашего городка, будь он в военном походе ли или по какой-другой надобности, попадет ко мне, пройдя через Валахию /16/ до нашего побережья, пусть позовет меня по имени, встав там, где Дунай самым широким потоком своим вливается в море. Там на десять миль, пока пресная вода все еще окрашивает воды морские своим цветом, простирается царство мужа моего. Я появлюсь и помогу незнакомцу и советом, и поддержкой.

Но чтобы он не сомневался, что это точно я и никто другой, кто может причинить ему зло, пусть загадает эту загадку. Никто из нашего рода, кроме меня, не отгадает ее.
Ведь в тех краях никто и не видывал никогда таких прялок, таких колесных устройств, какими вы здесь, в Швабии, пользуетесь. Никто там и языка вашего не знает. Поэтому пусть это будет нашим тайным сигналом.



На другой вечер рассказывали пряхи историю о докторе Файланде и господине Конраде фон Виртемберге, старом графе. При жизни графа никакого города с названием Штутгарт еще и не было даже. На том месте, в луговой долине, где позже он был построен, стоял лишь внушительный замок, окруженный рвом с подъемным мостом, построенный Бруно, каноником Шпайера /17/
 и дядюшкой Конрада.

А неподалеку от замка находился высокий каменный дом. В нем в одиночестве, держа при себе только старого слугу, жил в то время один престранный человек, очень сведущий в естественных науках и лекарском искусстве. Со своим господином, графом, путешествовал он по всему миру. Привез он в Швабию из жарких стран много необычных вещей: животных, растения и чудеса морских глубин. В передней его дома были развешаны эти диковинки во множестве, висела там и шкура крокодила, зме́и и летучие рыбы.

Почти каждую неделю наведывался к нему граф, — других посетителей ученый не жаловал. Люди поговаривали, что может он делать золото. Ну а то, что может он становиться невидимым, поскольку с прочим своим хламом хранит он у себя зуб кракена /18/
, для всех было истиной непреложной. Говорят, что однажды, измерял наш доктор глубину Красного моря свинцовым лотом и вдруг под водой как дернет его что-то, да так что чуть трос не порвался! Это кракен в лот зубами вцепился, да так, что два зуба в нем, застряв, и остались. Зубы эти остры, как сапожное шило, и черны, как антрацит.

Один из зубов застрял в свинце крепко-накрепко, вытащить же другой не составило труда.
Зуб такой принадлежит к величайшим сокровищам, которых за деньги и купить-то нельзя. Ведь, если кто при себе этот зуб имеет, в серебро или золото оправленный, то владеет силой великой.
Доктор полагал, что обладание подобным сокровищем подобает лишь повелителю мудрому и гуманному, дабы мог он повсюду – что у себя в стране, что в чужеземье — свои глаза и уши иметь. Потому и отдал он один из этих зубов своему графу, которому и без того был многим обязан, указав на то, что тайну зуба от других хранить надобно.



С того дня сделался граф к доктору милостивее, чем ко всем своим дворянам да советникам, и стал его как дорогого друга почитать. Охотно и без зависти позволил даже оставить у себя лот со вторым зубом, взяв торжественное обещание не пользоваться им без нужды, а перед кончиной либо ему, графу, завещать, либо всячески позаботиться о том, чтобы вещь чудесная исчезла из мира, пусть даже и уничтожив ее. Однако благородный граф умер на два года раньше, чем доктор Файланд, не оставив этой драгоценности сыновьям. Люди верят, будто богобоязненный и мудрый граф взял зуб с собой в могилу или где-то спрятал так, что до сих пор найти не удалось.

Перед кончиной позвал к себе доктор своего верного слугу Курта и сказал ему так:

— Милый Курт! Этой ночью покину я сей мир, поэтому хочу я отблагодарить тебя за верную службу и дать кое-какие поручения. Первое. Там в книгах, в нижнем углу в ящичке, спрятан мешочек с сотней золотых империалов. Возьми их себе, и будешь ты жить безбедно до конца жизни твоей. Во-вторых, старую рукописную книгу из того же ящичка сожги теперь же на моих глазах в этом камине. И третье. Там же найдешь ты и свинцовый лот, возьми его и спрячь в своих вещах. И первое, что ты должен будешь сделать, вернувшись на родину, в Блаубойрен, - брось лот в пучину "Голубого горшка".

Хотел доктор, чтобы во веки вечные зуб кракена не попал в руки людские, не будь на то особого Божьего соизволения. Ведь тогда никто еще не видел Лау в Голубом озере, и омут этот считался бездонным.

После того, как добрый слуга поручения на месте выполнил, либо выполнить обещал, попрощался он, плача, с доктором, который в тот же день и скончался.

Позже прибыли судейские, собирали они и опечатывали всякую мелочь, что обнаружить на месте смогли. Свинцовый лот Курт спрятать на себе успел, но мешочек с деньгами сразу припрятать не сообразил. Бедняга был не из самых смышленых, и оставил его на виду, а после даже монетки оттуда не увидел, подлые наследники едва ли и жалованье за год ему выплатили.

Но все это было потом, а пока Курт грустно шагал со всеми своими пожитками, собранными в узелок, в родной город. Сейчас он думал только о том, как ему выполнить последнюю волю своего господина.

Не был он у себя на родине двадцать три года, и прохожие, что мимо шли, были ему незнакомы, но всё же, когда он приветствовал того или другого встречного, ни один не ответил ему. Когда он проходил мимо, люди удивленно оглядывались на дома, стараясь понять, откуда доносится приветствие, ведь никто не видел Курта. Но случалось это только тогда, когда узелок с лотом висел у него с левой стороны. Если же он нес его справа, то все его видели. Однако старик ворчал про себя: «В мое время блаубойренцы такими невежами не были!»

У "Голубого горшка" нашел Клаус своего двоюродного брата, канатного мастера, с подмастерьем.

Мастер в это время, пятясь вдоль монастырской стены, тянул кудель из своего фартука, а мальчишка скручивал шнур на колесе.
"Благослови тебя Бог, брат!" — воскликнул Курт, хлопнув кузена по плечу. Мастер оглянулся, побледнел, выронил работу из рук, да и припустил что было мочи прочь. А Курт расхохотался: "Ей-богу, он принял меня за привидение! Люди, как пить дать, решили, что это я помер, а не мой господин!"

Подошел Курт к озеру, развязал узелок и вытащил лот. И тут подумалось ему, a хорошо бы доподлинно узнать, правда ли, что омут бездонен (как и доктор, слуга его тоже был изрядно любопытен).

Там же от берега к середине озера было протянуто множество труб для забора воды, по которым он смог быстро пробраться до нужного места. Итак, опустил он лот в воду, отмеряя веревкой по вытянутой руке сажени из расчета три таких длины – сажень /19/ 
и громко считая: "Одна сажень, две сажени, 3.., 4.., 5.., 6.., 7.., 8.., 9.., 10..".

Тут первый моток веревки закончился, и пришлось ему подвязать к концу ее второй. Снова продолжил счет и досчитал до двадцати. Тут закончился и второй моток.

— С ума сойти, вот это глубина! — вскричал Курт, споро привязывая к концу веревки третий моток и продолжая считать:

— 21.., 22.., 23.., 24.. - Черт возьми, еще маленько, и рука совсем отсохнет, ей-ей! 25.., 26.., 27.., 28.., 29.., 30.. - Ну, достаточно, да и веревки больше нет! В общем, ни тебе, ни мне, - будем считать — закончили!

Он перекинул веревку через деревяшку, на которой стоял, передохнул немного и подытожил про себя: "Видать, этот горшок и вправду бездонный"

Пока одна из прях рассказывала эту историю, хозяйка бросала на Лау лукавые взгляды. Лау тоже улыбалась. Ведь она лучше всех знала, как обстояло дело с этими замерами. Но обе ничего не сказали.

Что же касается читателя, то он, конечно же, не должен остаться в неведении.

..В тот полдень лежала Прекрасная Лау в глубине на песчаном дне. У ног ее — любимая камеристка Алайла золотыми ножницами аккуратно подстригала госпоже ногти на ногах.

Вдруг увидели они какой-то черный, похожий на кеглю предмет, медленно опускающийся вниз из светлой вышины. Сначала обе они весьма удивились, но потом рассмотрели, что это за штука. Стоило лоту на глубине в девяносто футов коснуться дна, как озорная камеристка ухватилась обеими руками за веревку и давай потихоньку-полегоньку тянуть ее вниз. Тянула она ее, тянула, пока веревка поддаваться не перестала. Тогда схватила Алайла золотые ножницы, да лот-то и отрезала.

А на его место привязала к веревке за зеленый побег толстую луковицу чуть не с головку ребенка величиной, упавшую в озеро накануне. Вот удивится-то тот, кто опускал сюда свой груз, обнаружив на его месте лот другой.



Прекрасная Лау между тем с радостью и удивлением увидала в свинце зуб кракена. Сила его была ей хорошо известна. И хотя род водяных пользовался им нечасто, людям они не дозволяли получать такие преимущества вовсе, считая себя с начала времен властителями и хозяевами морей и всего, что сокрыто в их пучинах.

Знала прекрасная Лау, что когда возвратится она с этой случайной добычей в дом своего супруга, старого морского царя, то заслужит от него похвалу, поэтому не захотела оставить без вознаграждения того человека, что наверху стоял.

Сняла она с шеи нить прекрасного жемчуга и обвила ее вокруг большой луковицы, пока та поднималась. Кроме того, она даже и ножницы золотые, подвесив, добавила к подарку. А после глядела светлым взором, как подарки ее наверх уходят.

Но любопытная камеристка повела себя, как неразумное дитя человеческое: поднялась наверх, вслед за лотом, и там, в двух пядях от поверхности воды, веселилась над стариковым испугом и замешательством. Под конец высунула она из воды свои руки, растопырила перепончатые пальцы и давай махать ими в воздухе на манер опахала или веера.

Между тем на берег из города на крики кузена-канатчика уже набежало изрядное количество людей. Они стояли вокруг "Голубого горшка", наблюдая за Куртовым приключением, пока не показались из воды страшные руки. Тут заголосили все от ужаса и разбежались кто куда.




Увы, с того часа на целых семь дней рассудок старого слуги слегка помутился. На подарки прекрасной Лау он даже и не взглянул. Всё сидел за печкой в доме брата своего, да повторял бесконечно себе под нос один старый стишок, о котором ни один ученый умник во всей Швабии сказать не сможет, откуда, как и когда он появился и стал ходить меж людьми.

Сам же старик не мог его придумать, ведь твердили его еще задолго до него, да и поныне дети играют меж собой, состязаясь, кто сможет произнести его быстрее, правильно и без запинки. А звучат слова эти так:



Чушка из свинца под Блаубойреном лежит,
Да, да, под Блаубойреном лежит чушка из свинца. /20/

Госпожа Бета назвала эту скороговорку однообразной чушью и сказала: "Кто бы искал в этом хоть толику смысла, не говоря уж о пророчестве!"

Когда на седьмое утро к Курту наконец вернулся рассудок, показал ему кузен дорогие вещи, отныне ставшие Куртовой законной собственностью. Старый слуга усмехнулся только, да надежно припрятал подарки, а потом стал с канатчиком совет держать, как бы получше богатством распорядиться. Посчитали они, что самым лучшим будет отправиться в Штутгарт, ко двору графа Людвига, чтобы предложить ему диковинки для покупки. Так и сделали. Высокородный господин был не скуп и тотчас согласился приобрести эти изящные вещицы для своей супруги.

Однако, услышав от старика историю о том, как получил он эти редкости, вскочил граф с места и от досады, что зуб чудесный для него теперь навек потерян, аж на каблуке крутанулся. Людвигу было кое-что известно об его волшебных свойствах: сразу после кончины отца его Конрада, пытался наследник выпросить зуб у доктора, однако, понапрасну.

Вот такой была история, рассказанная тогда пряхами. Однако, самое интересное осталось неизвестно и им. Кума, что сидела там со своей прялкой, изнывала от желания узнать, что случилось с тем самым лотом, все ли он еще у прекрасной Лау и зачем он ей нужен?

И завела она об этом беседу настолько издалека, что госпожа Бета слегка поддела ее на свой манер, обратившись к Лау: "Ну, теперь-то Вы как пить дать иной раз делаетесь невидимкой и ходите по домам, заглядывая бабам в горшки, чтоб прознать, что варят они на обед? Такой лот – замечательная штучка для любопытных!"



Меж тем одна из девиц потихоньку взялась говорить шутовскую скороговорку. Другие начали повторять за нею вслед. И каждая старалась проговорить ее лучше прочих, повторяя по три-четыре раза вновь и вновь. Из-за этого было много смеха. Наконец пришлось и прекрасной Лау попробовать: Ютта не оставляла ее в покое. Она покраснела до висков и начала, старательно и медленно выговаривать слова:

Чушка из свинца под Блаубойреном лежит…

Хозяйка со смехом крикнула ей, что, мол, так не годится, говорить надо быстро и плавно! И тогда Лау начала говорить заново, тут же споткнулась, сбилась, перепутала слова и замолчала, не в силах более выговорить ни звука. Теперь, понятное дело, смех разносился по всей горнице, и громче всех был смех прекрасной Лау, такой же светлый, как ее белые зубы, которые теперь были видны всем!

Но неожиданно посреди этого веселья и радости возник сильный ужас.

Старший хозяйкин сын — он только что вернулся домой на телеге из Зондербуха /21/
 и разбудил спавших в конюшне слуг —- взбежал в спешке по лестнице и позвал мать к двери и сказал ей так, чтобы все услышали: "Ради Бога, отправляйте Лау домой! Или вы не слышите, какой в городке шум? Блаутопф изливается, нижний переулок уж под водою, а в горе, что возле озера, какой-то гул и грохот и движение, будто начинается всемирный потоп!"

Не успел он и речь свою закончить, как вскрикнула Лау: "Это король, мой супруг, а меня дома нет!" И в ту же минуту рухнула она без чувств со стула, да с такой силой, что вся горница сотряслась. Сын снова ушел; причитая, убежали по домам пряхи со своими прялками, а все прочие не знали, что им делать с бедной Лау, лежавшей, словно мертвая. Кто-то расстегнул на ней одежду, кто-то гладил по волосам, кто-то распахнул окно, да никто ничем помочь ей не мог.

Вдруг в дверь просунул голову жизнерадостный повар, говоря:

— Мне показалось, она тут у вас! Однако, я смотрю, здесь ей не слишком-то весело. Пустите утку в воду, - она и поплывет.

— Хорошо тебе говорить, — ответила мать дрожащим голосом, — Ну отнесем мы ее в подвал, бросим в колодец. А вдруг сломает она себе там шею в скалистых проходах этих?

— Какой подвал! - закричал сын, — Какой колодец! Разумеется, так дело не пойдет, ясен пень. Позвольте, я все устрою! Голь на выдумки хитра — я отнесу ее в "Голубой горшок!"

С этими словами поднял он, сильный парень, водную деву на руки.
— Ну, Ютта, бросай реветь! Лучше бери-ка фонарь и ступай вперед меня!


— С Богом, - сказала хозяйка, — Только идите огородами, а то улица так и кишит народом с фонарями.

— Ого-го, рыбка-то увесиста, — сказал повар, впрочем, твердо спускаясь по лестнице, затем через двор, налево-направо, меж кустов и заборов — к озеру.

Дойдя до озера, увидели они, что вода уже заметно спала, однако, не заметили трех камеристок, что боязливо плавали туда-сюда у самой поверхности воды в поисках своей госпожи. Девушка поставила фонарь, повар осторожно усадил Лау на землю, прислонив ее спиной к холму с тыквами.

И тут внутренний плутишка шепнул ему в самое ухо: «Если ты ее поцелуешь, будет тебе от этого радость на всю твою жизнь. И сможешь ты сказать – да, целовал я однажды водную деву». И прежде чем он как следует успел обдумать свою мысль, все и случилось.

В то же мгновение всплеск воды из озера погасил фонарь. Темно сделалось, хоть глаз выколи. И звук раздался такой, словно бы полдюжины мокрых рук влепили по пощечине паре упругих щек.


— Что это? — закричала Ютта.

— У нас это называют оплеухами, — ответил брат, — Вот уж не подумал бы, что они там, в Черном море, тоже знают такие штуки.


Сказав это, он скоренько улизнул. Правда, отзвуки оплеух все еще раздавались вокруг, отражаясь от ограды, стен и крыш монастыря, и поначалу парень не соображал, в какую сторону бежать. Казалось, враг был и спереди, и сзади... (Такое предостережение было для него нужно, чтобы не болтал он впоследствии всякому, кого он целовал. Хотя поцелуй его и на пользу Лау пошел, знать ему об этом не полагалось).


Во всем этом шуме слышно было, как княгиня в своем обморочном сне смеется так же сердечно, как смеялась она в своем сне про аббата. Повар услышал издалека этот смех. И хотя принял он его на свой счет и по праву, но с радостью догадался, что нет более никакого недуга в прекрасной русалке.

Скоро домой возвратилась и Ютта с хорошими вестями. В руках она держала юбку, блузку и корсет, что надевала Лау сегодня. От камеристок, которым передала она прекрасную Лау, узнала девушка к своему великому облегчению, что морской владыка еще не прибыл, хотя наверняка скоро будет, ибо великий водный путь уж наполнен.

Это была широкая прямая дорога в скалах, глубоко под людскими селениями. Две мили было по той дороге напрямик отсюда до Дуная, где жили в княжеских своих палатах сестры старого морского царя. Дорогу питало множество рек, ручьев и ключей этого края.

По обращенному к ним призыву полнились они обильной водою, быстро заполняя этот водный путь, так что свободно мог проехать по нему в свете факелов запряженный морскими коньками великолепный царский кортеж, сопровождаемый музыкой горнов и литавр, что часто случалось по праздникам. И всяческие обитатели пучин морских следовали за ним.

Камеристки поспешили со своей хозяйкой в будуар, чтобы умастить ее душистыми маслами, причесать и облачить в роскошные одежды. Она позволяла им это охотно, и даже помогала, ибо чуяла душой, что сбылся заветный и загадочный ее пятый раз, о котором заранее не должны были знать ни она, ни старый морской царь.



Прошло, пожалуй, часа три после того, как прокричал ночной сторож полночь, все «Подворье монахинь» давно уже спало, когда дважды, в знак спешного дела, громко зазвонил из подвала колокольчик, и женщины, не мешкая, собрались у колодца. Лау приветствовала их, как обычно, из воды, однако глаза ее блестели, а лицо было озарено невиданной доселе радостью.

— Знайте, — произнесла она, — что мой супруг прибыл в полночь. Свекровь предсказала ему, что в эту ночь счастье мое должно стать полным, поэтому выехал он сюда без промедленья, в сопровождении князей, своего дядюшки, брата моего Зинда и множества прочих господ. Утром мы уезжаем. Король столь ласков со мной и милостив, будто лишь сегодня назвал меня своею супругою. Сейчас они закончат трапезу, лишь пустят последнюю чарку по кругу. А я пробралась в свою опочивальню, а затем к вам сюда, чтобы попрощаться и обняться с вами, мои друзья.



Я благодарю Вас, госпожа матушка, милая Ютта, Вас, невестушка, и Вашего малыша тоже. Передайте мой привет тем, кого нет сейчас с нами: мужчин и служанок. Раз в три года будет вам от меня весточка. Также может статься, что я еще раньше сама прибуду, держа на руках живое свидетельство того, что Лау тут у вас смеялась. Все мои служанки всегда будут помнить о Вас, как и я сама.

А сейчас, знаете ли, дорогая хозяюшка, думаю я сделать в этот дом для множества его гостей щедрое пожертвование. Часто видела я, как привечали вы бедных странников, давая им бесплатную еду и ночлег. Чтобы и дальше могли Вы оказывать им эту поддержку, найдете Вы здесь, у этого колодца, каменный кувшин, полный звонких серебряных монет. Берите из него по своему усмотрению, и не успеете последний грош оттуда истратить, как снова я наполню тот кувшин монетами.

К тому ж хочу я подарить Вам на весь Ваш век по пять дней удачи в год (ибо «пять» - мое счастливое число). Пусть путешественник, ступивший первым на порог Ваш в тот день, что первый смех принес мне, получит пять подарков из Ваших рук или из рук детей Ваших. Но каждый, кто одарен будет, пусть поклянется сохранить в секрете, когда и где он те подарки получил. Вы же будете находить дары те каждый раз здесь, у колодца. Такой порядок учреждаю я до конца времен, пока хозяйство ведет потомок рода Вашего.

После этих слов пошептались они о чем-то с хозяйкой, и добавила Лау напоследок:

— И про лот не забудьте! Маленький сапожник не должен получить его вовек. /22/
.

Потом попрощалась она еще раз и целовала каждую. Все плакали. Ютте надела Лау на палец кольцо с узором из зеленой эмали, говоря при этом: «Прощай, Ютта! Пусть наша нежная дружба навеки сохранится!» После нырнула она в воду, помахала рукой и исчезла.

В нише за колодцем, и правда, нашелся кувшин с обещанными дарами. Там в стене была дыра, закрытая железной дверцей, но никому не было известно, куда она ведет. Теперь дверца оказалась распахнутой, и было ясно, что подарки принесли сюда служанки, так, чтобы всё оставалось сухим.

Имелись там также: стакан для игральных костей из драконовой кожи с тиснением золотым, кинжал с наборной драгоценной рукоятью, ткацкий челнок из слоновой кости, чудесный платок заморской работы и много других диковин.

Отдельно лежала поварешка из розового дерева с длинной ручкой, сверху донизу изящно расписанная и позолоченная. Ее хозяйка должна была отдать на добрую память веселому повару. Ни один из прочих членов семейства также не был позабыт.

Госпожа Бета свято поддерживала порядок, учрежденный прекрасной Лау, до самой своей смерти, и ее потомки старались не меньше. Появлялась ли водная дева со своими детьми на «Подворье монахинь», неизвестно – нет о том свидетельств в старой книге, что поведала нам эту историю.

Но я верю, что именно так всё и было.









Иллюстрации:
Мориц Швинд. «История о прекрасной Лау».
Карандашные наброски. 1868

Даниэла Дрешер (Daniela Drescher).

«История о прекрасной Лау». 2009

Эрих Шутц. «История о прекрасной Лау». 1919


Иллюстрации Э.Шутца взяты из блога 

"Катина Книга" в ЖЖ. Ссылка.




ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Швабский Альб — горный массив на юге Германии в земле Баден-Вюртемберг. Это горное плато, изрезанное ущельями. Длина Швабского Альба составляет около 200 км при ширине около 40 км.

2.Лау (Lau) – производное от «La» (вода), что впоследствии перешло в lolaub'lau (голубой), отсюда имя речки Блау («Голубая») и озера Блаутопф («Голубой горшок»).

3. Существовал древний обычай, кое-где сохранившийся и до нашего времени, в знак дружбы дарить друг другу ножи. Он был распространен преимущественно в монастырях.

4. «Волк и овечки» — традиционная игра на доске для двух игроков.
1 шашка («волк») играет против 4 шашек («овечек»)
Впервые упомянута в 1811г. в словаре немецкого языка Иоахима Генриха Кампеса.

5. У древних греков и римлян были распространены в обиходе магические волчки, валики и колеса, изготовленные, как правило, из бронзы. Женщины и девушки использовали их в любовных приворотах, вращая и читая магические заклинания. Так, в частности, сказано во второй идиллии Феокрита, древнегреческого поэта III в. до н. э.
В одной из эпиграмм упоминается, что такие волчки знатных жительниц Фессалоник (совр.Салоники) были сделаны из драгоценных камней и золота, их оплетали нити пурпурной шерсти, которой приписывалась особая тайная сила.

6. Сусанна Прайснестель – В Швабии шутливое название разряженной, расфуфыренной девушки.
«Preis» обозначает «кайма на рубашке», «prisen» — «делать присборку края».
Так, в верхней Швабии шелковая или шерстяная тесемка называлась «Preisnestel».

7.  Альков — углубление, ниша в стене. Первоначально обозначало любое спальное помещение или даже отделённую занавеской кровать. 

8.
 Hotta, Hotta, Rößle,
 Z'Stuagart steht a Schlößle,
 Z'Stuagart steht a Gartahaus,
 Guckat drei schöne Jungfra raus:
 Die ein' spinnt Seide,
 die ander' spinnt Weide,
 Die dritt' die spinnt an rota Rock
 Für unsern liaba Herragott.

Старый детский стишок, которые говорили няни, когда они брали ребенка к себе на колени, слегка подбрасывая его. Встречается в сборнике «Детские стихи и детские игры Швабии» Эрнста Генриха Майера. Тюбинген. 1851.

9. Русеншлос, или Хоенгерхаузен  — когда-то могущественная крепость в горах, а теперь живописные древние руины (XII в.) над селением Герхаузен, ныне относящимся к городу Блаубойрен.

10. Немецкая пословица.
См. Карл Зимрок. Немецкие пословицы и поговорки /Karl SimrockDie deutschen Sprichwörter. Штутгарт. 1846/.

11. Кровати крестьян раньше не были такими широкими, как современные двухспальные кровати. Чтобы из них нельзя было упасть, были придуманы деревянные конструкции из двух-трех палок, скрепленные между собой на манер циркуля. Эти распорки — так называемые "кроватные ножницы", устанавливаемые с обоих концов постели и выполняющие роль ограничителя. 
Внизу, на кровати, как правило, имелись расписные рисунки петуха или курочки, показывающие, с какой стороны спит хозяин, а с какой — хозяйка. См. фотографию крестьянской кровати из музея Этнографии.


12. День св. Мартина — 11 ноября.

13. Такие посиделки в Швабии имеют свое название – Лихткарц («Lichtkarz») , т.е. вечерние посиделки прях в жарко натопленной горнице (обычно в зимнее время).

14. Левант – страны Ближнего Востока.

15. Прялка

16. Валахия — историческая область, расположенная на юге современной Румынии, между Карпатами и Дунаем.

17. Шпа́йер (Шпейер)— древний город на реке Рейн в земле Рейнланд-Пфальц.

18. Кракен — легендарное мифическое морское чудовище гигантских размеров, головоногий моллюск, известный по описаниям исландских моряков, из языка которых и происходит его название. Прообразом кракена послужил с большой долей вероятности гигантский кальмар, открытый учеными только в 1857г., т.е. позже создания "Прекрасной Лау".

19. Маховая сажень — старая единица измерения, равная расстоянию в размах обеих рук, по концы средних пальцев. Одна маховая сажень равна примерно 1,8 метра.

20. « 's leit a Klötzle Blei glei bei Blaubeura, glei bei Blaubeura leit a Klötzle Blei.»

21. Зондербух — пригород Блаубойрена.

22. Эти слова Лау отсылают нас к Зеппе-сапожнику, персонажу сказки «Маленький сморщенный человечек из Штутгарта» ("Das Stuttgarter Hutzelmännlein"), составной частью которой является «История о прекрасной Лау».



ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТ ПЕРЕВОДЧИКА.

Швабия. Страна швабов. Это она рассказывает нам старую мудрую сказку, полную смыслов, намеков, неясных мечтаний. Предание, где как будто звучат переливы народных мелодий бок о бок со старыми поверьями, детскими считалками, пословицами и скороговорками. Она написана Мёрике на литературном языке того времени, но в ней масса швабских словечек и понятий. Многие из них давно устарели или обозначают предметы, которые давно не существуют.
Впрочем, серьезные немецкие издания этой сказки, как правило, снабжены комментариями, что помогает современному немецкому читателю полнее понимать прочитанное. Я постаралась максимально учитывать их.
Разбирать текст оригинала, которому вот уж более полутора веков, стремясь к адекватному переводу,  длительное, хлопотное, но и весьма увлекательное занятие…
                                                




ОБ ОЗЕРЕ "БЛАУТОПФ", ПРЕКРАСНОЙ ЛАУ И ЭДУАРДЕ МЁРИКЕ


ВНИМАНИЕ!

ТЕКСТ ЗАЩИЩЕН АВТОРСКИМ ПРАВОМ. 
КОПИРОВАНИЕ ТЕКСТА ЗАПРЕЩЕНО. 
ВОЗМОЖНА ЛИШЬ ССЫЛКА НА ЭТУ СТРАНИЦУ.

4 комментария:

  1. Благодарю Вас от всего сердца - буквально. Мне не хватило духу перевести самой. Я пробовала. СПАСИБО!!!

    ОтветитьУдалить
  2. Татьяна, благодарю за проделанную работу!
    Я не знала этой сказки, сомневалась, покупать ли книгу на лабиринте, Вы помогли сориентироваться.
    Да и просто спасибо за то, что расширяете наш кругозор.

    ОтветитьУдалить
  3. Очень понравилась сказка и то, как именно она изложена на сайте. Иллюстрации просто чудо! Большое спасибо Вам!

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Пожалуйста! Впрочем, иллюстрации — не моя заслуга )), мой только перевод.

      Удалить