Была середина лета, лунно-белая ночь, благоуханная и звенящая. Из деревенской таверны и ближнего садика, украшенного разноцветными фонариками, звучала веселая музыка. Там праздновали свадьбу. Радостный смех далеко раздавался в светлой тишине ночи.
В паре со статным женихом танцевала свадебный танец юная невеста в миртовом венке. Такая цветущая и красивая, и чье-то сердце непрестанно сжималось от тоски при виде счастливых новобрачных.
Это был Георг, пастух, бывший возлюбленный хорошенькой девушки. Расчетливая красотка бросила бедного парня ради сынка зажиточного крестьянина. Не успел новый претендент на руку и сердце девушки показаться на пороге ее дома с мешком полным серебряных талеров, как ветреница забыла все свои прежние обещания и клятвы и, не раздумывая, дала ему свое согласие.
Георгу тоже следовало забыть ее как можно скорее, выкинуть из головы, что они когда-то любили друг друга, и жить так, будто не было на свете этой девчонки. Но Георг не очень разбирался в искусстве любовного притворства. Каждое давнее слово любимой, сулившее ему счастье, продолжало звучать в сердце парня неутихающим эхом. Глубокая печаль не отпускала его от себя. Он был похож на крепкое дерево, внезапно пораженное молнией: что-то надломилось у него внутри. И все-таки он должен был, приняв гордый и равнодушный вид, веселиться вместе со всеми здесь, на свадьбе, чтобы не навлечь на себя насмешки других деревенских парней и девчонок.
Какое-то время ему удавалось притворяться, но когда над шумным садиком взошла полная июньская луна и зависла над липой, купая смеющихся жениха с невестой в своих серебряных лучах, Георг вдруг потерял над собой контроль. Тихо и незаметно ускользнул он из водоворота танца.
Луна окрасила улицы в белый цвет и, будто рукой, лучами своими указала на ближний лес, который, тихий и молчаливый, виднелся за околицей. Там царил покой, туда не доносилась ликующая визгливая музыка.
Георг пошел по серебристой лунной дорожке полевым лугом, вдоль журчащего ручейка, к лесу, который манил его белоснежными березками, стоящими на опушке, как безмолвные стражи. Какое блаженство было идти и идти вперед, ни о чем не думая, и где-то в лесной глуши, вдруг остановиться и отдохнуть на залитой лунным светом поляне. Лес был его другом. Ни малейшего звука музыки не доносилось сюда. Тишина была так нежна, что грустный юноша безотчетно захотел поделиться с ней печалью, что переполняла его. Он вынул из кармана свою старую пастушью дудочку, и над лесной полянкой тихо зазвучала милая грустная мелодия.
В ней не было ни гнева, ни жалоб, ни боли, и все же казалось, что песня проникает в самое сердце природы, — будто луна, всякий куст, каждый лесной цветок пристально вглядываются в музыканта. Ему вдруг показалось, что он не одинок, его слушают — и разделяют с ним печаль.
Это было утешением, и, словно желая полнее принять его, он отбросил дудочку и молитвенно сложил перед собой руки.
Но что это? Он ощутил меж пальцев не лунный свет, заливавший собой всю поляну, а настоящий, струящийся, тончайший шелк. В его руках была мерцающая, волшебно-тонкая ткань.
И когда он с изумлением потянул ее к себе, ему показалось, что лунный свет, роса и все лесные цветы вдруг слились воедино в одно существо.
Перед ним была девушка, нежная и серебристая, словно прилетевшая с луны. Одеяние сверкающей красоты, какое он никогда не видывал, овевало ее изящную фигурку.
Он смотрел в глаза глубочайшей синевы, в прекрасное лицо, светящееся неземным светом. Оно казалось не совсем настоящим в своем мерцании и блеске.
Но слезы вдруг брызнули из ее глаз.
— Отпусти мою вуаль! — взмолился нежный голос.
Да, он все еще держал в руках шелковистую ткань, будто сотканную из лунного света. Ткань, которую он только что схватил в воздухе рукой. Он глядел на прекрасное видение, представшее перед ним, широко распахнутыми серыми блестящими глазами. Это были прежние счастливые, задорные глаза, в которые когда-то влюбилась Лизхен, выходившая сегодня замуж. Георга переполняла радость, для которой он не мог найти слов. Его обманутое сердце забыло вдруг все страдания. Мгновение, слишком прекрасное, слишком чудесное, — длилось и не хотело прекращаться.
— Не отпущу! — воскликнул юноша и всей душой проникался странным, непонятным чувством торжества, которое понемногу вселялось в него.
— Отпусти, отпусти меня! — все задушевней и жалобней умолял хрустальный голосок.
— Нет, я не отпущу тебя! — ликуя все больше и больше, повторял он. — Скажи мне, кто ты такая! — потребовал он наконец.
Она стояла перед ним в столбе лунного света, связанная с ним своей вуалью, и, устремив на него свои синие бездонные глаза, произнесла:
— Я никто и ничто! Я всего лишь служанка, нерадивая служанка короля эльфов. Раз в год, в эту самую ночь, мы, эльфы, танцуем здесь, на этой поляне, и меня послали вперед, чтоб проверить, все ли в порядке, и никого — ни зверя, ни птицу, ни человека — не подпускать близко. Я могла бы мановением руки усыпить, напугать, заколдовать тебя, но, увы, песня, которую ты играл, эта песня с ее тихой грустью, лишь она виновата: слишком сладко она звучала. Я забыла про волшебство и подошла к тебе, чтобы посмотреть, кто здесь так грустно говорит с тишиной. За тысячу лет ты первый, чья рука дотронулась до одного из нашего народа. Ты сейчас так близко ко мне, что я стала для тебя видимой, и чем дольше ты смотришь на меня, тем больше я подчиняюсь тебе. Отпусти меня, отпусти, не смотри на меня так. Я должна уйти, разве ты не слышишь мои мольбы?
— Чего ты боишься? Разве ты не можешь остаться со мной? — спросил хрипло Георг, говоря резче, чем на самом деле чувствовало его неистово бьющееся сердце.
И воздушное создание еще ниже склонилось перед ним в росистой мерцающей траве.
— Если я останусь с тобой, я очень скоро погибну, погибну навсегда. Мы, эльфы, можем жить только в своем королевстве, и так будет, пока луна светит на эту землю, — сказала она очень тихо. — Но если ты освободишь меня, я не останусь в долгу. Я покажу тебе что-то удивительно красивое.
Услышав эти слова, Георг невольно рассмеялся:
— Разве есть на свете что-то красивей тебя, прекрасное дитя эльфов?
Фэйри пристально посмотрела на него своими большими синими глазами и торжественно произнесла:
— В тысячу раз красивей!
— И что же это такое? — полюбопытствовал Георг.
— Самое прекрасное, что может увидеть человек, — это танец дочерей короля эльфов. По сравнению с великолепными существами, которые по древнему обычаю приходят сюда в эту ночь, сама я бедна и груба. Дочери короля эльфов, которые танцуют здесь, так прекрасны и ослепительны, как лучи смеющегося солнца и улыбающейся луны вместе взятые. Я покажу их тебе ценой моего освобождения от твоей власти!
Георг торжествовал. Ему было обещано чудо, подобного которому не видел человек, ведь эта милая девушка неописуемой красоты была в его руках и умоляла о снисхождении.
Юношей овладело страстное желание увидеть ту красоту, что обычно скрыта от глаз человеческих. Он хотел увидеть танцующих дочерей королей эльфов, которые, как утверждала пленница, были еще красивей, чем она. Тех, кто был создан из солнечного смеха и лунной улыбки. Красивей, чем она? Он просто не понимал, как это возможно, и засыпал эльфийку градом вопросов:
— Как долго смогу я смотреть на них? Увижу ли я их когда-нибудь снова? Или только один раз? Как часто эльфы танцуют на этой поляне?
Когда сын человеческий задал этот вопрос, озорная улыбка пробежала по лицу девушки, словно маленькая вспышка на солнце.
— Они танцуют раз в год, в летнюю ночь после самого длинного дня года!
— И ты позволишь мне увидеть их снова? - спросил Георг, сердце и разум которого все больше опьянялись от сладких обещаний этой девочки-призрака.
— Каждый год в самую короткую летнюю ночь я прихожу сюда, и если ты будешь здесь, я сдержу свое обещание, — торжественно поклялась она.
И тогда Георг отпустил дитя воздуха.
А затем он увидел их. Он увидел танец дочерей короля эльфов.
На следующее утро Георг вернулся в деревню совершенно другим человеком.
Все, кто встречался на его пути, останавливались в изумлении. Серьезный, печальный человек шел, опираясь на пастуший посох. Разом постаревшее лицо юноши было таким странным, словно он знал какую-то сокровенную тайну, поделиться которой был не в состоянии. В деревне Георг не задержался. На все лето он ушел пасти свое стадо на дальнее пастбище. А затем ему улыбнулось счастье — или то, что люди им называют. Неожиданно ему досталось богатое наследство, и он стал хозяином большой усадьбы и широких плодородных полей.
И он владел этим богатством так, будто оно было у него всегда.
Все, к чему он прикладывал руки, приносило ему процветание. Но в то же время его сердце разрывалось от глухой непреходящей боли. Что толку в его богатстве, усадьбе, во всем мире? — Он видел, как танцуют дочери короля эльфов!
И что тогда значили для него золото и серебро, лошади и повозки, поля и леса?
Что могли значить для него прекрасные крестьянские девушки? Каждая из них, улыбалась ему, мечтая выйти за него замуж. А та, которую он прежде любил, из-за которой когда-то страдал, — какой до смешного грубой и неуклюжей казалась ему теперь!
Мир стал для него бледным, пустым, бесцветным. — Он видел, как танцуют дочери короля эльфов!
Одно только манящее утешение согревало его душу. Время пройдет. Год пролетит незаметно! И он увидит их снова. Ведь девушка-эльф пообещала ему: "Через год!"
Год казался вечностью для такой тоски, что владела им. Двенадцать лун, которые прибывают и убывают. Как медленно проходило время.
Но постепенно пролетели три, потом шесть, наконец девять месяцев. И еще один. За ним другой. Время ожидания неминуемо сокращалось!
Теперь Георг больше не был тем печальным бледным человеком, который, несмотря на свое богатство, казалось, был болен смертельной болезнью.
Нет, сияние чудесной надежды и трепетного ожидания окутало его чело. А вокруг цвело лето, все жило, сверкало и радовалось жизни — давно не было на земле лета, подобного этому.
А за самым прекрасным днем этого солнечного лета последовала тихая теплая ночь, пусть и не сияла на небе полная луна. Сердце Георга пело и радовалось так, как давно не бывало.
Он вышел из деревни. направившись к лесной опушке, — туда, где на страже, словно призрачные часовые, стояли белые березы. Он шел в глубину леса, к дальней поляне, и вглядывался, всматривался в неясный свет. Он глядел во все глаза, его страстному нетерпению не было границ.
Вот и та самая полянка, едва освещенная неярким светом молодой луны.
Георг ждал, стоя на коленях, сложив руки в молитвенном экстазе. Он ждал и надеялся, надеялся и отчаивался, отчаивался и ждал снова.
Он ничего не чувствовал, ни о чем не думал, лишь о неземной грации, лучезарной прелести дочерей короля эльфов, рассказать о которой человеческий язык не в состоянии.
Но проходил час за часом, а дочери короля эльфов не появлялись.
Наконец Георг застонал от отчаяния, ведь не могло быть на свете обмана, подобного этому.
И показалось, будто этот человеческий стон смягчил сердце бесчувственной природы. Деревья кругом, лесные цветы в траве, старая ольха поодаль, казалось, сжалились над ним. А по поляне кто-то спешил ему навстречу.
Одинокая воздушная фигура возникла перед ним в парящем, улыбающемся, дразнящем танце.
Не одна из дочерей короля эльфов, сделанная из серебра луны и золота солнца, а лунно-белое, знакомое ему прекрасное создание. Девушка-эльф, плененная им в прошлом году.
Но теперь она не умоляла и не плакала, нет.
Как стрекоза, остановившаяся на мгновение в своем причудливом полете, предстала она перед Георгом.
Ее синие глаза смотрели на него, и в них плясали веселые огоньки.
— Где же дочери короля эльфов? Где они? Ведь сегодня — та ночь, когда мы должны были встретиться.
— Сегодня? — засмеялась она.
— Ну да! — Каждый год они танцуют здесь, в ночь после самого длинного летнего дня. Так ты сказала.
— Да неужели?
Задорный смех разнесся по лугу хрустальным колокольчиком.
— Каждый год? Да, это так! Но ты имеешь в виду земной год, дурачок. А я говорила тебе о наших, эльфийских, годах! Наш год в королевстве эльфов составляет тысячу ваших человеческих лет! Приходи через тысячу лет, и я сдержу свое обещание.
Что стало с Георгом? В ту ночь он, казалось, забыл о своей тоске по эльфам. Но смех навсегда покинул его.
Он жил тихо, равнодушно, угрюмо, год за годом. Их было у него не слишком много.
После его ранней смерти большая усадьба, которую он держал в образцовом порядке, досталась смеющимся, счастливым, обычным людям, ничего не знавшим об эльфах и не ведавшим тоски по их сверхъестественной красоте.
************
Комментариев нет:
Отправить комментарий