Это случилось в жаркие дни лета 1839 года. Я сидел у себя в комнате, зачитавшись интересной книгой. Внезапно на страницы упала темная тень. Подумав, что это облако, которое скоро проплывет мимо, я подошел к окну. Пробило шесть часов. В то время я жил близ Замкового погоста на Домской площади /1/. — Тут я увидел густой черный дым, стелющийся над крышами противоположных домов. Он поднимался выше и выше, растекаясь вширь и становясь всё плотнее. На улице уже начиналось всеобщее волнение. Люди сбивались в группы, подходили к окнам, выходили к воротам, бегали, переговаривались друг с другом. Я взял шляпу и трость и поспешил к Мюнхенхофу /2/, так как предполагал, что увижу огонь в этом районе. Но когда я подошел к рукаву Прегеля, то увидел, что мне нужно повернуть гораздо правее. Посередине массы дыма, каждое мгновение расползавшегося во все стороны, уже показалось темное зарево, из которого то и дело, подобно метеоритам, сыпались ослепительные искры.
Проходя мимо уличной
барахолки, я увидел, что продавцы спокойно сидят на своих стульях. Старуха увлеченно
читала разбойничий роман, мужчина средних лет чистил щеткой старое бархатное
кресло. Молодая девушка в последней лавке, где продаются черные, желтые и
красные гробы, спокойно вязала, апатично глядя перед собой. Я подумал, что окончательно
схожу с ума, когда увидел, как по площади лошадь везет повозку, на которой
между двумя маленькими шестами была натянута веревка, и обезьянки в красных
куртках балансировали на ней, оттачивая свои природные навыки. Толпа дзимкенов /3/
и детей стояла, тараща на них глаза с таким вниманием, что, кажется, весь мир
мог кануть в небытие, не потревожив их.
Быстрым шагом я направился по Медовому мосту /4/ к углу Голубой башни /5/. Завернув за нее, я на мгновение остановился. Весь берег был забит людьми, по Прегелю туда-сюда сновали лодки. Позади здания биржи в небо взметались языки пламени, похожие на длинных извивающихся змей. Во всех направлениях зловеще тянулся черный дым: по-прежнему был полный штиль. Я услышал, что горит склад с пенькой на Ластадиях /6/, но огонь молниеносно распространяется и уже охватил крыши соседних складов. Я попытался пройти в район Клаппервизе /7/, чтобы узнать, как обстоят дела у моего друга, господина Туссена, и могу ли я хоть как-то быть ему полезен, потому что склад его торгового дома был в числе тех, кому угрожал огонь.
Когда я
пробирался сквозь толпу по ближайшему мосту, черный дым внезапно превратился в
серовато-желтоватый чад, который, подобно крыльям летучей мыши, раскинулся над
всем Прегелем, так что в течение минут десяти почти ничего не было видно. Этот
момент был очень страшным. В нем было что-то от конца света. Внезапное
исчезновение всех предметов в жутком удушливом тумане пугало чрезвычайно.
Объяснялось это
тем, что еловая древесина стропил объятого огнем склада прогорела и занялась пенька.
Постепенно воздух пришел в движение, и сквозь большие прорехи в дыму виднелись то
мосты и берег, заполненные людьми, то весело сверкающие вспышки огня.
Я медленно шел по больверку /8/ ко входу на Клаппервизе, где находился погрузочный мост. Жара была нестерпимая. Ошеломленные люди застыли на месте и, не отрывая глаз от ужасного зрелища, невольно жались друг к другу. На Прегеле все корабли, стоявшие на якоре близ Ластадий, сначала переместились в рукав Прегеля, ближе к пирсу, некоторые — к Холлендер Баум /9/, виттины /10/ под Зеленым мостом /11/ — к Ивовой дамбе /12/. Но когда огонь с невероятной быстротой охватил амбары, стоявшие за Красным краном, когда вспыхнула крыша склада Туссена, когда искры полетели далеко через реку к предместьям, все корабли ушли прочь.
Большинство из тех судов, что укрылись во внутреннем рукаве Прегеля, снова снялись с якоря и, подняв паруса, попытались спастись, переместившись к Холлендер Баум. Это бегство кораблей происходило в ужасном дыму, который с каждым мгновением, распадаясь, будто заворачивался во множество саванов. Создавалось впечатление, будто по реке бродили гигантские привидения.
Суда, находившиеся со стороны больверка, где я шел, тоже должны были как можно быстрее покинуть это место. Любая минута промедления могла им дорого стоить, так как они рисковали сгореть от летящих во все стороны искр. В основном это были виттины. Экипаж тянул их за веревки, и они медленно тащились вдоль берега. Это общее перемещение судов, спешка, крики, дым, нечаянные аварии: на погрузочном мосту оборвался якорь голландского двухмачтовика и рухнул в воду, вырвав своей лапой кусок доски из дощатой мостовой…. Можно было бы подумать, что происходит морское сражение или, как минимум, землетрясение.
Итак, я пришел на Клаппервизе, но в Торговом доме Туссена никого не нашел. Владелец фирмы жил со своей семьей в Родмансхёфене /13/ — загородном поместье в полутора милях от города. Один из сыновей поскакал туда на лошади, чтобы сообщить родным о случившемся, а другой был занят на тушении пожара вместе со служащими конторы.
Я вернулся к погрузочному мосту. Вид другой стороны был совершенно таким же, как тот, что сформировался у меня в детстве, когда я читал Откровение Иоанна Богослова. Это было нечто апокалиптическое. Ужасающее пекло, столбы дыма, бегающие туда-сюда люди, похожие на муравьев, жуткий страх перед тем, что может вдруг произойти в ближайшие минуты, опасливые взгляды — то в сторону города, где улицы такие узкие и крутые, то на предместья, где дома и склады только что были отстроены после последнего пожара. Не перекинется ли огонь туда? Осторожность, не лишняя во время суматохи, чтобы не быть раздавленным повозками, лошадьми, солдатами; усиливающийся жар, заставлявший дымиться воды Прегеля, а доски больверка раскалиться, — всего этого было достаточно, чтобы человек проникся чувством своей ничтожности и бессилия перед разгулом природной стихии.
Жара становилась всё более невыносимой. На склады с пенькой, находившиеся с моей стороны, непрерывно лили воду. Хлопья огня рассекали воздух, посылая настоящие огненные стрелы в сторону Зеленого моста и ближайших складов. На их крышах толпились люди с шестами, пожарными крюками, ведрами с водой и мокрыми мешками. Они старались отразить любую опасность загорания.
Уже горела вся группа складов до сельдяного барака /14/, впрочем, за исключением последнего. Склад Туссена, средний в ряду, был совсем недавно выкрашен светло-зеленой краской, когда торговый дом праздновал свой столетний юбилей. Фахверковые балки и двери-люки были покрыты черным масляным лаком, двери обиты листовым железом. Склад сопротивлялся долго. Внутри уже вовсю пылал и бушевал огонь.
Лопнула крыша, и пламя высоко выметнулось в небо. Но фасад здания вел себя как рыцарь с опущенным забралом. Двери его по-прежнему были плотно закрыты, и только иногда страшный треск сотрясал перекрытия. В то время когда всё вокруг лежало в руинах, это здание, казалось, хотело бросить вызов разрушительному огню. Когда дым немного развеивался и пламя ярко освещало его, черные люки выглядели так мрачно и так презрительно, а зелень стен такой умиротворяющей, как будто для них было немыслимо превратиться в обгорелые уголья, как все вокруг. Но вот внезапно, как по команде, все люки одновременно распахнулись, из них, подобно огненному дракону, вырвался огонь, и в одно мгновение оплел почтенное здание сверху донизу. Незабываемый момент.
Отсюда поток пламени покатился к сельдяному бараку, длинному, одноэтажному простому строению на излучине одного из рукавов Прегеля. Сначала постройка дымилась. Затем несколько минут крыша ее «потела», на ней скапливалась жидкость, распространявшая удушливый запах — резкий и горький. Затем по углам вспыхнул каркас строения, и пламя весело заплясало в стропилах, — так колеблются от дуновения ветра огоньки ламп иллюминации. Тут и там прыжки, пируэты, кружение алых язычков… Как будто это были шаловливые огненные духи, веселящиеся на своем празднестве и с демонической быстротой летающие взад и вперед. Они составляли яркий контраст тому мрачному сопротивлению, которое оказал огню склад дома Туссена.
Дальше огонь не
пошел. Доблестными усилиями пожарных команд, а также молодых купцов, солдат,
которые неустанно тушили огонь водяными насосами /15/, удалось не допустить
распространения пожара в сторону города. Направление ветра тоже стало
благоприятным. Телега за телегой со льном и пенькой увозились с соседних
складов. С этого момента пожар стал для зевак настоящим эстетическим зрелищем,
которым можно было спокойно наслаждаться.
Пробило девять часов. Трубы кавалерии, барабаны пехоты проиграли вечернюю зарю. Эти признаки обычного мирного уклада жизни, размеренный бой часов с башен, протяжные звуки труб, хриплая дробь барабанов производили магическое успокаивающее действие. Они необычайно контрастировали с только что пережитым зрелищем дикого, бушующего уничтожения, распада, всеобщего возбуждения, ужаса от созерцания силы слепой разрушительной стихии.
Когда с набережной ушли пожарные, когда мост был очищен от толпы зевак и занят солдатами, когда огонь, наконец, был потушен, настроение публики изменилось от преобладавших до сих пор неопределенности, паники, тревоги, к брюзжанию, рассуждениям и — к жажде всё новых зрелищ и удовольствий.
Сотни /16/ жриц любви не преминули появиться на улицах, и вокруг можно было наблюдать необычайное излияние самой грубой чувственности.
Глаза начали похотливо искать друг друга, руки конвульсивно соприкасались, тут и там можно было видеть, как девушки и мужчины с грубыми шутками и смехом парами исчезали на улицах предместий, в переулках складов, в ближайших аллеях и кустах. Вновь торжествовала древняя связь между жестокостью и похотью. Чем сильнее было напряжение людей до сего момента, тем более необузданным становилось расслабление, превращаясь в распущенность.
Зрелище, которое
представлял собой Прегель, дорогого стоило. На воде, пропитанной жаром, гуляли антрацитово-черные
полосы, и волны сверкали, как позолоченная полированная сталь.
По реке плавали
большие бочки с горящим маслом и спиртом. Вдоль набережных и Зеленого моста взад
и вперед маневрировали сторожевые корабли, потому что на Ластадиях горел больверк, и в воздухе всё еще продолжали летать огненные искры от горевшего
зерна. Но центром притяжения всеобщего внимания был, несомненно, Красный кран,
который, как скипетр, тянулся к небу сквозь огонь и иногда пропадал в нем,
когда пламя сильно разгоралось. Он один продолжал стоять. Пламя в горевших
складах звучало на разные лады: то как дребезжащее потрескивание, то как ровное
гудение, то как глухой катящийся грохот, — как будто лопатой на крышку гроба
сгребали землю. Но вот Красный кран издал скрипучий вздох. Могучий железный
каркас его вздрогнул и задергался, но продолжал стоять. Наконец у крана
выгорела деревянная обшивка, огонь пожрал ходовое колесо, и толпа с нетерпением
ждала падения великана.
От него оставался всего лишь железный скелет, чьи простые линии светились в пламени, но он стоял до тех пор, пока не просел фундамент, пока огонь не разъел доски больверка. И как только это произошло, кран тотчас же рухнул.
Было около десяти часов вечера, и с этого момента зрелище пожара, прекрасного в своем ужасе, оставалась почти неизменным в течение всей ночи, и толпа зрителей постепенно рассеялась.
Я не ложился спать до часу ночи. Она прошла тихо, хотя барабаны и трубы зазвучали снова, чтобы сменить солдатскую вахту. Наступило третье августа, день рождения Фридриха Вильгельма III /17/. В 9-ть часов утра я должен был выступить с торжественной речью в зале Немецкого общества, и хоть я не верил, что там будет хоть один человек, готовый меня слушать, мне всё равно пришлось отправляться в путь. К счастью, темой, на которую я хотел поговорить, была гегемония Пруссии в Германии, по крайней мере, вполне патриотическая и не слишком далекая от современности. Собралось около пятидесяти или шестидесяти слушателей, и я произнес свою речь, после чего сразу же поспешил обратно к Прегелю.
Воздух был теплым,
влажным, начинался и сразу прекращался дождь, сквозь туманную дымку проблескивало яркое
солнце. Когда я вышел на Зеленый мост, открывшееся передо мной зрелище было
чрезвычайно живописным. Многочисленные дамы в великолепных утренних туалетах
заполонили мост и набережную. Эти белоснежные платья, разноцветные шали,
кокетливые зонтики, эти живые румяные лица, стреляющие глазками туда-сюда, эти ленивые
шаги на неспешной прогулке — всё это удивительно контрастировало с пепелищем на
правом берегу Прегеля. Глазу не хватало привычной перспективы. Все образы, так
глубоко запечатлевшиеся в нас: зернохранилища, склады, кран, сельдяной барак — исчезли,
более не существовали. Черно-красные остовы, как костяк древнего вымершего
зверя, безжизненно торчали на пожарище. Огромные груды щебня, обугленные горы
кукурузы, тюки со льном, покрытые толстой коркой гари, обломки бочек, балок в
беспорядке лежали повсюду. В углублениях между ними — огромные лужи грязной
воды, на которых расходились круги от накрапывающего дождя.
Где-то всё еще продолжало гореть, руины дымились, и дым живописно клубился в воздухе, казалось, наталкиваясь на черно-синие дождевые облака, низко висящие над землей. Поодаль, за Холлендер Баум, за сверкающей зеркальной гладью реки, можно было видеть развевающиеся паруса кораблей, сгрудившихся вместе, как флотилия неведомой страны. Это было великолепное зрелище. Дым плыл в том же направлении и мгновениями закрывал непроницаемой завесой и мачты, и паруса кораблей, пока их развевающиеся вымпелы снова не показывались на горизонте.
*******
Я направился к развалинам. Дома, примыкавшие к району складов, были покинуты жителями. Стены и крыши промокли насквозь, окна были частью выбиты, частью разбиты, пустые комнаты без мебели сиротливо выглядывали из оконных проемов. Вокруг всё еще кипела жизнь. Насосы по-прежнему обильно качали воду. Пожарные держали свободными проходы, чтобы не допустить беспорядочного скопления людей на раскаленной земле, на которую время от времени падал то кусок стены, то балка.
Около сельдяного барака неожиданно поднялась невообразимая суматоха. Там предложили всем желающим брать сельдь. Народ с энтузиазмом предался этому своеобразному развлечению. С невероятной жадностью стар и млад — дети, мужчины и женщины, старики — выхватывали из-под обломков, пропитанных вонючим дымом, селедку. Каждый старался ухватить как можно больше. В возникшем всеобщем ажиотаже никто не заботился о своей одежде, как бы плоха она ни была. Сельдь запихивали в сапоги, за пазуху, во все карманы, в шляпы. Ругаясь, смеясь и ярясь, люди часто выхватывали добычу друг у друга из рук. Зрелище поистине было захватывающим и ужасающим. Глядя на эту дикость, эти почти бессмысленные хватательные движения, вытаращенные глаза, грубые окрики, почти рев, безрассудное поведение (особенно особ женского пола), легко было понять, до какого скотства достаточно быстро могут дойти люди. На соседних улицах уже вовсю торговали селедкой, разложив ее на порогах домов.
*******
Вечером я снова поехал на пожарище. Вокруг Замкового пруда раздавались выстрелы из пистолетов и винтовок в честь третьего августа. Гремели литавры, трещали запускаемые ракеты. Улицы были ярко освещены, особенно праздничной была иллюминация на Французской улице. Между разноцветными огнями были расставлены вазы с цветами. Всё было очень весело, люди беззаботно улыбались и веселились, как ни в чем не бывало. Поистине пищеварительная система мегаполиса с населением в семьдесят тысяч человек весьма мощна.
Между восемью и
девятью часами вечера я обнаружил, что место вчерашнего пожара совершенно опустело.
Здесь были только те, кто должен был быть, а публика искала удовольствий в других
местах. Густыми столбами из развалин сельдяного барака поднимался разноцветный
дым. Он принимал самые затейливые формы, — то величественно струился вверх,
подсвеченный закатом в нежно-розовые, призрачно-бледные, бледно-зеленые оттенки,
то стелился по земле. В течение нескольких недель пожарище все еще дымилось….
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Место автором обозначено, как “der Burgkirchhof (Domplatz)”
2. На открытке, отправленной в 1915 г., запечатлён район улицы Мюнхенхоф (Münchenhof), располагавшейся на правом берегу Нового Прегеля и которая шла от Деревянного мост (Holzbrücke) /на открытке он слева/, в сторону Королевского замка.
3. Дзимкен — заимствованное слово из польского ziomek м. 'земляк '. также dschimke, schimke. Обозначение польских плотовщиков и лодочников в бывшей Восточной и Западной Пруссии.
4. Медовый мост (Honigbrücke). Один из семи мостов Кёнигсберга. Подробно о нем см. ССЫЛКУ
О мостах Кёнигсберга см. ССЫЛКУ
5. На острове Кнайпхоф самым старым сооружением была крепостная башня — Голубая. Она находилась в юго-восточной части острова, недалеко от Медового моста. Построили ее в XIV веке, примерно в то же время, что и Кафедральный собор. На протяжении столетий использовали в качестве тюрьмы. После ВОВ была снесена.
6. Одним из главных символов величественного Кёнигсберга являлись его Ластадии (Lastadie) — район старинных фахверковых складов, так наз. район Лаак. Подробно о них — см. ССЫЛКУ
7. Клаппервизе (Klapperwiese) — букв. «клепаный луг» (нем.). Другое название Остров Венеция (Insel Venedig). Это название впервые отмечено как устное в 1737 г. и получило официальное признание в 1763 г. Многочисленные водные канавы, прорезавшие участок земли возле Прегеля, вызывали шутливое напоминание о каналах в Венеции. ССЫЛКА
8. Больверк (нем. Bollwerk — укрепление) — инженерное гидротехническое сооружение (деревянная подпорная стена), предназначенное для защиты морского берега от разрушающего действия волн.
9. Холлендер Баум («Голландский шлагбаум) /Holländerbaum/ — таможенный пункт на Прегеле. В ходе строительства бастионов (1626-1627гг.) через Прегель перекинули два новых шлагбаума, Голландский и Литовский. Они не только запирали на ночь реку, но служили важной составной частью таможенной границы, возведённой вокруг города управлением курфюрста. По отношению к кораблям и плотам охранники шлагбаумов имели примерно такие же обязанности, какие были у учётчиков, стоявших у ворот города, по отношению к повозкам и саням.
10.Виттины — это плоты дзимкенов /см.п.3/. Виттины часто имели длину от 500 до 600 футов и более.
11.Зеленый мост (нем. Grüne Brücke). О мостах Кёнигсберга см. ССЫЛКУ
12.Ивовая дамба (Weidendamm). Исторически дорога, идущая по дамбе была обсажена ивами. Отсюда и название.
 |
| Кёнигсберг. Мост Hohe Brücke с Ивовой дамбой (Weidendamm). ****************************** |
13.Место автором обозначено, как “Rodmannshöfen”.
14.Сельдяной барак /амбар/ (Heringsbracke).
 |
| Длинное одноэтажное строение Сельдяного барака в Мемеле (Клайпеда). На фото вверху слева. Фотография дана для иллюстрации. ***************** |
16.Так в оригинале ("Hunderte von Hetären..").
17.Фридрих Вильгельм III (1770 — 1840) — король Пруссии c 16 ноября 1797. Сын Фридриха Вильгельма II и Фредерики Луизы Гессен-Дармштадтской, внучатый племянник Фридриха II Великого, отец российской императрицы Александры Фёдоровны, супруги Николая I, дед российского императора Александра II.
18.О пожарах Кёнигсберга можно прочитать ЗДЕСЬ.
Комментариев нет:
Отправить комментарий