ЛЕГЕНДЫ РЕЙНА. ЗАМКИ "КОШКА" И "МЫШЬ"

ВНАЧАЛЕ ФРАГМЕНТЫ ИЗ КНИГИ "РЕЙН" 
ЗНАМЕНИТОГО ФРАНЦУЗСКОГО ПИСАТЕЛЯ-РОМАНТИКА ВИКТОРА ГЮГО.

ПИСЬМА К ДРУГУ. ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ. "МЫШЬ". 

Панорама Вельмиха с замком "Мышь". Современное фото

"...Пароход по-прежнему плыл «меж виноградников и дубов» и как раз поравнялся с Вельмихом — живописной старой деревней, расположенной на правом берегу; ее романская колокольня, ныне реставрированная самым нелепым образом, еще недавно была окружена четырьмя настенными башнями, наподобие военной башни бургграфов. Над Вельмихом навис огромный пласт застывшей лавы, похожий на излом древесного ствола гигантских размеров, надрубленного дровосеком. На самой вершине этого вулканического образования, словно естественный нарост на горе, высятся развалины великолепного феодального замка из того же камня и того же цвета. А внизу, на самом берегу Рейна, щебетала на солнышке стайка молоденьких прачек, колотя вальками по белью.

Этот берег соблазнил меня, и я попросил высадить меня здесь. Мне было известно, что развалины Вельмиха пользуются самой дурной славой по всему Рейну и что редко кто отваживается осматривать эти места. Путешественников отпугивает то, что добираться сюда трудно и, говорят, даже опасно. Для крестьян эти развалины связаны со страшными преданиями и потому населены призраками. Здесь живут блуждающие огни, которые скрываются днем в глухих подземельях и показываются только по ночам на вершине большой круглой башни. Сама эта башня — не что иное, как наземная часть ныне засыпанного колодца, который когда-то проходил сквозь всю гору и спускался ниже уровня Рейна. В этот колодец, по приказанию одного из владельцев Вельмиха, жившего в четырнадцатом веке, Фалькенштейна (роковое имя в здешних легендах), бросали не угодивших ему вассалов или прохожих, не дав им даже времени исповедаться. Вот теперь все эти нераскаянные души и населяют замок. 

Николай Астудин. Замок "Мышь"

В те времена на колокольне церкви Вельмиха висел серебряный колокол, принесенный в дар и освященный епископом Майнца Винифридом в 740 году... В этот колокол звонили только когда сзывали на те сорокачасовые молебны, которые служили, если один из сеньоров Вельмиха тяжко заболевал или находился в смертельной опасности. 

И вот Фалькенштейну, который не верил в бога и даже в черта, понадобились деньги, и он пожелал завладеть этим колоколом. Он велел сорвать его с колокольни и перенести в башню замка. Настоятель Вельмиха пришел в волнение и явился к сеньору, чтобы попросить обратно свой колокол; он был облачен в ризу и епитрахиль1, впереди него два мальчика-певчих несли распятие. 

Фалькенштейн разразился хохотом и крикнул ему: «Тебе нужен колокол? Что ж, отлично, ты получишь его и уже больше никогда с ним не расстанешься». Сказав это, он велел привязать священника за шею к серебряному колоколу и сбросить в башенный колодец. Вслед за тем, по приказанию бургграфа, и священника, и колокол завалили крупными камнями на шестьдесят локтей глубины колодца.

Несколько дней спустя Фалькенштейн внезапно заболел. И вот, когда настала ночь, астролог и врач, находившиеся подле больного, вдруг с ужасом услыхали звон серебряного колокола, доносившийся из-под земли. Наутро Фалькенштейн был мертв. 

И с той поры каждый год, когда наступает ночь на 18 января — храмовый праздник святого Петра в Риме, — в час смерти бургграфа из глубины горы ясно слышен звон серебряного колокола. Вот вам одно из здешних преданий. 

*** ** *** ** ***

Так, вспоминая легенду о Фалькенштейне.., я начал взбираться вверх, к развалинам. Надо вам сказать, что до этого я попросил деревенских ребятишек указать мне самую удобную тропинку...

Добираться по этой тропинке было трудно, но опасна она разве только для тех, кто страдает головокружением, или, быть может, после проливных дождей, когда и земля, и камни становятся скользкими. 

Впрочем, эти проклятые и внушающие страх развалины имеют одно преимущество перед прочими рейнскими развалинами — на них никто не наживается. Ни один проводник не следует угодливо за вами во время вашего восхождения, ни один «демонстратор» призраков не требует у вас «на чай», ни одна дверь, заложенная засовами или запертая на замок, не останавливает вас на полпути. Вы карабкаетесь, взбираетесь по кое-где еще сохранившимся ступеням старой базальтовой лестницы бургграфов, цепляетесь за кустарники и пучки травы; вам никто не помогает, но никто и не надоедает. 

Через двадцать минут я уже стоял на вершине горы у входа в разрушенный замок. Здесь я обернулся и немного помедлил, прежде чем войти. Позади меня, на месте бывшей потайной двери, зияла бесформенная расщелина, через которую виднелся отлогий травянистый склон — остатки крутой лестницы, сплошь заросшей травой. Передо мной простирался величественный пейзаж, слагавшийся из почти геометрически правильных кругов, что, однако, не делало его холодным и бесстрастным: прямо подо мной вокруг своей колокольни расположилась деревня; вокруг деревни вилась излучина Рейна; ее окружал темный полумесяц гор, увенчанных вдалеке то там, то сям башнями и старинными замками; а вокруг гор и над ними раскинулся круглый купол голубого неба.

Немного переведя дух, я вошел через эту потайную дверь и начал карабкаться вверх по узкому дерновому склону. В этот миг лежащая в развалинах крепость предстала мне такой разрушенной, страшной и дикой, что, признаюсь, я вовсе не удивился бы, если бы из-за завесы плюща вдруг появилась призрачная фигура, несущая в переднике волшебные травы, — Гелла, невеста Барбароссы, или Хильдегарда, супруга Карла Великого, эта кроткая императрица, которой ведомы были тайные свойства лекарственных трав и минералов, собираемых ею в горах... 

А теперь, дорогой друг, если вы хотите получить полное представление о том, как выглядят эти знаменитые и никому не ведомые развалины изнутри, я не могу предложить вам ничего лучшего, как переписать для вас из моей записной книжки заметки, которые я делал там на каждом шагу. Я записывал все, что видел, вперемежку, очень подробно, но записано это сразу же и, следовательно, очень близко к действительности.

«Я внутри разрушенного замка. Хотя верхушка круглой башни и обвалилась немного, она все еще выглядит поразительно величаво. На уровне двух третей ее высоты — вертикальные выемки для подъемного моста, пролет которого заложен камнями. Везде стены с разрушенными окнами, по их очертаниям угадываешь залы без дверей и потолков. Целые этажи без лестниц, лестницы без комнат. Неровная почва, заваленная камнями рухнувших сводов, заросла травой. Невообразимый хаос. Я уже не раз наблюдал, как безлюдье с жадностью скупого хозяина оберегает, прячет и защищает то, что ему однажды отдал человек. Оно старательно располагает и ощетинивает у своего порога самые дикие кустарники, самые свирепые и лучше всего вооруженные растения — остролист, крапиву, чертополох, колючий боярышник, — то есть больше ногтей и когтей, чем можно насчитать у тигров в зверинце; сквозь эти жесткие и угрюмые растения тянутся ветви терновника, эти змеи растительного царства; они ползут и кусают вас за ноги. Впрочем, так как природа никогда не забывает о красоте, этот хаос очарователен. Это нечто вроде огромного дикого букета, который состоит из растений всех форм и видов; цветы — одних, плоды — других, нарядная осенняя листва — третьих; мальвы, вьюнки, колокольчики, анис, синеголовник, царский скипетр, желтая горчанка, земляничник, тмин, совсем лиловый терновник, боярышник, который в августе следовало бы назвать красным терновником за его алые ягоды, длинные лозы, обремененные спелой ежевикой, которая уже приняла цвет крови. Бузина. Две прелестные акации. 

Совершенно неожиданно — участок, на котором какой-то крестьянин-вольнодумец, воспользовавшись предрассудками других, возделывает маленькую грядку свеклы; ему будет из чего сварить себе кусок сахару. 

Слева от меня башня без окон; не видно и дверей. Справа от меня подземелье с проломленным сводом. Оно похоже на пропасть. Чудесный шум ветра, сквозь трещины огромной развалины проглядывает восхитительно голубое небо. 

Поднимаюсь по лестнице, заросшей травой. Поднялся. Это что-то вроде верхней залы. Отсюда открываются два великолепных вида на Рейн: с одной стороны холмы, с другой — деревни. 

Заглядываю в помещение, в глубине которого подземелье-пропасть. Над моей головой два обломка печной трубы из голубоватого гранита постройки пятнадцатого века. Остатки сажи и копоти на очаге. Потускневшие росписи на окнах. Наверху хорошенькая башенка без крыши и лестницы, заросшая цветущими растениями, которые свешиваются, чтобы поглядеть на меня. С Рейна до меня доносится смех прачек. Спускаюсь в нижнюю залу. Ничего интересного. Среди плит пола следы раскопок. Вероятно, это крестьяне искали какие-нибудь клады, зарытые гномами. Другая низкая зала. В центре квадратное отверстие, ведущее в подземелье. На стене два имени: Phoedovius, Kutorga. Кусочком острого базальта нацарапал рядом свое. Другое подземелье. Ничего интересного. Отсюда я снова вижу пропасть. Попасть в нее невозможно. Туда проникает только луч солнца. Это подземелье — под большой квадратной башней, которая стояла на углу замка симметрично круглой башне. Должно быть, здесь была замковая тюрьма. Просторное помещение, выходящее прямо на Рейн. Три дымовые трубы, отодранные от стены на разной высоте, свешиваются вниз, опираясь на маленькие колонны. Под ногами у меня три провалившихся этажа. В глубине две сводчатых арки. На одной — сухие ветки. На другой — грациозно покачиваются две ветви плюща. Пробираюсь туда. Эти своды возведены прямо на обнаженном базальте скалы, который наскоро обтесали. Следы копоти...

Я обхожу замок вдоль рва. Продвигаться нелегко. По траве идти скользко. Приходится ползти над довольно глубоким обрывом от одного куста к другому. Внизу не видно ни входа, ни каких-либо следов заложенной камнем двери. На бойницах остатки росписи. Ветер перелистывает страницы моей записной книжки и мешает мне писать. Сейчас вернусь внутрь замка. Вернулся. Пишу, положив книжку на что-то вроде столика, покрытого зеленым бархатом, который подставляет мне старая, поросшая мхом, стена».

Я совсем забыл вам сказать, что этот огромный разрушенный замок называется Мышь (die Maus). 

И вот откуда это название.

Николай Астудин. Замок "Кошка"

В двенадцатом веке здесь было только небольшое селение, за которым всегда следил и который нередко притеснял большой укрепленный замок, расположенный от него на расстоянии полулье2; его прозвали Кошка (die Katz), от сокращенного имени его владельца — Катценеленбоген, а когда Куно фон Фалькенштейну досталась в наследство жалкая деревушка Вельмих, он велел снести ее, а на этом месте построил замок больше соседнего, заявив при этом, что теперь «пришла пора Мыши проглотить Кошку».

И он оказался прав. Хотя Мышь теперь и разрушена, она все еще сохраняет вид зловещей и страшной кумушки, словно вышедшей уже в полном вооружении, со своими бедрами из лавы и базальта, из самого чрева этого потухшего вулкана, который, как мне кажется, с гордостью несет ее на себе. Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь отважился посмеяться над горой, родившей такую мышь.

Я оставался в разрушенном замке до часа захода солнца, который является одновременно часом призраков и привидений. Мне казалось, что я снова стал веселым школьником; я бродил и карабкался повсюду, сдвигал большие камни, лакомился спелой ежевикой, вовсю старался раздразнить сверхъестественных обитателей здешних мест, чтобы заставить их покинуть свое убежище; и так как, бродя наугад, я топтал заросли трав, я чувствовал, как поднимается от земли какой-то слабый аромат, — это был тот особый терпкий аромат живущих на развалинах растений, который я так любил в детстве.

Тем временем солнце скрылось за горой, и я уже хотел последовать его примеру, когда почти у самых моих ног вдруг что-то зашевелилось. Я нагнулся. Большая ящерица необыкновенной формы, около девяти дюймов длины, с толстым брюшком, коротким хвостом, с головой плоской и треугольной, как у змеи, черная как чернила, пересеченная от головы до хвоста двумя золотисто-желтыми полосками, передвигала свои четыре черные лапки с выступающими локотками по влажной траве и медленно ползла к низкой трещине в старой стене. Это был таинственный и одинокий обитатель этих развалин, животное-дух, существо одновременно и реальное и фантастическое — саламандра; возвращаясь в свою норку, она кротко смотрела на меня".

Виктор Гюго

Санкт-Гоар, август 1838г.

*** ** *** ** ***

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Крошечный городок Санкт-Гоархаузен, единственная улица которого протянулась вдоль Рейна, зажатая рекой и крутыми скалами,  впервые упоминается в документах в начале XIII-го столетия. Однако, существуют доказательства, что поселение здесь было основано еще в VI-м столетии, когда отшельник из Аквитании3 Гоар (впоследствии Святой Гоар) поселился в монашеском скиту на противоположном берегу реки, в нынешнем городе-близнеце Санкт-Гоаре, также получившем название по имени святого.

Около 1360-го года граф Вильгельм II фон Катценельнбоген начал строительство замка, получившего длинное и труднопроизносимое имя его основателя, позднее упрощенное и переделанное просто в Катц (Кошка). Построенный на склоне холма, замок предназначался для охраны города, находившегося во владении этого знатного воинственного рода.

Знаменитым замок Кошка стал еще и потому, что неподалеку, на том же берегу Рейна, был почти в то же время построен замок Мышь, отделенный от Кошки глубоким ущельем с протекающим по дну ручьем. Мышь находится прямо над местечком Вельмих (сейчас это район Санкт-Гоарсхаузена) - небольшим поселением, когда-то, до постройки замка Мышь, имевшим статус города. 

Говорят, владельцы Кошки в насмешку называли так замок противника, но название прижилось и мало кто теперь помнит, что замок Мышь изначально носил название Турнберг (Thurnberg) и был построен по указанию архиепископа Трирского Боемонда II.

*****

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Епитрахиль — принадлежность богослужебного облачения православного священника и епископа — длинная лента, огибающая шею и обоими концами спускающаяся на грудь.

2. Льё - старинная французская мера длина, равно примерно 4,5 км.

3. Аквитания — историческая область и бывший административный регион на юго-западе Франции.