КАРЛ РОЗЕНКРАНЦ. ОБЩИЙ ХАРАКТЕР КЁНИГСБЕРГА. 1842

ОБЩИЙ ХАРАКТЕР КЁНИГСБЕРГА

Характер того или иного города определить достаточно сложно, и все же не побоимся заметить, что главной особенностью Кёнигсберга является его универсальность. Здесь можно найти всё: каждое ремесло, каждый вид искусства, отрасль науки, увидеть всякий образ жизни, встретить множество политических и религиозных течений. 

Однако ввиду некоторой обособленности города эта универсальность страдает неполнотой и часто представлена только отчасти. Поэтому Кенигсберг можно описать как город, в котором всё существует в форме «почти».

Это почти дворцовая резиденция, потому что тут жили — и порой подолгу — герцоги, курфюрсты, короли. Это почти промышленный город, потому что здесь есть несколько крупных фабрик. Это почти крупный морской порт, потому что двух- и трехмачтовые парусники могут доплывать до самого его центра, хотя настоящий порт — Пиллау — находится в семи милях отсюда. Это город почти богатый, потому что в нем проживает множество весьма зажиточных горожан и очень состоятельных купцов. Это почти крепость, поскольку, по меньшей мере, так называется маленький форт в районе речной таможни Холлендер Баум и так далее.

Итак, характер Кёнигсберга универсален. Он до сих пор содержит много пережитков старых обычаев, но в равной степени в нем есть и крайности современности. Так, здесь до сих пор можно наблюдать физиономии, относящиеся к периоду до французского нашествия: краснощекие лица с серо-голубыми глазами, седыми, часто напудренными волосами. Этим господам свойственна солидность, они носят очень приличные костюмы, весьма удобные и узнаваемые по не очень широкому белому шейному платку с простым маленьким бантом. Это разумные, молчаливые, надежные люди, своего рода кантианские рационалисты как в религиозных, так и в политических вопросах. Их жены им под стать, с той лишь разницей, что в своей одежде женщины все же отдают дань уважения прогрессу времени. В остальном лица такие же красные, глаза такие же серо-голубые, манеры такие же простодушные, характер такой же деловитый, а образ мышления совершенно практический.

Но вместе с тем есть у нас и молодые люди, одетые согласно последнему крою модных журналов: они в длинных, тугих панталонах, как бы готовые к верховой езде, в коротких пальто, с белыми манжетами, желтыми перчатками, черными галстуками, с непременным лорнетом, свисающим на шелковый жилет. Кто-то из них подстрижен по последней моде, а у кого-то внешний облик меняется каждые четыре недели: то это окладистая борода, то пышные усы, то обилие тугих локонов на голове, которые вскоре сменяются какой-то беспорядочно свисающей львиной гривой. — Никакое нововведение не должно смущать молодого человека, который хочет быть достойным девятнадцатого века!

Но Кёнигсберг, обладая нордическим менталитетом, не спешит за модными веяниями и не будет тотчас увлекаться чем-то новым. Поспешность ему не свойственна. О, этот город не торопится с суждениями и выводами. Потребуется некоторое время, чтобы Кёнигсберг принял что-то, назвал своим. И если это новое хоть в чем-то противоречит разумной простоте, то непременно прозвучит весьма любимая у кёнигсбержцев поговорка: „Ach, maake Se mi doch nich tom Narre!" —  «Не делай из меня дурака!» 

Эта фраза слышна в Кёнигсберге повсюду, её с удовольствием повторяют здесь все: и торговка на Рыбном рынке, и нищий у Трагхеймских ворот, и маститый ученый профессор, и смазливая служаночка, которая хочет показать солдату, пытающемуся завести с ней интрижку, что она не лыком шита.

Кёнигсбержца так легко не проведешь: „Ach, maake Se mi doch nich tom Narre!"


ЛИТОВСКИЕ ПРИМЕТЫ КЁНИГСБЕРГА

Наряду с еврейскими и польскими чертами Кёнигсберга, в прежние времена здесь были весьма заметны литовские приметы, но теперь они почти исчезли. В самой Литве быстрыми темпами происходит германизация, так что там тоже постепенно вымирает своеобразный литовский язык и народные песни дайно, многие из которых собрал и перевел покойный консистор Ялрат Реза (Jalrath Rhesa) из Кёнигсберга. 

Однако при университете до сих пор существует литовская семинария, в которой учатся не только литовцы, но и мазуры. На карте расположение Литвы можно определить по ее столице Гумбиннену, которое мазуры определяют по городу Лик. Мазуры – это не прусское или литовское, а славянское племя, которое, как и литовцы, обладает ярко выраженной индивидуальностью. 

Литовца и в наши дни по-прежнему легко узнать по костюму. Он ходит в довольно длинном темно-синем или белом пальто на подкладке со светло-голубым или светло-зеленым поясом, называемым "Пассом" (der Paß). Обычно у него густые и длинные каштановые волосы, а также небольшие усы. Летом на нем шляпа, зимой шапка-ушанка в форме шлема, которая очень практична. Ее здесь принято называть литовской шапкой. Литовец носит свои вещи либо в плетеной корзинке, называемой "Лишке" (Lischke), которая висит на веревке, обернутой вокруг его туловища, либо в коробке в руках, которая носит название "Пандель" (Pandel). Такие коробки тысячами делаются в землянках на Прегеле у Синей башни. Изображение литовца можно увидеть в городе на вывесках фабрикантов мыла, вероятно, потому, что те получают большую часть сырья из Литвы, а может, потому, что их клиентами являются литовцы.

Мне не удалось сделать никаких наблюдений о влиянии латышского языка на немецкий. Помню только один забавный случай. В польской кирхе студент-богослов читал проповедь на польском языке. Сам он был литовцем. Начало проповеди было прочитано им по-польски. Но затем студент разошелся, на него нашло вдохновение, и он перешел на литовский, на котором дочитал всю проповедь до конца. Поляки-прихожане посчитали, что их молодой священник, вероятно, говорил по-французски.


ЕВРЕЙСКИЕ ГОРОДКИ НА ПУТИ ИЗ БЕРЛИНА В КЁНИГСБЕРГ

На пути из Берлина в Кёнигсберг встречаются очень своеобразные городки, населенные преимущественно евреями. Я говорю, в частности, о Шлохау*.

В других городах я видел евреев, занятых, как правило, в торговле или работающих врачами, учителями словесности и в прочих сферах гуманитарного плана. Они живут, так сказать, в смешанном обществе, в тесных квартирах, которые часто делят с другими квартирантами.

Здесь же, в Шлохау, нет ничего от такого быта. Здесь почти из каждого дома выглядывает Восток с его типично семитскими чертами. Здесь евреи – земледельцы, они оседлые люди. Нет и намека на какое-то полицейское насилие, евреи в массе своей не заперты в пределах нескольких грязных улиц, огораживаемых каждый вечер от прочего селения цепями. Здесь они живут свободно и вольно, хотя, быть может, по нашим понятиям, и достаточно нечистоплотно. Это не тот еврей, который торопится по своим делам, зажав в одной руке аршин, а под мышкой другой – рулон ткани. Нет, местные евреи попадались мне с картофельной мотыгой или лопатой в руках. Молодые девушки с черными, как воронье крыло, волосами и с босыми ногами несли на спине корзины со свеклой, капустой и пр. 

Такие сцены были для меня в новинку, и мне показалось, будто бы я попал в какой-нибудь ветхозаветный Ханаан, когда увидел еврея, который пахал в поле на упряжке быков. И только короткая курительная трубка, свисавшая у землепашца изо рта поверх бороды, напоминала о том, что мы находимся не во временах Ветхого Завета, а в современном XIX веке.


* Шлохау (пол. Człuchów, до конца XIV века Słuchów; нем. Schlochau) — городок в прусской провинции Западная Пруссия, с еврейской общиной. В 1905 г. 3500 жителей, 225 евреев. 

Ныне Члухув  — город в Польше, входит в Поморское воеводство, Члухувский повят. Имеет статус городской гмины. Занимает площадь 12,48 км². Население — 14 625 человек (на 2005 год).


Комментариев нет:

Отправить комментарий