ПАУЛЬ ХЕЙЗЕ. ИВАНОВА НОЧЬ

Paul Heyse.
Die Johannisnacht.1898

"Иванова ночь" Пауля Хейзе... 
Сказка? Сон? Фантасмагория? 
Кто знает.. В любом случае, правда. 

Часы на маленькой кладбищенской церкви едва пробили полночь, когда два молодых женских призрака выскользнули из своих могил, слегка зевнули и потянулись, а затем жадно оглядели тихую местность вокруг, залитую светом луны. 

Одна из женщин, стройная и нежная на вид, закутанная в кружевной развевающийся саван, рассматривала высокий памятник из белого мрамора на своей могиле. Надпись золотом на нем гласила, что здесь нашла последний приют высокородная графиня Аделаида, почившая в самом расцвете лет. О ней скорбят ее безутешный супруг и маленький сын, потерявший самую лучшую на свете мать. Изречение из библии утешало встречей на небесах.

Через несколько могил от этого роскошного памятника над небольшим неогороженным холмиком виднелся простой деревянный крест, на котором стояло только имя молодой девушки Труды, дочери деревенского старосты, а также были указаны годы ее жизни, свидетельствовавшие о том, что та, что покоилась здесь, покинула земной мир на двадцатом году своей жизни. И наверняка, также против своей воли, как и ее благородная соседка. 

Даже сейчас, в ее бестелесном облике, было видно, что в плоти и крови это была жизнерадостная крепкая деревенская девушка, чья молодая грудь туго натягивала белое полотно фартука, а не пряталась как ныне под тонкими складками безвкусной смертной рубашки. Эта бедная душа не занималась разглядыванием полустершихся букв на своем маленьком кресте, а присела на могильный холмик, обхватив колени руками, пару раз вздохнула, как бы раздумывая, чем заняться в первую очередь.

Случайно ее взгляд упал на могилу молодой графини, которая тоже обнаружила, что здесь она не одна. Но никто из них не знал, кого он видит рядом с собой. И вот ее сиятельство, тоже присев, начала приятный разговор с деревенской девушкой, сначала пожелав ей доброго утра, а затем спросив, долго ли она спит здесь, под этим могильным холмом?

Всего лишь шесть недель, отвечала девушка, но лежать, дескать, очень неудобно, поскольку столяр снял с нее короткую мерку, и от долгого лежания затекло все тело, привыкшее в жизни к работе на свежем воздухе.

Ей тоже приходится не лучше, отвечала мертвая графиня, ведь больше всего на свете она любила верховую езду и плавание. Это истинное благодеяние, что в Иванову ночь все почившие бедные души могут выйти немного подышать свежим воздухом или доделать что-то, что не успели завершить на земле.

Эдвард Мунк. Больная девочка (фрагм.)

— Я, — продолжала она, — не могла дождаться этой ночи. Здесь, наверху, я оставила свое сердце в колыбели моего ребенка. О нем думаю я беспрестанно, к нему стремлюсь, чтобы повидать его. А Вы тоже были замужем?

— Нет, но я была обручена. Мое сердце осталось с моим любимым. И это не дает мне покоя.

– Ах, расскажите же! – вскричала ее собеседница и встала, чтобы подойти к подруге по несчастью. – Это очень интересно. А кто был Ваш жених? Он из благородных?

– Он был старший работник на господском дворе, самый красивый парень во всей деревне. В Михайлов день /1/ мы должны были сыграть свадьбу. Если бы Вы его знали..

                                         

– Но тогда Вы… – тогда ты, должно быть, Труда! – разочарованно вскричала ее собеседница и сделала легкое движение, как бы желая снова спрятаться в своем родовом склепе. Но затем общество деревенской девушки показалось ей все же предпочтительнее своего графского одиночества, и она опять опустилась на ближайший холмик:  

— Я рада видеть тебя, Труда. Ты всегда нравилась мне с твоими красными щечками, белыми зубками, с твоим задорным смехом. Что же свело тебя так рано в могилу?

— О, — сказала девушка-призрак, — теперь я узнаю милостивую графиню. Когда нашу госпожу графиню несли в могилу, я была еще здорова и крепка. Вы были такой красивой в гробу, я много плакала и прочитала десять раз "Отче наш" за упокой Вашей души. А вскоре смерть настигла и меня. Егерь господина графа подстрелил меня на охоте во время облавы. Я слишком близко подошла к цепи загонщиков, и сразу же была убита наповал. Ну, меня-то было не так жалко, как госпожу графиню. Только жалею я о своем Гансе, жалею, что так и не испытала радости кормить маленького. 
Господин граф распорядился устроить мне хорошие похороны. Я должна быть довольна и крепко спать до самого воскресения. Но я, как и милостивая госпожа графиня, оставила свое сердце тут, наверху, в деревенском амбаре, где в последний раз встречалась со своим Гансом. Поэтому и не спится мне в моей могиле.

Собеседница кивнула.

— Бог дал, Бог взял, — сказала она, набожно взглянув на небо. – Хотя, пожалуй, он мог дать нам пожить на свете немного подольше. Однако, сейчас у нас всего лишь один час, мы не можем здесь долго задерживаться. Пойдем, Труда, дай мне свою руку, к чему церемонии: здесь мы все равны, и ты тоже можешь говорить мне "ты".

— Нет, я никогда не смогу это выговорить, — возразила Труда. – Я знаю, чем мы обязаны господам. Но руку Вам охотно дам, ведь я вижу, что милостивая госпожа графиня немного слаба в ногах. Вот так, хоп! Осторожно, здесь еще один могильный камень, да и луна скрылась за облаками. Обопритесь об меня, госпожа графиня, у меня ноги крепкие.

И так, рука об руку, передвигались обе какое-то время меж могил. Наконец они вышли к выходу с кладбища, а там, в домике сторожа, увидели смерть, что сидела на воротах.

— Куда это вы, бродяжки, направились? – проскрипела она, пуская кольца густого дыма из короткой глиняной трубки, что была зажата в пустой челюсти.

Когда же они ответили ей, что хотели бы только разочек взглянуть на своих любимых /2/, смерть, чертыхаясь, отодвинула костлявой рукой засов на воротах и сказала:

— Ну, вылетайте, глупые гусыни. Надеюсь, это пойдет вам на пользу. Но я вам так скажу: не задерживайтесь позже последнего удара часов, не то получите от меня большой нагоняй. — С этими словами она выпустила обеих наружу и с грохотом захлопнула за ними дверь.

***************

Эдвард Мунк. В лунном свете

Когда оба бедных женских духа оказались за стенами кладбища, их обдало волной чистого воздуха июньской /3/ ночи, настолько свежего по сравнению с затхлым запахом искусственных цветов и плесени их могил, что обе закашлялись и начали глубоко дышать всей грудью.

Слабое сияние луны освещало всю местность вокруг, слегка скрывая далекие зубцы графского замка и фронтоны крестьянских домов. Но только они собрались отправиться в путь по широкой деревенской дороге, как увидели, что с краю, на пне, сидит, скорчившись, какая-то странная фигура. Это была молодая женщина, одетая лишь в тонкую серую вуаль, сквозь дыры и прорехи которой просвечивало ее белоснежное тело. Она была занята тем, что заплетала в косички длинные черные волосы, что рассыпались у нее по плечам и нависали над глазами. Но сквозь прядки волос хитро посверкивали два зеленых глаза, внимательно изучавшие подошедших странниц. Наконец незнакомка засмеялась так, что показались все ее зубы, и крикнула:

— Добрый вечер, бедные детки! Вас тоже замучила жажда в ваших пыльных кроватках и захотелось попробовать освежающего напитка? Пошли со мной! Я знаю, где найти свежую красную кровь.

Эдвард Мунк. Нагая

— О Боже, — прошептала графиня, прижимаясь плотнее к своей спутнице. — Вот же ужасное создание. Она вампир, из тех, что по ночам нападают на живых и высасывают у них кровь. Давай побыстрей прошмыгнем мимо!

Незнакомка захохотала еще громче.

— Ты можешь называть меня, как хочешь. Я делаю то, что мне нравится! И я поумнее, чем вы обе. А сейчас направляюсь к своему мужу, от которого так рано ушла на тот свет. Ну, и у него времени не будет, чтобы долго радоваться. Он отправится вместе со мной, в мои холодные темные палаты. Семь ночей я была у него с визитом, и каждый раз пила его досыта. Сейчас он стал бледным и слабым. Еще семь ночей, — и с ним будет покончено. Тогда нас ничто больше не разлучит. Старый привратник на кладбищенских воротах потому и выпускает меня каждую ночь, что я делаю за него его работу. А вы? Зачем вы поднялись из своих могил?

— Я хочу увидеть моего ребенка. С ним я оставила свое сердце, — отвечала молодая графиня.

— А я – своего Ганса! – сказала Труда.

— Ха-ха-ха! – раздался злой язвительный смех дикарки. – Если бы наверху люди думали о мертвых, пока в их телах остается хоть капля теплой крови! Высушить – вот что надо сделать с ними, если не хотите отпускать их от себя. Только своего я не отдам ни одной женщине. Он — мой. И вообще, кровь – это бальзам для таких бедных душ, как мы. Посмотрите, как свежо и округло стало мое юное тело, а что сказать о ваших?! Они тенями болтаются в своих рубашках. Если вы умны, но все же хотите оставить ваших разлюбезных в живых, — пошли со мной! Я покажу пару красавчиков, которыми вы сможете освежиться. Не хотите? Ну, на вкус и цвет товарищей нет. Адье, желаю вам массу удовольствия. Ха-ха-ха!

Она стремительно поднялась со своего места, и пара маленьких остроконечных крылышек, похожих на крылья ласточки, внезапно расправилась у нее за спиной и со скоростью ветра понесла ее по освещенной деревенской дороге.

— Мне страшно! – тихо прошептала графиня. – Давай за ней не пойдем. Послушай, дорога в деревню делает большой крюк вокруг ольхового болота. Если мы пересечем его, то сразу же попадем прямо на место.

Эдвард Мунк. Ночь

— Идти через болото? – переспросила призрачная девушка. – Это же опасно: там можно утонуть, да и привидения на ольховом болоте водятся!

— Глупышка! Почему это нас должно заботить? Мы легко перепорхнем через него, да и привидения нам не страшны, мы сами призраки. Ну, крепче держи меня за руку, через десять минут мы будем в деревне.

Но едва они прошли десять шагов вглубь болотистой низины, поросшей вереском, как навстречу им вылетели два жутковатых огненных создания. Это была пара блуждающих огоньков – разбойников, промышлявших на болоте тем, что по ночам завлекали неосторожных припозднившихся путников в трясину. 

Увидав, что перед ними два бесплотных женских духа, они весело вспыхнули огнями и поклонились дамам, крутясь и жеманничая. Длинные красные полы их фраков развевались по ветру, а по всклокоченным огненным пучкам волос бегали язычки пламени...

Они предложили себя дамам в качестве провожатых, которые быстро и надежно доведут их до деревни. Тот, что побольше, остался с графиней, а маленький подлетел к Труде и начал время от времени похлопывать ее с неуклюжей лаской по плечу. Обеим взятым в оборот дамам было явно не по себе от таких знаков внимания. Наконец графиня отважилась спросить, пойдут ли они мимо Ведьмина бугра, на котором в Иванову и Вальпургиеву ночи, как говорят, всякое случается?

— А мы как раз туда и направляемся,  — ответил ее кавалер. – Разве ты не видишь вон там, слева, огоньки, что сверкают сквозь кусты?

И действительно, они пришли к этому холму, о котором ходили дурные слухи, уже через минуту. Склоны Ведьмина бугра мягко поднимались над плоской пустошью, вершина же представляла собой широкое ровное плато, поросшее нежной светло-зеленой травой, в которой тут и там проглядывали пестрые полевые цветы. Вокруг вершины росла живая изгородь густого кустарника, в которой торчали отдельные деревья ольхи и рябины, весело покачивающие при ветре своими стройными кронами.

Странная прелесть этого мирного безмятежного места посреди негостеприимного болота с древних времен привлекала к себе разного рода эльфийские огоньки. Здесь веселились они на своих ночных балах, особенно шумно было здесь в церковные праздники. Время от времени какой-нибудь заблудившийся путник, которому удавалось незамеченным что-то увидеть и что-то подслушать, рассказывал своим односельчанам странные вещи о пережитом.

Две неупокоенные женские души со своими переливающимися огнем спутниками подошли как раз в тот момент, когда танец маленьких элементарных духов стал особенно разнузданным. Как ни спешили дамы попасть в деревню, они остановились, зачарованные диковинным представлением, разворачивавшимся перед ними, и смотрели сквозь кусты боярышника на хоровод из сотни разноцветных эльфов, что кружились вокруг своей королевы. Королева эльфов сидела в середине круга на высоком кресле с набивкой из лепестков роз, но, кажется, уже устала от этого прелестного спектакля и рассеянно прислушивалась к музыке, раздававшейся из кустов. Там пара соловьев заливалась флейтами, им в траве тут и сям подыгрывали скрипками сверчки, а внизу, в трясине, болотные квакши отвечали басами.

Но вдруг фея, кажется, заметила, что на ее празднике присутствуют чужие. Она кивком подозвала к себе одного из высокородных эльфов, стоявших возле ее трона, и что-то сказала ему. Тотчас же грациозный эльф подлетел к двум женским душам и вежливо передал им приглашение королевы принять участие в танцах.

Графиня извинилась за себя и за Труду: год траура у нее еще не закончился, и поэтому она не может посещать балы, но она премного обязана и благодарит за предоставленную ей честь. Столь убедительные извинения были с пониманием приняты.

А хоровод между тем становился все неистовее и неистовее. Маленьким танцовщицам стало очень жарко, и наконец они сбросили с себя все свои разноцветные платьица, и сейчас в золотом лунном свете кружились в бешеном вихре танца премиленькие обнаженные фигурки.

Однако в конце веселье сменилось испугом. Из зарослей кустарника внезапно вырвалась толпа маленьких лесных чертенят. Все они были покрыты черной шерсткой, с козлиными ножками, а над низкими лбами у них торчала пара острых рожек. Каждый чертенок схватил ближайшего к нему эльфа и начал покрывать грубыми поцелуями нежное личико, искаженное страхом. Со всех сторон раздавались испуганные восклицания, визг, крики ужаса. Наконец королева положила конец общему смятению, взмахнув веткой розы над дикой ордой. Тотчас же бесенята выпустили свою добычу и с робким почтением уставились на разгневанную повелительницу.

Этим моментом и воспользовались освободившиеся танцовщицы. Они быстро впорхнули в свои вуалевые платьица, — через мгновение целое облако эльфов взмыло в небо, как стайка потревоженных пестрых птиц, и с высоты раздался их насмешливый серебристый смех.

Лесные чертенята тем временем незаметно исчезли куда-то, и Ведьмин бугор снова стал одиноким и молчаливым. Только соловьи продолжали дуэтом свое заливистое пение.

— Было очень мило, — сказала молодая графиня, когда ее огненный кавалер поинтересовался, понравился ли ей праздник. – Только под конец танцовщицы стали вести себя нескромно, и я рада, что дальше дело не пошло. А сейчас нам надо спешить, мы и так здесь порядочно задержались.

И они быстро понеслись по вересковой пустоши к деревне. Два блуждающих огонька прижимались к своим спутницам все теснее и теснее. Они вообще вели себя очень фамильярно, и однажды Труда даже слегка вскрикнула, когда разыгравшийся кавалер осмелился ее поцеловать.

Но вот они снова попали на деревенскую дорогу, и огненные господа, которые не могли покинуть родной болотистый край, должны были отстать от своих подопечных. Впрочем, они заверили, что снова встретятся с дамами на обратном пути. Их жизнь протекает так однообразно, что они были бы счастливы, если бы каждую ночь у них было такое приятное общество.

На это молодая графиня ничего не ответила. Она вообще смотрела на новоявленных поклонников очень свысока. Все ее мысли были только о своем ребенке: как он там? узнает ли ее вновь?

Добравшись со своей спутницей до первых домов на краю деревни, графиня приостановилась. Здесь, на деревенской окраине, стоял простой деревянный крест, и тот, кто был распят на нем, бросил сверху сочувствующий взгляд на две страдающие женские души, которые так стремились попасть обратно в жизнь. С дальней деревенской площади под липами слышалась нестройные звуки скрипок и свирелей. Время от времени в музыку врывались крики парней и девушек, празднующих там Иванову ночь.

Эдвард Мунк. Праздник жизни

— Может, и мой Ганс тоже там? – прошептала деревенская девушка.

— Давай снова встретимся здесь, на этом месте, — предложила графиня. – Ты отправишься сейчас направо, а я налево. А обратный путь мы снова пройдем вместе.

И они расстались. Труда заскользила по деревенской улице, а графиня направилась к замку. 

Легким дуновением ночного воздуха ее несло по старой аллее, обсаженной вязами, — как облачко дыма по ветру. Она не смотрела по сторонам, за деревья, на мирно спавшую в свете луны равнину. Все быстрее летела она вперед, пока не остановилась, тяжело дыша, перед старым замком. Но и здесь она не задержалась, чтобы взглянуть еще раз на хорошо знакомые ей места – высокий портал, увенчанный гербом, широкую открытую лестницу и сад с фонтаном, посеребренным светом луны.

Передохнув, она продолжила путь за угловую башню, к задней стороне замка, к окнам детской, выходящим на террасу и в парк. Одно из окон было неплотно закрыто. Женщина заглянула в высокую веселую комнату, освещенную неярким светом ночника. Там стояла кроватка ее мальчика, а рядом – кровать няни, старой преданной служанки дома. Она ухаживала за ребенком еще при жизни графини. В те времена избалованный господинчик сопротивлялся изо всех сил, когда старая Маргрет забирала его с колен матери, чтобы уложить в кроватку. А сейчас он целиком находился на попечении служанки.

В следующее мгновение молодая графиня впорхнула через низкий карниз в окно и неслышно приблизилась к кроватке ребенка. Только сейчас она увидела, что большой пес, его постоянный спутник, лежит поблизости, и прежде чем она смогла ясно рассмотреть лицо спящего сына, огромный страж выпрямился на передних лапах, его шерсть вздыбилась, а глаза устремились вдаль. Из собачьей глотки раздалось враждебное глухое рычание. Когда же бедная мать склонилась над кроваткой, чтобы поцеловать свое дитя, ребенок испуганно проснулся и жалобно захныкал. 

Henry Hutt. "Тайный визит"

Собака бешено завыла, служанка проснулась и встала, чтобы взять звавшего ее ребенка на руки. Она начала носить непрерывно плакавшего мальчика взад и вперед по комнате, что-то тихо напевая ему и называя ласковыми именами. Папа сейчас в городе, но скоро вернется и привезет своему сыночку хорошенькую деревянную лошадку и другие чудесные игрушки. Только он должен быть хорошим мальчиком и спать. Ребенок же каждый раз, когда мать приближалась к нему, вздрагивал и прижимался в страхе к своей няне, которая в то же время понапрасну старалась успокоить пса.

Такого холодного приема бедная мать долго выдержать не могла. С тяжелым вздохом скользнула она к маленькой кроватке, что-то вытащила из-под подушки мальчика, который был потерян для нее навсегда, и спрятала это к себе под рубашку. Затем она снова выпорхнула через окно наружу. И как только она покинула комнату, в ней снова стало тихо; ребенок, заботливо укрытый няней, несколько раз глубоко вздохнув, заснул, а пес уронил обратно на лапы свою тяжелую голову как верный страж, который честно выполнил свой долг.

***************

Когда несчастная материнская душа снова очутилась у деревянного креста на окраине деревни, ее подруга уже сидела там на деревянной скамеечке, опустив голову. Рука ее была прижата к левой груди, как будто что-то прятала она там, под рубашкой. При появлении графини она встала.

— Я должна была это предвидеть! — сказала она с диким выражением на полустертом лице. — Он прыгал через костер с Урсулой, а сейчас танцует с ней под липами. Я не могла долго смотреть на них и отправилась в амбар, ведь там я оставила свое сердце, полное любви. Прочь с глаз, прочь из ума... Ну почему именно Урсула?!

Эдвард Мунк. Разъединение (Segregation)

Она была так поглощена своей сердечной мукой, что ей не пришло в голову спросить у графини, чем закончилось ее путешествие. Та не произнесла ни слова, и так быстро поспешила обратно, к ольховому болоту, что ее спутница с трудом поспевала за ней.

На краю болота они снова встретили своих красных провожатых, которые сразу же с готовностью присоединились к ним. Но в ответ на всю их болтовню обе женщины не произнесли ни слова. А когда они оказались в самом сердце болота, там, где с обеих сторон узкой тропинки тускло поблескивали зловещие лужи топи, графиня остановилась и спросила, на самом ли деле здесь очень глубоко?

— Здесь нет дна, — последовал ответ. – То, что здесь утонет, уже никогда не всплывет.

— Моя ноша все тяжелей и тяжелей для меня, — вздохнула графиня. — Зачем мне брать ее с собой в могилу? Если ты думаешь так же, Труда, давай утопим здесь наши бедные сердца, чтобы отдохнуть от них на веки вечные.

Труда кивнула и ступила на край черной полыньи. А затем обе вынули то, что несли с собой под рубашками и опустили в болотную жижу, которая с глухим чавканьем сомкнулась над тяжелыми человеческими сердцами.

***************

Несколькими минутами позже ночные странницы снова оказались у ворот кладбища. Кровопийца была уже здесь. Выглядела она очень бодрой.

Эдвард Мунк. Крик (фрагм.)

— Ну, бедные страждущие девушки, — закричала она, увидев обеих. — Насмотрелись-то хотя бы досыта? Но как я погляжу, что-то у вас там не срослось. Выбросьте ваши глупые сердца из головы, в смерти веселее жить без них, а завтра ночью, если вы послушаетесь моего совета...

Тут загромыхали ворота, и древний страж выглянул наружу, чтобы убедиться, что все его подопечные снова здесь. До часа ночи остается всего лишь минута, и он, наконец-то, хочет покоя! Все три быстро проскользнули мимо него, каждая к своему могильному холмику.

— Доброй ночи, Труда, — сказала графиня. — Я уже не встану до самого Судного дня.

— И я тоже крепко засну, как будто промолотила в поле одним махом все двадцать четыре часа. Мне сейчас очень легко. Милостивой госпоже графине пришла хорошая мысль утопить наши сердца. Нам и вовсе не надо было оставлять их тут, наверху.

Часы маленькой кладбищенской церкви пробили час ночи. Обе мигом исчезли в земле, и зеленый сад мертвых снова лежал тихо и мирно в лунном свете, как будто и не раздавались никогда в его пределах стоны и плач бедных детей человеческих.

Иллюстрации:
Эдвард Мунк, Генри Хатт, 
из немецких интернет-изданий сказки.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Михайлов день 29 сентября.

2. букв. "взглянуть на свои сердца". Нем. слово "Herz" кроме первого значения "сердце" означает также и "любимый", "любимая". Срв. роман А.Толстого "Петр I", в котором Меньшиков постоянно называет Петра "Мин херц" (искаж. "мое сердце").

3. Иванов день (Иван Купала) – 23 июня по старому и 7 июля по новому стилю.

ОБ АВТОРЕ. ПАУЛЬ ХЕЙЗЕ И ЕГО СКАЗОЧНЫЕ ФАНТАЗИИ

*****

Худ. Т.Т. Гейне. Кладбищенские сплетницы (Friedhofsklatsch). 1895 г.

********************

КОПИРОВАНИЕ/ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ ТЕКСТА ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО С СОГЛАСИЯ АВТОРА ПЕРЕВОДА

*****