Theodor Storm
Die Regentrude.1864
Было утро, но улицы деревни оставались пустынными. Кто мог, спасался от жары внутри своих домов. Даже деревенские псы забились куда-то. Только толстый Визенбауэр стоял, широко расставив ноги, в воротах своей внушительной усадьбы и курил, обильно потея, большую пенковую трубку. При этом он с ухмылкой смотрел на огромный воз сена, который его работники как раз заносили под навес. Несколько лет назад он за бесценок приобрел большой кусок заболоченной земли, и все последние засушливые года, когда траву на полях соседей выжгло солнцем, его амбары наполнялись душистым сеном, а ящичек – сверкающими кронталерами.
Вот и сейчас Визенбауэр стоял и подсчитывал, сколько он сможет выручить, продав излишки сена на рынке, ведь цены на него постоянно росли. «Они все не получат ничего, - бормотал он, прикрывая глаза рукой и вглядываясь поверх соседских подворий в дрожащий от жары воздух далей. – Нет больше дождя в мире». Затем он подошел к повозке с сеном, которую как раз разгружали, ухватил объемистый клок из стога и поднес его к своему широкому носу, а затем так хитро усмехнулся, как будто вместе с сочным свежим запахом сена к нему в карман упало еще несколько кронталеров.
В этот самый миг к дому подошла женщина лет пятидесяти. Она выглядела бледной и больной, а черный шелковый платок у нее на шее еще больше подчеркивал печальное выражение ее лица.
- Добрый день, сосед! - сказала она, подавая руку Визенбауэру, - Что за пекло! На голове волосы горят!
- Пусть горят, матушка Стина, пусть горят, - отвечал тот. – Посмотрите- ка только на этот воз сена! У меня дела идут неплохо, не правда ли?
- Да, да, Визенбауэр, Вы-то сейчас можете радоваться, но что будет со всеми остальными, если так будет продолжаться и дальше?
Крестьянин подбил большим пальцем табак в своей трубке и выпустил пару немаленьких колец дыма в воздух.
- Видите ли, - сказал он, - это все от заносчивости. Я постоянно говорил Вашему покойному мужу, что надо делать, но ведь он всегда всё знал гораздо лучше! Зачем он выменял свои низинные земли? А сейчас Вы остались на бобах с Вашими верховыми лугами, трава на которых засохла, и Ваш скот умирает от жары.
Женщина вздохнула.
Толстяк вдруг сменил тон на снисходительный.
- Ну, матушка Стина, - сказал он, - я вижу, Вы подошли ко мне не случайно. Выкладывайте, что там у Вас.
Вдова смотрела на землю.
- Вы ведь знаете, - сказала она. – Пятьдесят талеров, которые Вы одолжили мне. Я должна отдать их к Иванову дню, и срок уплаты близко.
Крестьянин положил ей на плечо свою мясистую руку:
- Не тревожьтесь об этом, соседка. Мне эти деньги не нужны. Я ведь не такой человек, что перебивается с хлеба на квас. Вы можете отдать мне в залог Ваши земельные участки. Они у Вас, конечно, не из лучших, но так и быть, на этот раз сойдут. В субботу Вы можете проехаться со мной к судебному делопроизводителю, там и подпишем все бумаги.
Печальная женщина вздохнула.
- Это опять же расходы, - сказала она. - Но я благодарю Вас за это.
Визенбауэр не отводил от нее своих маленьких умных глазок.
- И раз уж мы сейчас встретились, - продолжал он, - я хотел бы Вам сказать, что Андрес, Ваш сын, приударяет за моей дочерью!
- Ах, Боже ты мой, сосед, ведь дети выросли вместе!
- Пусть так, соседка, но если парень надеется таким образом жениться на всем моем хозяйстве, то он просчитался!
Слабая женщина немного подобралась и смотрела на собеседника почти сердито:
- Чем Вам не угодил мой Андрес? – спросила она.
- Мне – Ваш Андрес, госпожа Стина? Ради Бога, - абсолютно ничем! Но, - и он погладил серебряные пуговицы своей красной жилетки, - моя дочь – это моя дочь, а моей дочери нужно что-то получше.
- Вы, вроде, были не против, Визенбауэр, пока не пришли эти жаркие года!
- Но они пришли и все еще здесь. И не похоже, что и в этом году Вы уберете урожай в свой амбар. И вот так, помаленьку - полегоньку, Ваше хозяйство приходит в упадок.
Женщина погрузилась в глубокое раздумье, кажется, она едва слышала последние слова.
- Да, - сказала она. – К сожалению, Вы, скорее всего, правы. Регентруда /1/, должно быть, заснула, но ее можно разбудить!
- Регентруда? – жестко повторил крестьянин. – Вы что, верите в этот вздор?
- Это не вздор, сосед! – возразила она таинственно. – Моя прабабка, когда была молодой, сама однажды разбудила ее. Она знала стишок и часто говорила мне его, но я его давно позабыла.
Толстяк засмеялся, да так, что серебряные пуговицы на его животе затанцевали.
- Ну, матушка Стина, тогда усаживайтесь поудобнее, да и вспоминайте Ваш стишок. А я полагаюсь на мой барометр, а он вот уже восемь недель показывает прекрасную солнечную погоду.
- Барометр – мертвая вещь, сосед, погоды он сделать не может.
- А Ваша Регентруда – это призрак, игра воображения, фантом!
- Ну, Визенбауэр, - сказала несмело женщина, - Вы, я вижу, из тех, кто мыслит по-новому!
Но Визенбауэра уже понесло.
- По-новому или по-старому! – выкрикнул он, - Ступайте и ищите Вашу Хозяйку дождя, читайте стишки, если вспомните их, конечно! А если Вы сегодня и в течение следующих двадцати четырех часов вызовете дождь, тогда…. ! – Он замолчал и выдохнул пару густых облачков дыма.
- Что тогда, сосед? – спросила женщина.
- Тогда – тогда – к дьяволу, да, -тогда пусть Ваш Андрес женится на моей Марен!
В эту минуту дверь дома открылась, и к ним подбежала красивая стройная девушка с глазами, как у лани.
- Сказано-сделано, отец, - объявила она. – Пусть так и будет! – и обернулась к пожилому человеку, как раз сворачивавшему с улицы с дому Визенбауэра:
- Вы слышали, дядя Шульце!
- Ну полно, Марен, - промолвил Визенбауэр. – Тебе не надо призывать свидетелей против собственного отца. Мое слово крепкое: раз я сказал, так тому и быть.
Тем временем Шульце смотрел какое-то время на небо, опершись на свою длинную палку. Там, в глубине раскаленного неба, он углядел своими острыми глазами белую плавающую точку; или захотел углядеть и поэтому поверил, что углядел. Как бы там ни было, он лукаво улыбнулся и сказал:
- В добрый час, братец Визенбауэр. Андрес – порядочный парень!
Вскоре после этого, когда Визенбауэр сидел в своем доме вместе с Шульце за разборкой разных счетов, на другой стороне улицы матушка Стина в сопровождении Марен входила в свою маленькую комнатку.
- Послушай, дитя, - сказала вдова, доставая прялку из угла комнаты, - ты что, знаешь это заклинание Хозяйки дождя?
- Я? – изумилась девушка, отрицательно качая головой.
- Ну, я так подумала, потому что ты очень дерзко наступала на отца.
- Да нет, матушка Стина, я говорила так, как было у меня на душе. И я подумала также, что Вы сами можете вспомнить это заклинание. Поройтесь-ка у себя в памяти, где-то там, глядишь, оно и отыщется.
Госпожа Стина покачала головой:
- Моя прабабка умерла очень рано. Я помню об этом так хорошо, потому что была у нас тогда очень большая засуха. Как сейчас. И с посевами и скотом было такое же несчастье. Тогда прабабушка обычно тихонько говорила нам: «Это все проделки Огневика. Он устраивает нам каверзы, потому что я однажды разбудила Хозяйку дождя!»
- Огневика? – переспросила девушка, - А кто это такой?
Но прежде, чем прозвучал ответ, она подбежала к окну и вскрикнула:
- Господи, матушка, вот идет Андрес! Только посмотрите, какой у него убитый вид!
Вдова поднялась из-за своей прялки.
- Разумеется, девочка, - сказала она подавленно. – Разве ты не видишь, что он несет на спине? Еще одна задохнувшаяся от жары овца…
В горницу вошел молодой крестьянин и положил мертвое животное на пол перед женщинами.
- Вот так, - сказал он мрачно, утирая рукой пот с горячего лба.
Но женщины глядели на него, а не на мертвую овцу.
- Не принимай это так близко к сердцу, Андрес, - сказала Марен. – Мы хотим разбудить Хозяйку дождя, и тогда все будет хорошо.
- Хозяйку дождя! – повторил юноша глухо. – Да, Марен, только кто ее сможет разбудить! – Но дело не только в овце. Со мной произошло еще кое-что.
Мать ласково взяла его за руку:
- Так расскажи нам, чтобы это не мучило тебя!
- Тогда слушайте, - сказал Андрес. – Я хотел пойти взглянуть на наших овец и проверить, не испарилась ли вода в бадье, которую я принес им вчера на пастбище. Но когда я пришел туда, я увидел, что там далеко не все гладко. Бадейки с водой на том месте, где я ее оставил, не было. Не видно было и овец. Я пошел искать их вниз по косогору, к большому холму. Когда я пришел на противоположную сторону, я увидел, что все овцы лежат, задыхаясь и вытянув шеи. А вот эта бедная овца уже околела. Рядом валялась опрокинутая бадья, уже давно сухая. Животные это сделать не могли, здесь похозяйничала чья-то злая рука.
- Послушай, мой мальчик, - перебила его мать, - ну кто же сможет обидеть бедную вдову?
- Погодите, матушка, это еще не все. Я забрался на вершину холма и осмотрелся по сторонам, но никого не было видно. Только воздух дрожал от раскаленного зноя над полями, а рядом со мной на одном из больших камней, между которыми в холмы уходит ход, проделанный гномами, сидела толстая саламандра и грела на солнце свое уродливое тело.
И когда я стоял так, беспомощно в ярости озираясь, то вдруг услышал какое-то бормотанье, доносящееся сзади, с другой стороны холма, как будто кто-то непрестанно разговаривал сам с собой. Я оглянулся и увидел, как внизу взад и вперед вышагивает в траве маленький человечек в огненно-красном сюртуке и красной остроконечной шапочке. Я испугался, ведь его появление было таким внезапным и неожиданным. Да и вид у него был очень злобным и нелепым! Он заложил за спину свои большие красно-коричневые руки, при этом его кривые пальцы торчали в стороны, как ножки паука. Я спрятался за куст терновника, росший тут же на холме в камнях, и оттуда мог прекрасно видеть, оставаясь незамеченным. Этот уродец внизу был в постоянном движении: вот он нагнулся и вырвал из земли пучок увядшей травы. Я подумал, что он хочет подкинуть его вверх своей тыквой, что у него вместо головы, но он снова поднялся на свои кривые ножки и, растирая пальцами засохшую траву в порошок, начал так мерзко и громко хохотать, что бедные полудохлые овцы на другой стороне холма подпрыгнули и понеслись вниз, не разбирая дороги. Человечек продолжал смеяться и при этом скакал с ноги на ногу. Я даже испугался, что его тоненькие ножки подломятся, не выдержав веса тучного тельца. Выглядел он жутковато, а из его маленьких черных глазок постоянно сыпались искры.
Вдова тихо взяла девушку за руку:
- Теперь ты знаешь, кто такой Огневик? – спросила она. Марен кивнула...
- Но самым отвратительным, - продолжал Андрес, - был его голос. Если бы Вы только слышали, если бы вы только слышали! - закричал он. – Хам, деревенский остолоп! Он всё пел своим картавым визгливым голосом странную песню, постоянно повторяя ее с первой до последней строчки, как будто ему было мало. Подождите-ка, я ее запомнил.
И, помолчав пару секунд, он начал:
В чаду - волна
И пыль – родник!
Мать внезапно остановила прялку, которую, не переставая, крутила во время рассказа сына, и посмотрела на него широко открытыми глазами. Однако тот замолчал и, кажется, старался вспомнить следующие строчки.
- Дальше, - сказала она тихо.
- Дальше не помню, мама. Забыл, а ведь повторял по дороге, наверное, раз сто.
Но когда госпожа Стина неуверенным голосом продолжила:
В лесах блуждает тишина,
В полях танцует Огневик!
Андрес быстро подхватил:
Ты позаботься о себе самой.
Ведь если не проснешься,
Мать /2/ отведет тебя
Под землю, в ночь, домой!
- Это заклинание Регентруды, - воскликнула госпожа Стина. – А ну-ка быстро повторим еще раз! И ты, Марен, запоминай хорошенько, чтобы оно опять не забылось.
И вот мать и сын снова повторили, уже без запинки:
В чаду - волна
И пыль – родник!
В лесах блуждает тишина,
В полях танцует Огневик!
Ты позаботься о себе самой.
Ведь если не проснешься,
Мать отведет тебя
Под землю, в ночь, домой!
- Вот так, у всех бед есть свой конец, - воскликнула Марен. – Теперь мы разбудим Регентруду, завтра снова зазеленеют поля, а послезавтра состоится наша свадьба!
И она торопливо, с сияющими глазами, рассказала Андресу, какое обещание вырвала у своего отца.
- Дитя, - промолвила снова вдова, - а ты знаешь дорогу к Регентруде?
- Нет, матушка Стина, а разве Вы не помните дороги к ней?
- Марен, у Регентруды была не я, а моя прабабка. Она ничего не рассказывала мне о дороге.
- Ну, Андрес, - сказала Марен и взяла за руку молодого крестьянина, стоявшего с наморщенным лбом и застывшим взглядом. - Теперь говори ты! Ты ведь всегда знаешь, как надо поступить!
- Может, знаю и сейчас, - задумчиво произнес он. – В полдень мне нужно будет опять отнести овцам воды. Может статься, я опять смогу проследить за Огневиком из терновника! Если он выболтал нам заклинание, наверное, проболтается и про дорогу к Регентруде, ведь его толстая голова, кажется, просто переполнена такими вещами.
На этом и порешили. Они обсуждали дело и так, и эдак, но лучшего все равно придумать не могли.
Вскоре Андрес снова принес воду на свое пастбище в верховье. Когда он подходил к подножью горы, где был накануне, то уже издали увидал кобольда на одном из камней у гномьего лаза. Тот расчесывал свою огненную бороду пятью растопыренными пальцами, и каждый раз, когда он отводил руку, из бороды вылетало облачко огненных хлопьев и парило в обжигающих лучах солнца над полями.
«Пришел я поздновато, - подумал про себя молодой крестьянин. – Ничего сегодня не узнаешь». И хотел пройти стороной, как будто никого не заметил, поворачивая туда, где на земле все еще валялась опрокинутая бадья. Но его окликнули:
- Мне кажется, ты мог бы и поговорить со мной! - услышал Андрес за спиной визгливый голос кобольда.
Юноша повернулся и сделал несколько шагов назад:
- А о чем мне говорить с Вами? – возразил он. – Я ведь Вас не знаю.
- Да, но ты, кажется, хотел узнать дорогу к Регентруде?
- Кто Вам об этом сказал?
- Мой маленький мизинец. И он поумнее многих больших умников.
Андрес собрал все свое мужество и сделал еще несколько шагов вверх по холму к маленькому уродцу.
- Ваш мизинец, может, и умный, - сказал он, - но дорогу к Регентруде он наверняка не знает, поскольку ее не знают и самые премудрые люди.
Кобольд раздулся, как большая жаба, и пару раз огладил своими когтями огненную бороду. От поднявшегося жара Андрес отшатнулся назад.
Вдруг гном уставился на молодого крестьянина с выражением высокомерной издевки в маленьких злых глазках и гаркнул:
- Ты слишком глуп, Андрес. Если бы я тебе сказал, что Регентруда живет за большим лесом, ты бы все равно не знал, что там, за этим лесом, растет ветла, в стволе которой – огромное дупло.
- А вот сейчас надо притвориться дураком, - подумал Андрес, ведь хотя он и был честным малым, но при рождении получил хорошую порцию крестьянской хитрости.
- Вот тут Вы правы, - сказал он. – Откуда же мне было об этом узнать?
- И, - продолжал кобольд, - если я бы тебе сказал, что там, за лесом, растет ветла, в стволе которой – огромное дупло, ты все равно бы не знал, что в дереве находится лестница, ведущая вниз, в сад Хозяйки дождя.
- Да, но ты, кажется, хотел узнать дорогу к Регентруде?
- Кто Вам об этом сказал?
- Мой маленький мизинец. И он поумнее многих больших умников.
Андрес собрал все свое мужество и сделал еще несколько шагов вверх по холму к маленькому уродцу.
- Ваш мизинец, может, и умный, - сказал он, - но дорогу к Регентруде он наверняка не знает, поскольку ее не знают и самые премудрые люди.
Кобольд раздулся, как большая жаба, и пару раз огладил своими когтями огненную бороду. От поднявшегося жара Андрес отшатнулся назад.
Вдруг гном уставился на молодого крестьянина с выражением высокомерной издевки в маленьких злых глазках и гаркнул:
- Ты слишком глуп, Андрес. Если бы я тебе сказал, что Регентруда живет за большим лесом, ты бы все равно не знал, что там, за этим лесом, растет ветла, в стволе которой – огромное дупло.
- А вот сейчас надо притвориться дураком, - подумал Андрес, ведь хотя он и был честным малым, но при рождении получил хорошую порцию крестьянской хитрости.
- Вот тут Вы правы, - сказал он. – Откуда же мне было об этом узнать?
- И, - продолжал кобольд, - если я бы тебе сказал, что там, за лесом, растет ветла, в стволе которой – огромное дупло, ты все равно бы не знал, что в дереве находится лестница, ведущая вниз, в сад Хозяйки дождя.
- Как же можно так ошибаться! – воскликнул Андрес, - Я-то думал, что дорога пойдет только вглубь и прямо.
- И если бы ты отправился вглубь и прямо, - сказал кобольд, - то все равно бы не знал, что Регентруду сможет разбудить только непорочная девушка.
- Ну, разумеется, - ответил Андрес. – Что мне с того! Я тогда сразу бы отправился в обратный путь домой.
Коварная улыбка зазмеилась на широких губах кобольда.
- Не хочешь ли сначала наполнить водой бадью для овец? – спросил он. – Милые овечки совсем обессилели.
- И если бы ты отправился вглубь и прямо, - сказал кобольд, - то все равно бы не знал, что Регентруду сможет разбудить только непорочная девушка.
- Ну, разумеется, - ответил Андрес. – Что мне с того! Я тогда сразу бы отправился в обратный путь домой.
Коварная улыбка зазмеилась на широких губах кобольда.
- Не хочешь ли сначала наполнить водой бадью для овец? – спросил он. – Милые овечки совсем обессилели.
- И в четвертый раз Вы правы! – ответил парень и пошел со своими ведрами вокруг холма. Но когда он наливал воду в раскаленную бадью, вода с шипением взметнулась столбом вверх и превратилась в облако пара, истаявшее в воздухе.
«Ну и ладно, - подумал Андрес, - своих овец я уведу сейчас домой, а завтра с самого утра отправлюсь с Марен к Регентруде. Она должна ее разбудить!»
На другой стороне холма кобольд соскочил с камней. Он подбросил свою красную шапочку в воздух и с громким хохотом покатился вниз под гору. Затем снова вскочил на тощие паучьи ножки и исполнил сумасшедший танец, крича при этом визгливым голосом:
- Дурачок, деревенский олух! Хотел меня одурачить, а сам не знает, что Труду можно разбудить, только произнеся правильное заклинание. А заклинание это, кроме Экке Неккепенна /3/, никто уже и не помнит. А Экке Неккепенн – это я!
Злобный кобольд не догадывался о том, что накануне утром он сам выболтал это заклинание Андресу...
«Ты почему не спишь, Марен? – позвал он сонным голосом. – У тебя все в порядке?»
Девушка быстро прижала руку к губам. Она понимала, что отец, узнай он об их с Андресом планах, не отпустил бы ее из дома. Но сразу же нашлась. «Я не хочу спать, отец - ответила она. – Мне хочется пройтись вместе со всеми работниками на луг: на улице сейчас так хорошо и такая свежесть!»
«Тебе это не нужно, Марен, - возразил крестьянин. – Моя дочь не служанка». Но немного спустя добавил: «Ну, если это тебе доставит удовольствие, ступай! Но возвращайся домой вовремя, до начала жары. И не забудь про мое теплое пиво!» С этими словами он перевернулся на другой бок, так что кровать под ним затрещала, и сразу же послышалось столь знакомое девушке ритмичное храпение.
Осторожно приоткрыла она дверь своей комнаты и когда выходила из ворот на улицу, то услышала, как их работник будил обеих служанок. Как, однако, противно, что приходится лгать, но – и Марен вздохнула, - что не сделаешь ради своего любимого!
На другой стороне улицы Андрес, одетый в нарядную воскресную одежду, уже поджидал ее: «Ты не забыла заклинание? – спросил он вместо приветствия.
- Нет, Андрес! А ты – дорогу?
Он только покачал головой: «Тогда пойдем!»
Но из домика вышла матушка Стина и подсунула сыну в дорожную сумку бутылочку с медовым напитком. «Он у меня еще от прабабушки, - сказала мать. – Она понемногу пила его, этот напиток очень поможет вам в жару».
И вот Андрес и Марен отправились в путь в сиянии утра вниз по тихой деревенской улице, а вдова еще долго стояла на крыльце и смотрела в ту сторону, куда ушли два молодых, полных сил создания.
Путь их лежал за границы деревни через широкое пастбище. А потом они вошли в большой лес. Но листья деревьев здесь облетели от жары и покрывали сухим ковром землю, и ничто не мешало лучам солнца проникать повсюду; путники были почти ослеплены беспрестанной игрой солнечных бликов, не знающих преград в этом лесном мире.
Спустя какое-то время, когда они шагали между высокими стволами дубов и буков, девушка вдруг схватила своего спутника за руку.
- Что случилось, Марен? – спросил тот.
- Я услышала бой наших деревенских часов, Андрес.
- Да, я тоже их слышал.
- Наверное, уже шесть часов! – снова произнесла девушка. – Кто же сварит отцу его теплое пиво? Все наши работницы сейчас в поле.
- Не знаю, Марен. Разве это имеет сейчас какое-то значение?
- Да, - сказала она, - не имеет. Ты все еще помнишь наше заклинание?
- Разумеется, Марен!
В чаду - волна
И пыль – родник!
И поскольку он секунду промедлил, она быстро добавила:
В лесах блуждает тишина,
В полях танцует Огневик!
- О, - пробормотала Марен под конец, - как печет солнце!
- Да, - подтвердил Андрес и потер себе щеку, - меня оно тоже обожгло.
Наконец они вышли из леса и увидали на опушке, в паре шагов перед собой, старую-престарую ветлу. В большом стволе дерева зияло огромное дупло, а мрак, царивший внутри него, казалось, уходил в самую глубь земли. Андрес полез в черную дыру первым, а Марен прислонилась к стволу и смотрела ему вслед. Очень скоро, однако, она уже не видела ничего, только слегка был слышен шорох его шагов. Ей стало страшно: здесь, наверху, было так одиноко, а из дупла не раздавалось больше ни звука.
- Что это было? – прошептала девушка.
Впечатление от безрадостного ландшафта усиливали заполнявшие воздух удушливые испарения, как будто от пересохшего тростника. При этом в тени отдельно стоявших деревьев стоял такой зной, что обоим путникам казалось: они видят в воздухе над пыльной дорогой маленькие белые язычки пламени, летающие то тут, то там. Увидев их, Андрес сразу вспомнил об огненных хлопьях, вылетавших из бороды Огневика. Ему даже показалось один раз, что в резком свете солнца он смог различить два темных глаза-круга. Затем он явственно услышал рядом с собой бешеный перестук маленьких паучьих ножек. Он раздавался то слева, то справа. Но когда юноша обернулся, то ничего не увидел, только воздух дрожал от иссушающего зноя и слепил ему глаза.
- Да, - подумал он, сжимая руку Марен, - ты пакостишь нам, как можешь, только сегодня у тебя ничего не выйдет!
Все дальше и дальше шагали они, слыша только дыхание друг друга, которое становилось все тяжелей. Однообразной дороге, казалось, не будет конца: по обеим сторонам от нее расстилалась бесконечная серая голая равнина, а в стороне поодаль – низменность, дышащая едкими испарениями.
Вдруг Марен остановилась и прислонилась, закрыв глаза, к стволу ближайшего дерева.
- Я не могу идти дальше, - пробормотала она. – Воздух – сплошной огонь.
И тут Андрес вспомнил о бутылочке с медовым напитком, которую они до сих пор не доставали. Когда он открыл пробку, то в воздухе запахло так, как будто снова начали распускаться тысячи цветов – те самые, что лет сто назад давали пчелам нектар для этого напитка. И как только губы девушки коснулись горлышка бутылочки, она открыла глаза:
- О-о, - прошептала она, - на каком прекрасном лугу мы сейчас?
- Ни на каком, Марен. Но ты пей. Это подкрепит твои силы!
Когда девушка немного отпила, то выпрямилась и ясными глазами осмотрелась вокруг.
- Выпей тоже, Андрес, - сказала она. – Женский пол – создания слабые.
- Да, это настоящее лекарство! – подтвердил Андрес, отпив из бутылочки. - Наверное, только небеса знают, из чего прабабка варила его!
И они, весело болтая, отправились дальше. Но через какое-то время девушка остановилась опять.
- Что случилось, Марен? – спросил Андрес.
- Ничего, я только подумала...
- Что?
- Вот видишь ли, Андрес, у моего отца половина сена еще остается на лугах. А я отправилась в путь затем, чтобы пришел дождь!
- Твой отец – богатый человек, Марен. Но у нас – всех остальных – свой клочок сена уже давным-давно лежит в амбарах,– и весь наш урожай – засохшие стебли.
- Да, да, Андрес. Ты прав. Надо думать и о других.
А позже пробормотала про себя: "Марен, Марен, кому ты морочишь голову? Ты делаешь все только ради него!"
Так они шли и шли, и вдруг девушка воскликнула:
- Что это такое? Куда мы попали? Это же большой, невероятно большой сад!
И действительно, они, сами не понимая как, очутились в огромном парке. Куда-то делась однообразная монотонная дорога по аллее, обсаженной ветлами. На широких, сейчас выжженных солнцем лужайках виднелись группы высоких великолепных деревьев. Правда, их листва кое-где облетела или увяла, но ветви отважно стремились вверх, к небесам, а мощные корни выпирали из земли. Множество цветов, каких ни Марен, ни Андрес раньше никогда не видели, устилали землю ярким ковром. Но все эти цветы были вялыми и не пахли. Казалось, что смертельный зной застиг их в самую пору цветения.
- Я думаю, мы пришли туда, куда хотели! – сказал Андрес.
Марен кивнула:
- Ты оставайся здесь и жди меня.
- Конечно, - ответил он, растягиваясь в тени огромного дуба. – Все остальное – твоя часть работы! Хорошенько держи в уме заклинание и не перепутай слова!
И вот Марен пошла дальше одна по широкой лужайке и под высокими деревьями, достающими до неба, все больше и больше удаляясь от Андреса, и вскоре тот уже не мог видеть ее. Но девушка все шагала и шагала вперед, сквозь одиночество этих мест.
Вскоре группы деревьев закончились, и дорога пошла под откос. Марен увидела, что она идет по высохшему руслу какого-то водоема: землю покрывали белый песок и щебень, там и сям попадались мертвые рыбы, блестевшие на солнце серебряной чешуей.
В середине высохшего озера девушка увидела серую необычную птицу. Она была похожа на цаплю, но такого огромного размера, что, если бы выпрямила голову, то была бы выше обычного человека. Сейчас она стояла, заложив свою длинную шею между крыльями, и, казалось, спала. Марен испугалась. Но странная неподвижная птица не подавала никаких признаков жизни. Тишину вокруг не нарушало даже колебание от полета мухи. Над этим местом стояло жуткое, ужасающее молчание. На одно мгновение Марен охватило сильное желание позвать своего Андреса, но она не отважилась нарушить общее безмолвие: для нее еще страшнее, чем оно, было слышать сейчас звук собственного голоса в этом пустынном месте.
Девушка устремила свои глаза к горизонту, где вновь виднелись деревья, и зашагала туда, не глядя по сторонам. Огромная птица не пошевелилась, когда она тихими шагами прошла мимо, лишь на мгновенье из-под опущенного века сверкнул черный зрачок ее глаза. Марен перевела дух.
Через какое-то время русло водоема сузилось до средних размеров речки и проходило теперь по большой липовой роще. Ветви этих могучих деревьев переплетались так плотно, что, хотя их листва тоже частично осыпалась, вниз, на землю, не проникал ни один лучик солнца.
Марен шла по этому высохшему руслу все дальше и дальше; и внезапная прохлада вокруг нее, и высокие темные верхушки лип, сплетающиеся в вышине над ней, создавали почти явственное впечатление, что она идет по огромному храму… Внезапно в ее глаза ударил яркий свет: деревья закончились, и перед ней возвышался серый скальный массив, обожженный лучами слепящего солнца.
Марен стояла в пустом песчаном бассейне. Наверное, когда-то в него с высоты этих скал стремился вниз поток водопада, образовавший в нижнем течении то высохшее озеро, через которое прошла девушка. Она поискала глазами между скал тропинку, по которой ей предстояло идти дальше. И вдруг испугалась: там, на середине высоты этих скал, находилось что-то, что не могло быть мертвым камнем. И хоть это что-то тоже было серым и таким же неподвижным, как скалы и сам воздух этого места, но оттуда, где стояла Марен, можно было различить в складках серого одеяния неподвижно лежащую фигуру.
В чаду - волна
И пыль – родник!
В лесах блуждает тишина,
В полях танцует Огневик!
И только она это произнесла, с бледных губ лежавшей сорвался глубокий жалобный звук, но девушка, не обращая внимания, продолжала говорить все громче и уверенней:
Ты позаботься о себе самой.
Ведь если не проснешься,
Мать отведет тебя
Под землю, в ночь, домой!
И верхушки деревьев мягко зашелестели, а вдали тихо прогремел гром, как будто от дальней грозы. Одновременно, и как бы придя с противоположной стороны скал, воздух рассек пронзительный звук, похожий на крик ярости дикого зверя. И когда Марен взглянула вверх, то увидела, что над ней высится фигура Труды.
- Что ты хочешь? - спросила она.
- Ах, госпожа Труда, - ответила девушка, все еще стоя на коленях, - Вы так долго, так страшно долго спали, что вся листва и все живые существа умирают от жары.
Труда смотрела на нее широко раскрытыми глазами, как бы стараясь очнуться от кошмаров.
Наконец она спросила глухим голосом:
- Мой водопад больше не падает вниз со скал?
- Нет, госпожа Труда, - ответила Марен.
- Моя птица больше не кружит над озером?
- Она стоит под палящим солнцем и спит.
«Мужайся!» - услышала она за собой голос Труды с берега.
Но еще раньше девушка громко вскрикнула, и наваждение исчезло.
«Закрой глаза!», - услышала она снова голос Труды. И Марен пошла дальше с закрытыми глазами, когда же она почувствовала, что ее ноги коснулись воды, то наклонилась и наполнила кувшин. Затем легко и без помех она взобралась на другой берег.
Вскоре девушка подошла к замку и с громко бьющимся сердцем вступила внутрь через огромные открытые ворота, но сразу же в изумлении остановилась у входа. Всё внутри выглядело как одно беспредельное пространство. Мощные колонны сталактитов поддерживали на почти неразличимой высоте диковинный потолок, а между капителями колонн везде на разной высоте висело, как показалось Марен, что-то, похожее на серую гигантскую паутину.
Она стояла с потерянным видом на прежнем месте у входа и смотрела то перед собой, то по сторонам. Это гигантское пространство с того места, где она вошла, казалось, не имело границ. Колонна возвышалась за колонной, и как девушка ни пыталась разглядеть, конца им видно не было. Но вот ее взгляд остановился на видневшемся впереди углублении в полу. И посмотри-ка! Там, невдалеке от нее, действительно был колодец, и золотой ключ лежал на его крышке.
Она пошла к нему и заметила, что идет не по каменным плитам, какие видела в их деревенской церкви; нет, пол здесь был покрыт сухим тростником и луговой травой. Но теперь Марен уже трудно было чем-то удивить.
И вот она подошла к колодцу и нагнулась, чтобы взять ключ, но быстро отдернула руку. Она ясно увидела, что ключ, который издалека отсвечивал в лучах яркого солнца червонным золотом, золотым не был, - он был раскаленным от жара. Не мешкая, девушка наклонила над ним кувшин, и шипенье испаряющейся воды эхом отозвалось по всему беспредельному пространству. Затем она быстро повернула ключ в замке и когда откинула крышку колодца, то из его глубины потянуло свежестью, и аромат этот наполнил вскоре весь воздух вокруг мельчайшей водяной пылью, нежнейшим облаком поднимающейся вверх между колоннами.
Вдыхая полной грудью свежий воздух, Марен задумчиво пошла по замку. И вот под ее ногами началось новое чудо. Подобно дуновенью весны, по засохшей травяной подстилке побежало светло-зеленое свеченье, иссохшие стебли начали выпрямляться, и скоро девушка уже шла среди множества распускающихся листьев и цветов. У подножья колонн земля голубела от незабудок, а между ними расцветали желтые и коричнево-фиолетовые цветы ириса, испуская сладкий аромат.
На кончики листьев садились стрекозы, расправляли свои переливчатые крылышки и снова взлетали, порхая между бутончиками цветов. А свежие водяные испарения, непрерывно струящиеся из колодца, все больше и больше заполняли воздух и, подобно серебряным искрам, танцевали капельками в лучах солнца.
В то время как Марен, изумляясь и восторгаясь, наблюдала за происходящим, она услышала за собой мелодичный звук нежного женского голоса. И когда она вновь взглянула туда, где находился колодец, она увидела на подстилке из свежего зеленого мха, только что пустившего свои ростки, женщину поразительной красоты в самом расцвете лет. Она сидела, опершись подбородком на обнаженную ослепительную руку, ее белокурые волосы струились по плечам шелковой волной, а взгляд был устремлен наверх, туда, где между колоннами едва виднелся потолок.
- Ну, - обратилась незнакомка к Марен, - нравится тебе здесь?
Ее нежный розовый рот улыбался, поблескивая белоснежными зубами.
Она приветливо кивнула девушке, приглашая сесть рядом, и та опустилась на зеленый мох подле красавицы. И когда еще одно облако спустилось к ним с потолка, женщина сказала:
- А теперь ты хлопни в ладоши!
И когда Марен сделала так, то облако, как и первое, поплыло к окну и растаяло в глубине небес.
- Посмотри, как это легко! У тебя получается лучше, чем у меня!
Марен удивленно разглядывала прекрасную благожелательную незнакомку.
- Но кто же Вы? - спросила она.
- Кто я? Ну, дитя, ты очень простодушна.
Девушка еще раз посмотрела на нее недоуменными глазами и наконец нерешительно промолвила:
- Но Вы же не Регентруда?
- А кто же тогда я, по-твоему?
- Простите меня! Но..Вы сейчас... такая прекрасная и… веселая.
Внезапно Труда сделалась серьезной.
- Я очень благодарна тебе. Если бы ты не разбудила меня, Огневик стал бы хозяином, а мне пришлось бы отправиться к Матери /2/, под землю.
Она слегка поежилась, как бы ужасаясь своим словам, и добавила тихо:
- Здесь, наверху, так красиво и так зелено.
Затем Марен рассказала, как она добиралась сюда, а Труда откинулась на мох и слушала ее. Пока девушка рассказывала, Хозяйка дождя сорвала два цветка, росших рядом, и воткнула их себе и Марен в волосы. Когда же та вспоминала об утомительном пути по плотине, обсаженной ветлами, Труда, вздохнув, сказала:
- Плотину эту когда-то построили вы, люди, но с тех пор прошло много, много времени. Такое платье, которое носишь ты, я никогда не видела на ваших женщинах. Они когда-то часто приходили ко мне. Я давала им семена и зерна новых растений и злаков, а они приносили мне в благодарность плоды ваших полей. Они не забывали меня, и я всегда помнила о них. И ваши поля никогда не оставались без дождя. Но много времени прошло с тех пор, как люди отвернулись от меня, - ко мне никто больше не приходит. И я заснула здесь, сморенная жарой, в скучном одиночестве. А коварный Огневик почти одержал надо мною победу.
Марен во время рассказа Хозяйки дождя тоже прилегла на мох и закрыла глаза: мягкая свежесть обволакивала ее, и голос прекрасной Труды звучал так задушевно и нежно.
Та продолжала:
- Только один раз, - но это тоже было очень-очень давно, - приходила ко мне одна девушка. Она была похожа на тебя, и платье на ней было почти такое же. Я подарила ей немного своего лугового меда, и это был последний дар, который человеческое существо получило из моих рук.
- Смотрите, какое совпадение, - сказала Марен. – Та девушка была прабабушкой моего любимого /4/, а напиток, который так помог нам сегодня, был наверняка сварен из Вашего лугового меда.
Хозяйка дождя помолчала еще немножко, вспоминая ту свою давнюю юную подругу, а затем спросила:
- А у нее все по-прежнему такие хорошенькие каштановые завитки на лбу?
- У кого, госпожа Труда?
- Да у прабабушки, как ты ее называешь.
- Нет, госпожа Труда, - ответила Марен и в эту минуту почувствовала легкое превосходство над своей могущественной подругой, - Прабабушка давно стала старой-престарой.
- Старой? – повторила прекрасная женщина. Она не понимала этого слова, ведь что такое возраст, она не знала.
Марен стоило большого труда объяснить ей это, и под конец она сказала:
- Ну смотрите, иметь седые волосы, красные глаза, быть безобразной и угрюмой, - вот что, госпожа Труда, мы называем старостью.
Та, подумав, молвила:
- Вообще-то я вспоминаю сейчас, что среди приходивших ко мне женщин были и такие… Но пусть прабабушка приходит ко мне, я снова сделаю ее красивой и радостной.
Марен покачала головой:
- Это невозможно, госпожа Труда. Прабабушка уже давно покоится в земле.
Труда вздохнула:
- Бедная прабабушка!
Обе помолчали, уютно устроившись в мягком мхе.
- Господи, девочка! – вдруг встрепенулась Труда. – Мы с тобой за болтовней давно забыли, что надо делать дождь. Открывай глаза. Посмотри, мы сидим в сплошном тумане, я тебя почти не вижу.
- Ой, да тут станешь мокрой, как мышь! - воскликнула Марен, открывая глаза.
Труда засмеялась:
- Хлопни слегка в ладоши, но смотри, не порви облако!
И они начали тихо хлопать в ладоши, и тотчас же среди скопившихся вокруг них облаков наступило волнение и толчея. Облака стремились к оконным пролетам и выплывали одно за другим на свободу, в открытое голубое небо. Вскоре Марен снова видела перед собой колодец на зеленой лужайке, поросшей желтыми и фиолетовыми ирисами.
Затем облаков у окон больше не осталось, зато там, на просторе, высоко над деревьями сада они заняли все небо. Постепенно облака закрыли собой солнце. Еще пара мгновений, - и девушка услышала, как по деревьям и кустам сада пронесся легкий трепет, а затем что-то зашумело, застучало по листьям и по земле, мощно и беспрестанно.
Марен сидела, выпрямившись и сложив молитвенно руки:
- Госпожа Труда, это дождь, - тихо произнесла она.
Та едва заметно кивнула своей прекрасной белокурой головой; она сидела, как бы замечтавшись.
Внезапно снаружи раздались громкий треск и завывание. И когда Марен испуганно выглянула, то увидела, как из пересохшего русла реки, который она недавно переходила, толчками вылетают огромные клубы белого пара. В то же мгновение она почувствовала, как ее обнимают руки прекрасной Регентруды, которая дрожа прижалась к юному смертному человеческому существу.
- А сейчас они выкидывают Огневика вон, - прошептала она. – Только послушай, как он брыкается. Но ему ничто не поможет.
Какое-то время они неподвижно сидели, обнявшись. Наконец снаружи все стихло, и слышен был только мягкий шум дождя. Тогда они встали, и Труда закрыла крышку колодца и заперла.
Марен поцеловала ее белую прекрасную руку и сказала:
- Я благодарю Вас, дорогая госпожа Труда, за меня и за всех людей в нашей деревне! И, - добавила она, слегка помолчав, - мне уже нужно уходить!
- Уже уходить? - спросила Труда.
- Вы же знаете, мой любимый ждет меня. Он там, наверно, весь вымок под дождем.
Труда приподняла указательный палец:
- А ты и потом никогда не будешь заставлять его ждать тебя?
- Конечно, нет, госпожа Труда!
- Тогда иди, моя девочка, и когда вернешься домой, то расскажи другим людям обо мне, чтобы они впредь никогда не забывали меня. – Ну, иди же! Я провожу тебя.
Снаружи все было покрыто свежей дождевой росой: зеленели луга, и распустилась листва на деревьях и кустах. Когда Марен с Трудой подошли к реке у замка, то увидели, что вода вновь заполнила все русло, а у берега, поросшего роскошной зеленью, словно поджидая их, качалась на волнах лодка. Она была как новенькая, будто чья-то невидимая рука воссоздала ее заново. Они сели в лодку, и медленно заскользила она к другому берегу, а брызги воды вокруг них, играя и звеня, снова падали в воду. Когда же обе женщины ступили на другой берег, совсем рядом, из глубины кустов, раздались громкие трели соловья.
- О! – сказала Труда и вздохнула полной грудью, - Еще не кончилась соловьиная пора! Еще не слишком поздно!
Они пошли вдоль небольшой речки, что привела их к водопаду. Он снова с оглушительным шумом низвергался со скал, а затем широким потоком уносился прочь, под темные липы. Когда они спустились вниз, их путь продолжался по берегу потока, под деревьями. Вскоре они снова вышли на открытое пространство, и Марен увидела ту самую странную птицу, мимо которой проходила на своем пути сюда. Птица парила широкими кругами над озером, вода которого теперь доставала им почти до самых ног. Они пошли по берегу, вдыхая сладкие запахи и прислушиваясь к шуму волн, набегающих на берег, покрытый блестящей галькой. Тысячи бутонов распускались вокруг, среди которых Марен увидела фиалки, майские лилии и другие цветы. Время их давно прошло, но из-за сильной жары они не успели расцвесть.
- Они не хотят отставать от остальных, - сказала Труда. – Сейчас все цветет, как попало, вперемешку.
Она встряхнула своими белокурыми волосами, и капли дождя, как искры, рассыпались от нее в разные стороны. Затем она сложила ладони вместе, - и вода с ее полных белых рук стекала в них, как в морскую раковину. И снова развела руки в разные стороны, - и земля, принимая в себя падающие капли воды, испускала все новые и новые ароматы, в то время как луга переливались игрой красок все новых и новых, свежих, никогда не виданных Марен цветов.
Когда они наконец обогнули озеро, Марен еще раз взглянула на широкую водную гладь, едва обозримую в потоках дождя. Девушка почти ужаснулась от мысли, что еще сегодня утром она проходила по самой середине тогда еще сухого дна этого озера, там, где сейчас было так глубоко.
Они приближались к тому самому месту, где Марен рассталась с Андресом. И правда! он лежал там, под высокими деревьями, подложив под щеку ладонь, и, казалось, спал. Марен украдкой взглянула на идущую рядом с ней по лугу красавицу Труду, на ее красный, смеющийся рот, на ее легкую величавую походку – и вдруг показалась сама себе такой неуклюжей и уродливой в своем простом крестьянском платье, что подумала: «Ой, не нужно Андресу видеть ее!» Но вслух громко сказала:
- Благодарю Вас, госпожа Труда, за то, что проводили меня. Дальше я сама найду дорогу!
- Но я хочу еще взглянуть на твоего возлюбленного!
- Не беспокойтесь, госпожа Труда, - сказала Марен, - Он обычный парень, как многие другие, но достаточно хорош для девушки из деревни.
Труда посмотрела на нее проницательными глазами.
- Дурочка, ты красивая девушка! – сказала она, укоризненно погрозив пальцем. – Но самая ли ты красивая в своей деревне?
Кровь прилила девушке к щекам, а на глаза навернулись слезы. Но Труда уже снова улыбалась:
- Итак, запоминай! – сказала она. – Поскольку сейчас снова ожили все источники, домой вы сможете вернуться коротким путем. Там внизу, у плотины с ветлами, вы увидите лодку. Спокойно садитесь в нее, она быстро и надежно доставит вас домой!
– Ну, прощай! – произнесла Регентруда, обняла девушку за шею и поцеловала. Затем повернула назад и пошла по лугу под падающими каплями дождя, напевая какую-то мелодию. Она звучала сладостно и однозвучно, и когда прекрасный образ Хозяйки дождя скрылся за деревьями, Марен уже не знала, продолжает ли она слышать издалека ее пение, или это только однообразный шум падающих с неба дождевых капель.
Девушка постояла еще какое-то время, затем, как бы во внезапном тоскливом порыве, протянула вслед ушедшей руки: «Прощай, прекрасная, милая Регентруда, прощай!» Но не было ответа. Все, что она слышала, был только дождь, дробно и монотонно шумевший вокруг.
Марен медленно пошла ко входу в сад и увидела Андреса. Тот стоял под деревьями и, вытягивая шею, пытался что-то разглядеть за спиной Марен.
- Что ты там увидал? - спросила она, подойдя ближе.
- Бог мой, Марен! – вскричал молодой крестьянин. – Что за ослепительная красавица была с тобой?
Девушка взяла его за руку и резким движением развернула к себе.
- Не прогляди себе глаза! – сказала она. – Она не для тебя. Это была Регентруда!
Андрес засмеялся.
- Ну, Марен, - ответил он, - то, что ты ее как следует разбудила, я уже давно заметил: такого мокрого дождя, по-моему, никогда и не было. Да и такой зелени я за всю свою жизнь не видел. Но пойдем же! Нам надо спешить домой, и пусть твой отец сдержит свое слово!
Внизу, у плотины, они нашли лодку и сели в нее. Вся обширная низменность была сейчас покрыта водой. На воде и в воздухе находилось огромное количество птиц всех видов: изящные озерные ласточки с пронзительным криком пролетали над ними, касаясь кончиками крыльев воды, в то время как рядом с их быстрой лодкой величественно плыла по волнам серебристая чайка; на зеленых островках, мелькавших то тут, то там, они видели болотных турухтанов /5/, одетых в роскошные золотые воротники и играющих в свои брачные игры.
Так быстро скользили они по водной глади. Дождь все еще продолжался, мягко, но непрерывно. Водный поток уже сузился, и вскоре превратился в небольшую реку.
Андрес уже какое-то время стоял, прикрывая рукой глаза и вглядываясь вдаль.
- Ты видишь, Марен? – наконец воскликнул он, - Разве это не мое ржаное поле?
- Ну, конечно, Андрес! и каким зеленым оно стало! Разве ты еще не понял, что мы плывем по нашей деревенской речке?
- И вправду, Марен! А что это там такое? Все затоплено водой!
- О Господи! – воскликнула Марен. – Ведь это луга моего отца! Ты только посмотри, - все наше прекрасное сено плавает в воде!
Андрес сжал руку девушки:
- Что поделать, Марен! – сказал он. – Думаю, что цена не так уж высока. К тому же у нас есть еще мои поля, а урожай на них будет отличный.
У большой деревенской липы лодка причалила. Молодые люди ступили на берег и вскоре пошли рука об руку вниз по улице. Со всех сторон слышали они дружеские приветствия: матушка Стина уже успела во время их отсутствия немного поболтать с соседками.
«Идет дождь!» - кричали дети, бегающие под дождевыми потоками по улицам деревни. «Идет дождь!» - произнес уютно устроившийся у открытого окна своего дома дядя Шульце, крепко пожимая Андресу и Марен руки.
«Да, да, идет дождь!» - сказал также и Визенбауэр, снова стоящий с пенковой трубкой в воротах своей внушительной усадьбы. «А ты, Марен, изрядно налгала мне сегодня утром. Но заходите, вы оба! Андрес, как сказал братец Шульце,– порядочный парень. И урожаи у него в этом году еще будут хорошими. И даже если дождь будет идти раз в три года, то и это в конце концов не страшно. Пусть верховья и низины существуют вместе и дополняют друг друга. Пойдемте к матушке Стине. Надо поскорее уладить наше общее дельце».
С той поры прошло несколько недель. Дождь давно прекратился, и последние телеги, груженные до самого верха новым урожаем и украшенные венками и разноцветными развевающимися лентами, въехали в амбары. И вот в один из воскресных дней к деревенской церкви направлялась свадебная процессия, вся в лучах солнечного света.
Женихом и невестой были Марен и Андрес, а за ними рука об руку шли матушка Стина и Визенбауэр. Когда они были уже почти у самого входа в церковь, так что слышно было церковный хорал, что играл в их честь старый кантор на органе, на голубое небо набежало внезапно маленькое белое облачко, и пара легких дождевых капелек упала на свадебный венок невесты. «Это было на счастье! – закричали люди, толпящиеся на церковном дворе. «Это была Регентруда! – прошептали невеста и жених и сжали друг другу руки.
Затем процессия вступила под своды церкви; солнце светило вновь, но орган уже молчал, и священник начал обряд венчания.
- Разумеется, Марен!
В чаду - волна
И пыль – родник!
И поскольку он секунду промедлил, она быстро добавила:
В лесах блуждает тишина,
В полях танцует Огневик!
- О, - пробормотала Марен под конец, - как печет солнце!
- Да, - подтвердил Андрес и потер себе щеку, - меня оно тоже обожгло.
Наконец они вышли из леса и увидали на опушке, в паре шагов перед собой, старую-престарую ветлу. В большом стволе дерева зияло огромное дупло, а мрак, царивший внутри него, казалось, уходил в самую глубь земли. Андрес полез в черную дыру первым, а Марен прислонилась к стволу и смотрела ему вслед. Очень скоро, однако, она уже не видела ничего, только слегка был слышен шорох его шагов. Ей стало страшно: здесь, наверху, было так одиноко, а из дупла не раздавалось больше ни звука.
Девушка глубоко просунула голову в дупло и стала звать: «Андрес, Андрес!» Но все было тихо – ни ответа, ни шороха внутри. Тогда она позвала еще раз: «Андрес!» и прислушалась. И вот через какое-то время ей послышался легкий шум, как будто кто-то поднимался по лестнице, а затем она услышала, как Андрес зовет ее по имени. Марен схватила его за руку, которую он протягивал ей изнутри. «Лестница ведет вниз», - сказал он. – Но она очень крутая и полуразрушенная, и кто знает, как глубоко она уходит под землю».
Марен испугалась. «Не пугайся, - сказал он. – Я понесу тебя. У меня сильные ноги». Затем он поднял худенькую девушку к себе на плечи, а она крепко обхватила его руками за шею, и он начал осторожно спускаться по лестнице вниз. Плотная тьма окутала их, но Марен здесь, в самом сердце земли, где царила прохлада, могла дышать полной грудью.
Марен испугалась. «Не пугайся, - сказал он. – Я понесу тебя. У меня сильные ноги». Затем он поднял худенькую девушку к себе на плечи, а она крепко обхватила его руками за шею, и он начал осторожно спускаться по лестнице вниз. Плотная тьма окутала их, но Марен здесь, в самом сердце земли, где царила прохлада, могла дышать полной грудью.
А Андрес нес ее со ступеньки на ступеньку по спиральной лестнице, закручивающейся, как извилистый ход улитки. Ни единого звука не доносилось до них сверху, только однажды они услышали издалека глухой шум подземной речки, которая напрасно старалась вырваться из недр земных на дневной свет.
- Что это было? – прошептала девушка.
- Я не знаю, Марен.
- Есть ли конец у этой лестницы!
- Есть ли конец у этой лестницы!
- Кажется, что почти нет.
- Только бы кобольд не обманул тебя!
- Я думаю, что не обманул, Марен.
Так спускались они все ниже и ниже. Наконец, под собой они увидели проблески солнечного света, который с каждым шагом становился все ярче. И одновременно со светом возвращалась и удушливая жара.
Когда же они с последней ступеньки лестницы вновь шагнули под открытое небо, то увидели перед собой совершенно не знакомую им местность. Марен недоуменно огляделась вокруг и наконец произнесла:
- Кажется, однако, что солнце, по крайней мере, то же самое.
- Холоднее не стало, - подхватил Андрес и поставил девушку на землю.
С широкой каменной плотины, где они сейчас находились, уходила вдаль аллея, обсаженная старыми ветлами.
- Только бы кобольд не обманул тебя!
- Я думаю, что не обманул, Марен.
Так спускались они все ниже и ниже. Наконец, под собой они увидели проблески солнечного света, который с каждым шагом становился все ярче. И одновременно со светом возвращалась и удушливая жара.
Когда же они с последней ступеньки лестницы вновь шагнули под открытое небо, то увидели перед собой совершенно не знакомую им местность. Марен недоуменно огляделась вокруг и наконец произнесла:
- Кажется, однако, что солнце, по крайней мере, то же самое.
- Холоднее не стало, - подхватил Андрес и поставил девушку на землю.
С широкой каменной плотины, где они сейчас находились, уходила вдаль аллея, обсаженная старыми ветлами.
Путешественники, не раздумывая долго, отправились дальше, по аллее вдоль деревьев, как будто кто-то указывал им дорогу. Когда они смотрели по сторонам, то видели вокруг только пустынную бескрайнюю низменность, изрезанную в разных направлениях канавами и углублениями, как будто состояла она только из бесконечного лабиринта высохших рек и озер.
Впечатление от безрадостного ландшафта усиливали заполнявшие воздух удушливые испарения, как будто от пересохшего тростника. При этом в тени отдельно стоявших деревьев стоял такой зной, что обоим путникам казалось: они видят в воздухе над пыльной дорогой маленькие белые язычки пламени, летающие то тут, то там. Увидев их, Андрес сразу вспомнил об огненных хлопьях, вылетавших из бороды Огневика. Ему даже показалось один раз, что в резком свете солнца он смог различить два темных глаза-круга. Затем он явственно услышал рядом с собой бешеный перестук маленьких паучьих ножек. Он раздавался то слева, то справа. Но когда юноша обернулся, то ничего не увидел, только воздух дрожал от иссушающего зноя и слепил ему глаза.
- Да, - подумал он, сжимая руку Марен, - ты пакостишь нам, как можешь, только сегодня у тебя ничего не выйдет!
Все дальше и дальше шагали они, слыша только дыхание друг друга, которое становилось все тяжелей. Однообразной дороге, казалось, не будет конца: по обеим сторонам от нее расстилалась бесконечная серая голая равнина, а в стороне поодаль – низменность, дышащая едкими испарениями.
Вдруг Марен остановилась и прислонилась, закрыв глаза, к стволу ближайшего дерева.
- Я не могу идти дальше, - пробормотала она. – Воздух – сплошной огонь.
И тут Андрес вспомнил о бутылочке с медовым напитком, которую они до сих пор не доставали. Когда он открыл пробку, то в воздухе запахло так, как будто снова начали распускаться тысячи цветов – те самые, что лет сто назад давали пчелам нектар для этого напитка. И как только губы девушки коснулись горлышка бутылочки, она открыла глаза:
- О-о, - прошептала она, - на каком прекрасном лугу мы сейчас?
- Ни на каком, Марен. Но ты пей. Это подкрепит твои силы!
Когда девушка немного отпила, то выпрямилась и ясными глазами осмотрелась вокруг.
- Выпей тоже, Андрес, - сказала она. – Женский пол – создания слабые.
- Да, это настоящее лекарство! – подтвердил Андрес, отпив из бутылочки. - Наверное, только небеса знают, из чего прабабка варила его!
И они, весело болтая, отправились дальше. Но через какое-то время девушка остановилась опять.
- Что случилось, Марен? – спросил Андрес.
- Ничего, я только подумала...
- Что?
- Вот видишь ли, Андрес, у моего отца половина сена еще остается на лугах. А я отправилась в путь затем, чтобы пришел дождь!
- Твой отец – богатый человек, Марен. Но у нас – всех остальных – свой клочок сена уже давным-давно лежит в амбарах,– и весь наш урожай – засохшие стебли.
- Да, да, Андрес. Ты прав. Надо думать и о других.
А позже пробормотала про себя: "Марен, Марен, кому ты морочишь голову? Ты делаешь все только ради него!"
Так они шли и шли, и вдруг девушка воскликнула:
- Что это такое? Куда мы попали? Это же большой, невероятно большой сад!
- Я думаю, мы пришли туда, куда хотели! – сказал Андрес.
Марен кивнула:
- Ты оставайся здесь и жди меня.
- Конечно, - ответил он, растягиваясь в тени огромного дуба. – Все остальное – твоя часть работы! Хорошенько держи в уме заклинание и не перепутай слова!
И вот Марен пошла дальше одна по широкой лужайке и под высокими деревьями, достающими до неба, все больше и больше удаляясь от Андреса, и вскоре тот уже не мог видеть ее. Но девушка все шагала и шагала вперед, сквозь одиночество этих мест.
Вскоре группы деревьев закончились, и дорога пошла под откос. Марен увидела, что она идет по высохшему руслу какого-то водоема: землю покрывали белый песок и щебень, там и сям попадались мертвые рыбы, блестевшие на солнце серебряной чешуей.
В середине высохшего озера девушка увидела серую необычную птицу. Она была похожа на цаплю, но такого огромного размера, что, если бы выпрямила голову, то была бы выше обычного человека. Сейчас она стояла, заложив свою длинную шею между крыльями, и, казалось, спала. Марен испугалась. Но странная неподвижная птица не подавала никаких признаков жизни. Тишину вокруг не нарушало даже колебание от полета мухи. Над этим местом стояло жуткое, ужасающее молчание. На одно мгновение Марен охватило сильное желание позвать своего Андреса, но она не отважилась нарушить общее безмолвие: для нее еще страшнее, чем оно, было слышать сейчас звук собственного голоса в этом пустынном месте.
Девушка устремила свои глаза к горизонту, где вновь виднелись деревья, и зашагала туда, не глядя по сторонам. Огромная птица не пошевелилась, когда она тихими шагами прошла мимо, лишь на мгновенье из-под опущенного века сверкнул черный зрачок ее глаза. Марен перевела дух.
Через какое-то время русло водоема сузилось до средних размеров речки и проходило теперь по большой липовой роще. Ветви этих могучих деревьев переплетались так плотно, что, хотя их листва тоже частично осыпалась, вниз, на землю, не проникал ни один лучик солнца.
Марен шла по этому высохшему руслу все дальше и дальше; и внезапная прохлада вокруг нее, и высокие темные верхушки лип, сплетающиеся в вышине над ней, создавали почти явственное впечатление, что она идет по огромному храму… Внезапно в ее глаза ударил яркий свет: деревья закончились, и перед ней возвышался серый скальный массив, обожженный лучами слепящего солнца.
Марен стояла в пустом песчаном бассейне. Наверное, когда-то в него с высоты этих скал стремился вниз поток водопада, образовавший в нижнем течении то высохшее озеро, через которое прошла девушка. Она поискала глазами между скал тропинку, по которой ей предстояло идти дальше. И вдруг испугалась: там, на середине высоты этих скал, находилось что-то, что не могло быть мертвым камнем. И хоть это что-то тоже было серым и таким же неподвижным, как скалы и сам воздух этого места, но оттуда, где стояла Марен, можно было различить в складках серого одеяния неподвижно лежащую фигуру.
Затаив дыхание, девушка начала подниматься к ней поближе. И наконец смогла увидеть очень отчетливо, что там, наверху, в камнях, неподвижно лежит прекрасная сильная женщина. Ее голова была запрокинута на камни, длинные белокурые волосы разметались в беспорядке и были засыпаны пылью и сухой листвой. Марен внимательно разглядывала ее.
"Женщина была когда-то настоящей красавицей, - думала она, - пока не увяли эти щеки и не ввалились глаза. Ах, и как бледны ее губы! Да точно ли это Регентруда? – И ведь она не спит – она мертва! Господи, как же здесь страшно! Страшно и одиноко!"
Но отважная девушка быстро взяла себя в руки. Она подошла совсем близко, встала на колени, наклоняясь над лежавшей женщиной, и приблизила свои свежие губки прямо к ее бело-мраморному уху. Затем, собрав все свое мужество, Марен произнесла громко и отчетливо:
"Женщина была когда-то настоящей красавицей, - думала она, - пока не увяли эти щеки и не ввалились глаза. Ах, и как бледны ее губы! Да точно ли это Регентруда? – И ведь она не спит – она мертва! Господи, как же здесь страшно! Страшно и одиноко!"
Но отважная девушка быстро взяла себя в руки. Она подошла совсем близко, встала на колени, наклоняясь над лежавшей женщиной, и приблизила свои свежие губки прямо к ее бело-мраморному уху. Затем, собрав все свое мужество, Марен произнесла громко и отчетливо:
В чаду - волна
И пыль – родник!
В лесах блуждает тишина,
В полях танцует Огневик!
И только она это произнесла, с бледных губ лежавшей сорвался глубокий жалобный звук, но девушка, не обращая внимания, продолжала говорить все громче и уверенней:
Ты позаботься о себе самой.
Ведь если не проснешься,
Мать отведет тебя
Под землю, в ночь, домой!
И верхушки деревьев мягко зашелестели, а вдали тихо прогремел гром, как будто от дальней грозы. Одновременно, и как бы придя с противоположной стороны скал, воздух рассек пронзительный звук, похожий на крик ярости дикого зверя. И когда Марен взглянула вверх, то увидела, что над ней высится фигура Труды.
- Ах, госпожа Труда, - ответила девушка, все еще стоя на коленях, - Вы так долго, так страшно долго спали, что вся листва и все живые существа умирают от жары.
Труда смотрела на нее широко раскрытыми глазами, как бы стараясь очнуться от кошмаров.
Наконец она спросила глухим голосом:
- Мой водопад больше не падает вниз со скал?
- Нет, госпожа Труда, - ответила Марен.
- Моя птица больше не кружит над озером?
- Она стоит под палящим солнцем и спит.
- Боже мой! - простонала Хозяйка дождя. – Тогда сейчас самое время. Вставай и следуй за мной, но не забудь захватить кувшин, он лежит вон там, у твоих ног!
Марен сделала так, как было велено, и обе начали подниматься вверх между камнями. Деревья здесь росли еще крупнее, а цветы – еще прекраснее, чем те, что уже видела Марен. Но и здесь все они были вялыми и не пахли. Они шли по руслу речки, что позади них когда-то низвергалась с этих скал.
Медленно и нетвердо шла впереди девушки Труда, изредка печально оглядывая окрестности. И все же Марен видела, что на лугу, там, где ступала нога ее спутницы, оставалось зеленое мерцание, а когда ее серые одежды касались сохлой травы, та поднималась и начинала особенно шелестеть.
- Неужели уже идет дождь, госпожа Труда? - спросила она.
- Ах, нет, дитя. Сначала ты должна отворить колодец!
- Колодец? А где же он?
Марен сделала так, как было велено, и обе начали подниматься вверх между камнями. Деревья здесь росли еще крупнее, а цветы – еще прекраснее, чем те, что уже видела Марен. Но и здесь все они были вялыми и не пахли. Они шли по руслу речки, что позади них когда-то низвергалась с этих скал.
Медленно и нетвердо шла впереди девушки Труда, изредка печально оглядывая окрестности. И все же Марен видела, что на лугу, там, где ступала нога ее спутницы, оставалось зеленое мерцание, а когда ее серые одежды касались сохлой травы, та поднималась и начинала особенно шелестеть.
- Неужели уже идет дождь, госпожа Труда? - спросила она.
- Ах, нет, дитя. Сначала ты должна отворить колодец!
- Колодец? А где же он?
Они как раз миновали большую группу деревьев.
- Там! - ответила Труда, и в нескольких тысячах шагов впереди Марен увидела невероятно огромное строение. Казалось, гигантские серые глыбы в беспорядке были нагромождены одна на другую, рядом и все вместе. Зубчатая каменная постройка удивляла неправильностью своих форм и уходила высоко вверх («До небес», - подумала Марен), а где-то там наверху все таяло в солнечном блеске и тумане. Здесь же, на земле, фасад строения, украшенный громадными эркерами, прерывался высокими стрельчатыми нишами окон и ворот, впрочем, самих окон и створок ворот видно не было.
Какое-то время они шли прямиком к этой каменной громаде, пока не остановились у крутого берега речного потока, который, как видно, огибал строение со всех сторон. Но и здесь почти вся вода высохла, и от потока осталась лишь тоненькая струйка, видневшаяся посередине русла. В засохшей грязи лежала растрескавшаяся лодка.
- Ступай на тот берег! – сказала Труда. - Над тобой он власти не имеет. Но не забудь зачерпнуть воды: она тебе вскоре понадобится.
- Там! - ответила Труда, и в нескольких тысячах шагов впереди Марен увидела невероятно огромное строение. Казалось, гигантские серые глыбы в беспорядке были нагромождены одна на другую, рядом и все вместе. Зубчатая каменная постройка удивляла неправильностью своих форм и уходила высоко вверх («До небес», - подумала Марен), а где-то там наверху все таяло в солнечном блеске и тумане. Здесь же, на земле, фасад строения, украшенный громадными эркерами, прерывался высокими стрельчатыми нишами окон и ворот, впрочем, самих окон и створок ворот видно не было.
Какое-то время они шли прямиком к этой каменной громаде, пока не остановились у крутого берега речного потока, который, как видно, огибал строение со всех сторон. Но и здесь почти вся вода высохла, и от потока осталась лишь тоненькая струйка, видневшаяся посередине русла. В засохшей грязи лежала растрескавшаяся лодка.
- Ступай на тот берег! – сказала Труда. - Над тобой он власти не имеет. Но не забудь зачерпнуть воды: она тебе вскоре понадобится.
Когда Марен, повинуясь приказу, ступила с берега на высохшее русло реки, то тотчас же отдернула ногу: земля здесь была так горяча, что жар обжигал ноги через ботинки. «Да пусть хоть и ботинки сгорят», - подумала она и отважно пошла через высохшее русло, держа кувшин в руках. Внезапно она остановилась; глубокий ужас отразился в ее глазах: прямо перед ней сухое илистое дно реки расступилось, а на поверхности показалась огромная красно-коричневая рука с кривыми пальцами, пытавшаяся ее схватить.
Но еще раньше девушка громко вскрикнула, и наваждение исчезло.
«Закрой глаза!», - услышала она снова голос Труды. И Марен пошла дальше с закрытыми глазами, когда же она почувствовала, что ее ноги коснулись воды, то наклонилась и наполнила кувшин. Затем легко и без помех она взобралась на другой берег.
Вскоре девушка подошла к замку и с громко бьющимся сердцем вступила внутрь через огромные открытые ворота, но сразу же в изумлении остановилась у входа. Всё внутри выглядело как одно беспредельное пространство. Мощные колонны сталактитов поддерживали на почти неразличимой высоте диковинный потолок, а между капителями колонн везде на разной высоте висело, как показалось Марен, что-то, похожее на серую гигантскую паутину.
Она стояла с потерянным видом на прежнем месте у входа и смотрела то перед собой, то по сторонам. Это гигантское пространство с того места, где она вошла, казалось, не имело границ. Колонна возвышалась за колонной, и как девушка ни пыталась разглядеть, конца им видно не было. Но вот ее взгляд остановился на видневшемся впереди углублении в полу. И посмотри-ка! Там, невдалеке от нее, действительно был колодец, и золотой ключ лежал на его крышке.
И вот она подошла к колодцу и нагнулась, чтобы взять ключ, но быстро отдернула руку. Она ясно увидела, что ключ, который издалека отсвечивал в лучах яркого солнца червонным золотом, золотым не был, - он был раскаленным от жара. Не мешкая, девушка наклонила над ним кувшин, и шипенье испаряющейся воды эхом отозвалось по всему беспредельному пространству. Затем она быстро повернула ключ в замке и когда откинула крышку колодца, то из его глубины потянуло свежестью, и аромат этот наполнил вскоре весь воздух вокруг мельчайшей водяной пылью, нежнейшим облаком поднимающейся вверх между колоннами.
Вдыхая полной грудью свежий воздух, Марен задумчиво пошла по замку. И вот под ее ногами началось новое чудо. Подобно дуновенью весны, по засохшей травяной подстилке побежало светло-зеленое свеченье, иссохшие стебли начали выпрямляться, и скоро девушка уже шла среди множества распускающихся листьев и цветов. У подножья колонн земля голубела от незабудок, а между ними расцветали желтые и коричнево-фиолетовые цветы ириса, испуская сладкий аромат.
На кончики листьев садились стрекозы, расправляли свои переливчатые крылышки и снова взлетали, порхая между бутончиками цветов. А свежие водяные испарения, непрерывно струящиеся из колодца, все больше и больше заполняли воздух и, подобно серебряным искрам, танцевали капельками в лучах солнца.
В то время как Марен, изумляясь и восторгаясь, наблюдала за происходящим, она услышала за собой мелодичный звук нежного женского голоса. И когда она вновь взглянула туда, где находился колодец, она увидела на подстилке из свежего зеленого мха, только что пустившего свои ростки, женщину поразительной красоты в самом расцвете лет. Она сидела, опершись подбородком на обнаженную ослепительную руку, ее белокурые волосы струились по плечам шелковой волной, а взгляд был устремлен наверх, туда, где между колоннами едва виднелся потолок.
Марен тоже невольно взглянула вверх и сейчас отчетливо разглядела, что то, что ранее она принимала за гигантскую паутину, было не чем иным, как нежнейшим флером дождевых облаков, наполнявшихся поднимающимися из глубин колодца испарениями. Они постепенно становились все тяжелее и тяжелее. Вот одно из таких облаков отделилось от середины свода и медленно начало опускаться, паря в воздухе, так что Марен видела лицо прекрасной незнакомки у колодца уже как бы светящимся через серую дымку. Женщина хлопнула в ладоши, и облако тотчас же выплыло в ближайший оконный пролет и скрылось вдали.
- Ну, - обратилась незнакомка к Марен, - нравится тебе здесь?
Ее нежный розовый рот улыбался, поблескивая белоснежными зубами.
Она приветливо кивнула девушке, приглашая сесть рядом, и та опустилась на зеленый мох подле красавицы. И когда еще одно облако спустилось к ним с потолка, женщина сказала:
- А теперь ты хлопни в ладоши!
И когда Марен сделала так, то облако, как и первое, поплыло к окну и растаяло в глубине небес.
- Посмотри, как это легко! У тебя получается лучше, чем у меня!
Марен удивленно разглядывала прекрасную благожелательную незнакомку.
- Но кто же Вы? - спросила она.
- Кто я? Ну, дитя, ты очень простодушна.
Девушка еще раз посмотрела на нее недоуменными глазами и наконец нерешительно промолвила:
- Но Вы же не Регентруда?
- А кто же тогда я, по-твоему?
- Простите меня! Но..Вы сейчас... такая прекрасная и… веселая.
Внезапно Труда сделалась серьезной.
- Я очень благодарна тебе. Если бы ты не разбудила меня, Огневик стал бы хозяином, а мне пришлось бы отправиться к Матери /2/, под землю.
Она слегка поежилась, как бы ужасаясь своим словам, и добавила тихо:
- Здесь, наверху, так красиво и так зелено.
Затем Марен рассказала, как она добиралась сюда, а Труда откинулась на мох и слушала ее. Пока девушка рассказывала, Хозяйка дождя сорвала два цветка, росших рядом, и воткнула их себе и Марен в волосы. Когда же та вспоминала об утомительном пути по плотине, обсаженной ветлами, Труда, вздохнув, сказала:
- Плотину эту когда-то построили вы, люди, но с тех пор прошло много, много времени. Такое платье, которое носишь ты, я никогда не видела на ваших женщинах. Они когда-то часто приходили ко мне. Я давала им семена и зерна новых растений и злаков, а они приносили мне в благодарность плоды ваших полей. Они не забывали меня, и я всегда помнила о них. И ваши поля никогда не оставались без дождя. Но много времени прошло с тех пор, как люди отвернулись от меня, - ко мне никто больше не приходит. И я заснула здесь, сморенная жарой, в скучном одиночестве. А коварный Огневик почти одержал надо мною победу.
Марен во время рассказа Хозяйки дождя тоже прилегла на мох и закрыла глаза: мягкая свежесть обволакивала ее, и голос прекрасной Труды звучал так задушевно и нежно.
Та продолжала:
- Только один раз, - но это тоже было очень-очень давно, - приходила ко мне одна девушка. Она была похожа на тебя, и платье на ней было почти такое же. Я подарила ей немного своего лугового меда, и это был последний дар, который человеческое существо получило из моих рук.
- Смотрите, какое совпадение, - сказала Марен. – Та девушка была прабабушкой моего любимого /4/, а напиток, который так помог нам сегодня, был наверняка сварен из Вашего лугового меда.
Хозяйка дождя помолчала еще немножко, вспоминая ту свою давнюю юную подругу, а затем спросила:
- А у нее все по-прежнему такие хорошенькие каштановые завитки на лбу?
- У кого, госпожа Труда?
- Да у прабабушки, как ты ее называешь.
- Нет, госпожа Труда, - ответила Марен и в эту минуту почувствовала легкое превосходство над своей могущественной подругой, - Прабабушка давно стала старой-престарой.
- Старой? – повторила прекрасная женщина. Она не понимала этого слова, ведь что такое возраст, она не знала.
Марен стоило большого труда объяснить ей это, и под конец она сказала:
- Ну смотрите, иметь седые волосы, красные глаза, быть безобразной и угрюмой, - вот что, госпожа Труда, мы называем старостью.
Та, подумав, молвила:
- Вообще-то я вспоминаю сейчас, что среди приходивших ко мне женщин были и такие… Но пусть прабабушка приходит ко мне, я снова сделаю ее красивой и радостной.
Марен покачала головой:
- Это невозможно, госпожа Труда. Прабабушка уже давно покоится в земле.
Труда вздохнула:
- Бедная прабабушка!
Обе помолчали, уютно устроившись в мягком мхе.
- Господи, девочка! – вдруг встрепенулась Труда. – Мы с тобой за болтовней давно забыли, что надо делать дождь. Открывай глаза. Посмотри, мы сидим в сплошном тумане, я тебя почти не вижу.
- Ой, да тут станешь мокрой, как мышь! - воскликнула Марен, открывая глаза.
Труда засмеялась:
- Хлопни слегка в ладоши, но смотри, не порви облако!
И они начали тихо хлопать в ладоши, и тотчас же среди скопившихся вокруг них облаков наступило волнение и толчея. Облака стремились к оконным пролетам и выплывали одно за другим на свободу, в открытое голубое небо. Вскоре Марен снова видела перед собой колодец на зеленой лужайке, поросшей желтыми и фиолетовыми ирисами.
Затем облаков у окон больше не осталось, зато там, на просторе, высоко над деревьями сада они заняли все небо. Постепенно облака закрыли собой солнце. Еще пара мгновений, - и девушка услышала, как по деревьям и кустам сада пронесся легкий трепет, а затем что-то зашумело, застучало по листьям и по земле, мощно и беспрестанно.
Марен сидела, выпрямившись и сложив молитвенно руки:
- Госпожа Труда, это дождь, - тихо произнесла она.
Внезапно снаружи раздались громкий треск и завывание. И когда Марен испуганно выглянула, то увидела, как из пересохшего русла реки, который она недавно переходила, толчками вылетают огромные клубы белого пара. В то же мгновение она почувствовала, как ее обнимают руки прекрасной Регентруды, которая дрожа прижалась к юному смертному человеческому существу.
- А сейчас они выкидывают Огневика вон, - прошептала она. – Только послушай, как он брыкается. Но ему ничто не поможет.
Какое-то время они неподвижно сидели, обнявшись. Наконец снаружи все стихло, и слышен был только мягкий шум дождя. Тогда они встали, и Труда закрыла крышку колодца и заперла.
Марен поцеловала ее белую прекрасную руку и сказала:
- Я благодарю Вас, дорогая госпожа Труда, за меня и за всех людей в нашей деревне! И, - добавила она, слегка помолчав, - мне уже нужно уходить!
- Уже уходить? - спросила Труда.
- Вы же знаете, мой любимый ждет меня. Он там, наверно, весь вымок под дождем.
Труда приподняла указательный палец:
- А ты и потом никогда не будешь заставлять его ждать тебя?
- Конечно, нет, госпожа Труда!
- Тогда иди, моя девочка, и когда вернешься домой, то расскажи другим людям обо мне, чтобы они впредь никогда не забывали меня. – Ну, иди же! Я провожу тебя.
Снаружи все было покрыто свежей дождевой росой: зеленели луга, и распустилась листва на деревьях и кустах. Когда Марен с Трудой подошли к реке у замка, то увидели, что вода вновь заполнила все русло, а у берега, поросшего роскошной зеленью, словно поджидая их, качалась на волнах лодка. Она была как новенькая, будто чья-то невидимая рука воссоздала ее заново. Они сели в лодку, и медленно заскользила она к другому берегу, а брызги воды вокруг них, играя и звеня, снова падали в воду. Когда же обе женщины ступили на другой берег, совсем рядом, из глубины кустов, раздались громкие трели соловья.
- О! – сказала Труда и вздохнула полной грудью, - Еще не кончилась соловьиная пора! Еще не слишком поздно!
Они пошли вдоль небольшой речки, что привела их к водопаду. Он снова с оглушительным шумом низвергался со скал, а затем широким потоком уносился прочь, под темные липы. Когда они спустились вниз, их путь продолжался по берегу потока, под деревьями. Вскоре они снова вышли на открытое пространство, и Марен увидела ту самую странную птицу, мимо которой проходила на своем пути сюда. Птица парила широкими кругами над озером, вода которого теперь доставала им почти до самых ног. Они пошли по берегу, вдыхая сладкие запахи и прислушиваясь к шуму волн, набегающих на берег, покрытый блестящей галькой. Тысячи бутонов распускались вокруг, среди которых Марен увидела фиалки, майские лилии и другие цветы. Время их давно прошло, но из-за сильной жары они не успели расцвесть.- Они не хотят отставать от остальных, - сказала Труда. – Сейчас все цветет, как попало, вперемешку.
Она встряхнула своими белокурыми волосами, и капли дождя, как искры, рассыпались от нее в разные стороны. Затем она сложила ладони вместе, - и вода с ее полных белых рук стекала в них, как в морскую раковину. И снова развела руки в разные стороны, - и земля, принимая в себя падающие капли воды, испускала все новые и новые ароматы, в то время как луга переливались игрой красок все новых и новых, свежих, никогда не виданных Марен цветов.
Когда они наконец обогнули озеро, Марен еще раз взглянула на широкую водную гладь, едва обозримую в потоках дождя. Девушка почти ужаснулась от мысли, что еще сегодня утром она проходила по самой середине тогда еще сухого дна этого озера, там, где сейчас было так глубоко.
Они приближались к тому самому месту, где Марен рассталась с Андресом. И правда! он лежал там, под высокими деревьями, подложив под щеку ладонь, и, казалось, спал. Марен украдкой взглянула на идущую рядом с ней по лугу красавицу Труду, на ее красный, смеющийся рот, на ее легкую величавую походку – и вдруг показалась сама себе такой неуклюжей и уродливой в своем простом крестьянском платье, что подумала: «Ой, не нужно Андресу видеть ее!» Но вслух громко сказала:
- Благодарю Вас, госпожа Труда, за то, что проводили меня. Дальше я сама найду дорогу!
- Но я хочу еще взглянуть на твоего возлюбленного!
- Не беспокойтесь, госпожа Труда, - сказала Марен, - Он обычный парень, как многие другие, но достаточно хорош для девушки из деревни.
Труда посмотрела на нее проницательными глазами.
- Дурочка, ты красивая девушка! – сказала она, укоризненно погрозив пальцем. – Но самая ли ты красивая в своей деревне?
Кровь прилила девушке к щекам, а на глаза навернулись слезы. Но Труда уже снова улыбалась:
- Итак, запоминай! – сказала она. – Поскольку сейчас снова ожили все источники, домой вы сможете вернуться коротким путем. Там внизу, у плотины с ветлами, вы увидите лодку. Спокойно садитесь в нее, она быстро и надежно доставит вас домой!
– Ну, прощай! – произнесла Регентруда, обняла девушку за шею и поцеловала. Затем повернула назад и пошла по лугу под падающими каплями дождя, напевая какую-то мелодию. Она звучала сладостно и однозвучно, и когда прекрасный образ Хозяйки дождя скрылся за деревьями, Марен уже не знала, продолжает ли она слышать издалека ее пение, или это только однообразный шум падающих с неба дождевых капель.
Девушка постояла еще какое-то время, затем, как бы во внезапном тоскливом порыве, протянула вслед ушедшей руки: «Прощай, прекрасная, милая Регентруда, прощай!» Но не было ответа. Все, что она слышала, был только дождь, дробно и монотонно шумевший вокруг.
- Что ты там увидал? - спросила она, подойдя ближе.
- Бог мой, Марен! – вскричал молодой крестьянин. – Что за ослепительная красавица была с тобой?
Девушка взяла его за руку и резким движением развернула к себе.
- Не прогляди себе глаза! – сказала она. – Она не для тебя. Это была Регентруда!
Андрес засмеялся.
- Ну, Марен, - ответил он, - то, что ты ее как следует разбудила, я уже давно заметил: такого мокрого дождя, по-моему, никогда и не было. Да и такой зелени я за всю свою жизнь не видел. Но пойдем же! Нам надо спешить домой, и пусть твой отец сдержит свое слово!
Внизу, у плотины, они нашли лодку и сели в нее. Вся обширная низменность была сейчас покрыта водой. На воде и в воздухе находилось огромное количество птиц всех видов: изящные озерные ласточки с пронзительным криком пролетали над ними, касаясь кончиками крыльев воды, в то время как рядом с их быстрой лодкой величественно плыла по волнам серебристая чайка; на зеленых островках, мелькавших то тут, то там, они видели болотных турухтанов /5/, одетых в роскошные золотые воротники и играющих в свои брачные игры. Так быстро скользили они по водной глади. Дождь все еще продолжался, мягко, но непрерывно. Водный поток уже сузился, и вскоре превратился в небольшую реку.
Андрес уже какое-то время стоял, прикрывая рукой глаза и вглядываясь вдаль.
- Ты видишь, Марен? – наконец воскликнул он, - Разве это не мое ржаное поле?
- Ну, конечно, Андрес! и каким зеленым оно стало! Разве ты еще не понял, что мы плывем по нашей деревенской речке?
- И вправду, Марен! А что это там такое? Все затоплено водой!
- О Господи! – воскликнула Марен. – Ведь это луга моего отца! Ты только посмотри, - все наше прекрасное сено плавает в воде!
Андрес сжал руку девушки:
- Что поделать, Марен! – сказал он. – Думаю, что цена не так уж высока. К тому же у нас есть еще мои поля, а урожай на них будет отличный.
У большой деревенской липы лодка причалила. Молодые люди ступили на берег и вскоре пошли рука об руку вниз по улице. Со всех сторон слышали они дружеские приветствия: матушка Стина уже успела во время их отсутствия немного поболтать с соседками.
«Идет дождь!» - кричали дети, бегающие под дождевыми потоками по улицам деревни. «Идет дождь!» - произнес уютно устроившийся у открытого окна своего дома дядя Шульце, крепко пожимая Андресу и Марен руки.
«Да, да, идет дождь!» - сказал также и Визенбауэр, снова стоящий с пенковой трубкой в воротах своей внушительной усадьбы. «А ты, Марен, изрядно налгала мне сегодня утром. Но заходите, вы оба! Андрес, как сказал братец Шульце,– порядочный парень. И урожаи у него в этом году еще будут хорошими. И даже если дождь будет идти раз в три года, то и это в конце концов не страшно. Пусть верховья и низины существуют вместе и дополняют друг друга. Пойдемте к матушке Стине. Надо поскорее уладить наше общее дельце».
*******
С той поры прошло несколько недель. Дождь давно прекратился, и последние телеги, груженные до самого верха новым урожаем и украшенные венками и разноцветными развевающимися лентами, въехали в амбары. И вот в один из воскресных дней к деревенской церкви направлялась свадебная процессия, вся в лучах солнечного света.
Женихом и невестой были Марен и Андрес, а за ними рука об руку шли матушка Стина и Визенбауэр. Когда они были уже почти у самого входа в церковь, так что слышно было церковный хорал, что играл в их честь старый кантор на органе, на голубое небо набежало внезапно маленькое белое облачко, и пара легких дождевых капелек упала на свадебный венок невесты. «Это было на счастье! – закричали люди, толпящиеся на церковном дворе. «Это была Регентруда! – прошептали невеста и жених и сжали друг другу руки.
Затем процессия вступила под своды церкви; солнце светило вновь, но орган уже молчал, и священник начал обряд венчания.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Имя Хозяйки дождя Регентруды состоит из двух частей: женского имени "Труда" и определения к нему - "дождь" ("Regen"), что можно перевести, как "Дождевая Труда".
2. Мать всего Сущего, Богиня-мать.
«…Часто Богиня-мать соотносится с землей, она является полнейшим воплощением женского творческого начала. Как и богини более поздних религий, чей образ восходит к доисторическому образу Богини-матери, она в разных культурах ассоциируется также с пещерами (которые воспринимаются как лоно богини), водной стихией... Мать дарует жизнь, поэтому самый важнейший её атрибут — плодовитость. Но в древнейшей мифологии Богиня-мать не только даровала жизнь, но и отбирала. Отсюда зачастую она и богиня подземного царства. В древности культ Матери носил почти универсальный характер. Археология дает свидетельства широкого распространения культа Матери в доисторические времена. В древности культ Матери носил почти универсальный характер.»
Более подробно – см. в Википедии.
Регентруда боялась, как мы видим из ее разговора с Марен, что Мать заберет ее «под землю, в ночь, домой», потому что она заснула и не просыпалась, т.е. перестала отвечать своему предназначению и исполнять то, ради чего была послана на Землю.
3. Огневик захотел назвать себя здесь Экке Неккепенном (Ekke Nekkepenn). Так зовут проказливого морского духа, персонажа сказок и легенд северной Германии, собственно, его антипода как по принадлежности к абсолютно другой стихии (вода, а не огонь), так и по добродушному характеру. См. статью про него. ССЫЛКА.
4. В немецком языке имеется тенденция, когда женщины и мужчины называют своих любимых «mein Schatz», что означает «мое сокровище». Это выражение заменяет слова «мой/я возлюбленный/ая», «мой/я любимый/ая», «мой/я парень/девушка», «мой/я жених/невеста» и т.д.
5. Турухтан – болотная птица из семейства бекасовых. Гнездится на травяных болотах и во влажных лугах в северной части Европы.В брачном наряде самцы имеют ярко-окрашенный пышный воротник перьев на груди в виде жабо.
6. Сказку Т.Шторма в разное время неоднократно иллюстрировали. Мне было бы жаль не показать лучшие из этих иллюстраций. Поэтому в оформлении этой страницы получился небольшой "стиль эклектик" из разных эпох и стилей. Зато стиль красочный )).
6. Сказку Т.Шторма в разное время неоднократно иллюстрировали. Мне было бы жаль не показать лучшие из этих иллюстраций. Поэтому в оформлении этой страницы получился небольшой "стиль эклектик" из разных эпох и стилей. Зато стиль красочный )).
Перевод с нем.
Татьяны Коливай
ВНИМАНИЕ!
ТЕКСТ ЗАЩИЩЕН АВТОРСКИМ ПРАВОМ.
КОПИРОВАНИЕ ТЕКСТА ЗАПРЕЩЕНО.
ВОЗМОЖНА ЛИШЬ ССЫЛКА НА ЭТУ СТРАНИЦУ ©
ТЕКСТ ЗАЩИЩЕН АВТОРСКИМ ПРАВОМ.
КОПИРОВАНИЕ ТЕКСТА ЗАПРЕЩЕНО.
ВОЗМОЖНА ЛИШЬ ССЫЛКА НА ЭТУ СТРАНИЦУ ©
Очень понравилось, спасибо!
ОтветитьУдалитьПожалуйста. Мне приятно. Т.К.
Удалить