Много лет назад, в деревне Вик /1/ на берегу Шельды, жила старуха, прозванная Нищетой; побиралась она по соседним деревням и была так стара, что все считали ее ровесницей первородному греху.
В те времена деревня Вик ютилась на краю болота и состояла из нескольких хижин, покрытых тростником.
Нищета жила на краю деревни в бедной землянке вместе со своей собакой Фаро и, кроме палки да сумы, приносимой подчас домой пустою, не было у нее никакого добра. Коли сказать по правде, она владела еще грушевым деревом, росшим одиноко сзади ее хижины; было оно очень красиво и смело могло бы соперничать в красоте со знаменитой яблоней, росшей некогда в земном раю.Есть плоды своего сада, т.е. груши, было единственным удовольствием нищей старухи, но, к несчастью, деревенские мальчуганы частенько по-своему хозяйничали в ее саду, сбивая плоды с дерева.
Каждый Божий день Нищета уходила побираться вместе с Фаро, за исключением осени, когда собака оставалась стеречь грушу, и так как бедная старуха и Фаро сильно любили друг друга, то такая разлука была для них серьезным и глубоким горем.
II.
Однажды наступила такая суровая зима, что два месяца подряд стояла жестокая стужа, камни трескались от холода и под конец выпал такой глубокий снег, что выгнанные им из лесов голодные волки бродили по окрестным деревням и селам. Все это было большим бедствием для всего края. Нищета же и Фаро гораздо больше других страдали от холода и голода.
Как-то вечером, когда выл ветер, крутя столбом снег, к Нищете, сидевшей подле угасшего очага прижавшись к Фаро, кто-то постучался в дверь. Всякий раз, когда кто-нибудь подходил к их лачужке, Фаро гневно лаял и рычал, воображая, что мальчишки подкрадываются к груше, теперь же, наоборот, он тихонько завизжал, виляя радостно хвостом.
— Ради Христа, впустите бедняка, умирающего от голода и стужи! — жалобно простонал кто-то за дверью.
— Подними щеколду! — закричала Нищета. — Никто про меня не скажет, что в такую стужу я не пустила к себе путника обогреться.
Незнакомец вошел. Он казался вдвое старше и беднее Нищеты, и, кроме изорванного синего балахона, на нем не было никакой одежды.
— Присядь, добрый человек, — сказала Нищета. — Чем богата, тем и рада, авось согреемся как-нибудь.
Она положила на очаг свое последнее полено и отдала гостю свой последний хлеб и единственную грушу. Огонь скоро разгорелся, старик, согревшись, поужинал с большим аппетитом. Фаро, ласкаясь к нему, лизал его ноги.
После ужина Нищета почти силою уложила гостя в свою ветхую постель и накрыла его своим единственным одеялом, сама же улеглась на голом полу, подложив себе под голову скамейку.
Проснувшись рано поутру, Нищета, зная, что у нее нет ни куска хлеба, чтобы покормить гостя, хотела уйти попросить милостыни и вышла за двери. Метель затихла, и снег таял под лучами вешнего солнца. Старуха вернулась в хижину за сумою и палкой и удивилась, видя, что гость собирается также уйти.
— Как, старичок, ты уже уходишь? — спросила она своего гостя.
— Я кончил свое дело и иду отдать в нем отчет пославшему меня. Я не тот, кем тебе кажусь: я — святой Ванон /2/, покровитель прихода Конде и был послан Господом Богом, чтобы убедиться, как соблюдают люди величайшую из всех добродетелей — милосердие. Я вчера стучался к бургомистру Конде, к сеньору и фермерам Вика, но они оставили меня мерзнуть за дверьми. Ты одна, такая же нищая, как и я, сжалилась надо мной, и Бог воздаст тебе за твою доброту. Если ты чего хочешь, то скажи, и твое желание исполнится.
Перекрестясь, Нищета упала на колени:
— Великий святой Ванон, — молвила она, — я не дивлюсь теперь больше тому, что Фаро лизал Вам давеча ноги, но, приютив Вас вчера, я не торговала и не торгую своим гостеприимством, да к тому же и не нуждаюсь ни в чем.
— Ты так бедна и терпишь такие лишения, что не может быть, чтобы ты не желала ничего, — сказал святой Ванон. — Говори же, чего ты хочешь?
Нищета молчала.
— Хочешь иметь хороший дом, полный как чаша всяким добром? Сокровища? Почести? Хочешь быть герцогиней? Королевой?
Старуха стояла молча, потупив голову.
— Такой святой, как я, — взволнованно сказал святой Ванон, — никак не может быть в долгу у нищей. Говори же, чего ты хочешь, а то я буду думать, что ты молчишь из гордости.
— Так как Вы настоятельно желаете узнать, чего я хочу, великий святой Ванон, то я повинуюсь Вам. Возле моей лачуги растет грушевое дерево, приносящее отличные плоды. К несчастью, деревенские мальчишки крадут их у меня, и я должна оставлять для их охраны бедняжку Фаро. Нельзя ли сделать так, чтобы всякий, кто осмелится влезть на мое дерево, не мог бы сойти с него без моей на то воли?
— Пусть так и будет, — сказал святой Ванон, улыбнувшись столь наивной просьбе и, благословив Нищету, отправился восвояси.
III.
Благословение святого Ванона, видимо, принесло счастье Нищете, и с тех пор она никогда уже не возвращалась домой с пустыми руками. Наступила осень, и деревенские мальчуганы, заметив, что Нищета ушла из дома вместе со своей собакой, забрались на ее грушу, набили свои карманы плодами, но, как только захотели слезть с дерева, оно плотно охватило воришек своими ветвями и не пустило их долой.
Воротясь домой, Нищета застала своих разорителей повисшими на дереве, выдержала их в таком положении достаточно долгое время, а когда, наконец, дозволила им слезть, то натравила на них Фаро. После этого не только мальчуганы, но и взрослые боялись даже подходить к заколдованному дереву, и Нищета со своей верной собакой зажила мирно и счастливо.
В конце осени Нищета, греясь однажды на солнце возле своей груши, услышала чей-то голос, звавший: "Нищета! Нищета! Нищета!" Голос этот был так печален и скорбен, что бедная старуха, услыхав его, невольно задрожала всем телом, а Фаро глухо завыл, словно почуяв покойника. Оборотясь, старуха заметила дряхлого тощего старика высокого роста с огромной косой на плече. Она тотчас же узнала в нем Смерть.
— Что Вам угодно, Божий человек? — молвила она испуганно. — К чему у Вас в руках такая коса?
— Она мне нужна для моей работы. Пойдем со мной, старушка, — твой час пробил.
— Уже?!
— Как "уже"? Да ты должны меня поблагодарить за то, ведь ты слишком бедна, стара и дряхла!
— Ну, уж вовсе я не так бедна и стара, как Вы полагаете! Есть у меня и хлеб в суме, и дрова на очаге, да и всего-то в Сретение Господне мне минет девяносто пять лет, а ведь я не хуже Вас держусь на ногах!
— Пойдем! Тебе будет лучше в раю, чем здесь!
— Этого еще нельзя сказать, каково мне там будет, — заметила глубокомысленно Нищета. — Да и кроме того, жаль мне расстаться с моим другом Фаро!
— Фаро отправится вместе с тобой! Пойдем же!
Нищета вздохнула.
— Позвольте мне немного приодеться, — сказала она. — Мне не хотелось бы явиться в таких лохмотьях на тот свет.
Смерть согласилась, и Нищета переоделась в свое воскресное платье из индийской ткани с цветами, служившее ей уже тридцать лет, надела на голову белый чепчик, накинула на плечи старую мантилью, в которую рядилась только в большие праздники. Одевшись, осмотрелась вокруг и, взглянув на грушу, улыбнулась. Странная мысль мелькнула в ее голове.
— Будьте добры, Божий человек, — молвила она, — не откажите в моей просьбе: пока я одеваюсь, сорвите мне три груши, я их съем дорогой.
— С удовольствием, — сказала Смерть и полезла на дерево.
Сорвав груши, она хотела слезть долой, но к великому своему удивлению, никак не могла этого сделать.
— Эй, Нищета! — вскричала Смерть. — Помоги-ка мне слезть с этой проклятой заколдованной груши.
Нищета вышла на порог хижины. Смерть изо всех сил работала и руками и ногами, отбиваясь от охвативших ее ветвей груши, но едва удавалось ей освободить одну руку, дерево, словно живое, тотчас схватывало ее вновь и оплетало своими ветвями. Эта борьба Смерти с деревом была так потешна, что Нищета разразилась громким хохотом.
— Право, я не тороплюсь идти в рай! — сказала она. — Да и тебе, кажется, тоже удобно сидеть на дереве. Останься же там, голубчик. Род людской, наверно, будет мне за то благодарен.
И Нищета ушла домой, оставив Смерть висеть на дереве.
IV.
Так как Смерть не могла более исполнять своей работы, то к концу месяца весь окрестный люд был крайне удивлен тем, что за это время никто не умер ни в Вике, ни в Френе, ни в Конде. Через месяц все были удивлены еще больше, узнав, что и во всей Фландрии не было за это время ни одного случая смерти.
Это было неслыханным происшествием, и когда наступил новый год, то из календаря всякий из фламандцев узнал, что то же самое явление наблюдалось в Бельгии, Голландии, Швеции, Франции и России.
Минул год, и в продолжение пятнадцати месяцев в целом свете не было ни одного случая смерти: все больные выздоровели, и хотя доктора не могли никак себе уяснить, почему это произошло, но это нисколько не помешало им считать эти исцеления своей заслугой.
Прошел еще год, и в день святого Сильвестра /3/ по всей земле, из конца в конец, люди поздравили друг друга с наступившим бессмертием, учредили в честь этого общественные праздники, а во Фландрии задали такой пир, какого еще не бывало на белом свете.Добрые фламандцы, на страшась больше умереть от расстройства желудка, подагры и апоплексии, взапуски и наперебой обжирались и пьянствовали: за три дня каждый из них съел четверик хлеба, не считая мяса и овощей, и выпил бочку пива, кроме джина и можжевеловой водки.
Сознаюсь, я с трудом верю этому, как и тому, что все люди в это время считали себя счастливыми. Никто в мире не подозревал в Нищете виновницы общего счастья. Она же, будучи скромна, нисколько не думала хвастать своим подвигом.
Все шло хорошо в продолжение тридцати лет, но к концу их уже не считалось редкостью встречать сплошь и кряду стариков в возрасте от ста десяти до ста двадцати лет, считавшемся ранее годами полного одряхления. Вот эти-то старики, обремененные недугами, беспамятные, слепые, оглохшие, лишенные чувств, вкуса, осязания и запаха, равнодушные ко всем радостям жизни, начинали находить, что бессмертие вовсе не такое огромное благо, каким раньше им казалось. Вереницами ползли они погреться на солнце, скорбя и опираясь на палки, с судорожно трясущимися головами, потускневшими глазами, кашляя и отплевываясь, высохшие, захирелые, сморщенные, похожие на огромных улиток; при этом женщины были еще более отвратительны, чем мужчины. Самые дряхлые и немощные старцы оставались в постели, и не было дома, в котором не охало бы пяти или шести прапрадедов к великому огорчению своих праправнуков и их внуков. Пришлось выстроить неизмеримые больницы, где каждое новое поколение занималось уходом и попечениями о предшествующих поколениях, не могших избавиться от жизни. Помимо этого, так как ни завещаний, ни наследств не было, новому поколению в сущности не принадлежало ровно ничего; все земли, имущество и деньги были достоянием прапрадедов, не могших ни пользоваться ими, не распоряжаться.
Законы потеряли силу и авторитет, скоро бессмертное человечество, уверясь, что в ад попасть ему не придется, пустилось во все тяжкие по скользкой стезе порока: грабило, крало, насиловало, поджигало, но, увы! никого не могло убить. Всем этим общая беда не ограничивалась: мир настолько переполнился обитателями, что уже не мог их более прокормить, наступил ужасающий голод, и люди, блуждая полунагими и не зная, куда преклонить голову, жестоко страдали от голода, но умереть от него все же не могли.
Если бы Нищета предвидела такое страшное бедствие, то, вероятно, не пожелала бы его продолжить даже и ценою своей жизни, но, давно уже привыкнув переносить лишения и болезни, она менее всех страдала от голода и, став от старости как бы слепой и глухой, не отдавала себе ясного отчета в том, что происходило вокруг нее.
Доведенное до крайности человечество проявило такую же горячую энергию в поисках смерти, какую ранее употребляло на то, чтобы избежать ее. Оно прибегло к помощи яда и различных смертоносных орудий, но ни яд, ни эти орудия нисколько не помогли общему горю и, повреждая тело, не могли лишить его жизни. Стали объявлять друг другу войны; по общему уговору народы ринулись друг на друга, причиняли себе этим массу бедствий и зла, но никого не убили.
Тогда собрали огромный "Конгресс Смерти" из врачей всех пяти частей света, белых, желтокожих, негров и индийцев, тщетно искавших средства от бессмертия.
Предложили выдать десять миллионов франков тому, кто откроет это средство; все врачи написали каждый по объемистому тому о способе найти смерть, подобно тому, как ранее писали диссертации о средстве вылечить холеру, но все их усилия заставить умереть кого-нибудь из людей были безуспешны.Бессмертие было для человечества ужаснее всемирного потопа, так как длилось долее и никто ему не предвидел конца.
V.
В это время в Конде жил очень ученый врач, говоривший почти всегда по-латыни и прозванный доктором De Profundis /4/. Был он честным врачом, отправившим некогда на тот свет многих и многих своих пациентов, и душевно страдавшим, потеряв возможность морить людей по-прежнему.
Однажды под вечер, возвращаясь с обеда у волостного старшины и будучи навеселе, он заблудился вблизи болота. Случай привел его к хижине Нищеты, и ему послышался чей-то жалобный голос:
— О! кто же освободит меня и тем самым спасет человечество от бессмертия, во сто раз худшего, чем чума?!
Мудрый врач, услыхав этот возглас, возвел горе свои очи, и радости его не было пределов: он узнал Смерть.
— Как? Вы ли это, мой старый друг? — спросил он. — "quid agis in hac pyro"? /5/
— Ровно ничего, доктор De Profundis, — отвечала Смерть. — Вот это-то именно меня и огорчает. Протяните-ка мне руку и помогите слезть вниз.
Добряк доктор протянул Смерти свою руку, и она так крепко ухватилась за нее, силясь слезть, что подняла доктора с земли. Тотчас же груша оплела злополучного врача своими ветвями, и, как он ни отбивался от их объятий, слезть вниз никак не мог и повис на дереве рядом со Смертью.
Все окрестные жители дивились, не видя его в продолжение одного-двух дней, напечатали о пропаже врача в газетах, но он не отыскивался. Один лишь De Profundis исчез из числа жителей Конде в течение долгих, долгих лет; уж не нашел ли он способа умереть и хотя некогда и был великодушным человеком, не воспользовался ли им слишком эгоистично, не сообщив никому этой драгоценной тайны? Все горожане вышли на поиски пропавшего врача и так хорошо и быстро обшарили деревню Вик и ее окрестности, что скоро добрались и до хижины Нищеты. При их приближении доктор замахал платком, призывая их на помощь.
— Сюда! — кричал он. — Сюда, друзья мои! Вот где Смерть, вот она! Я вполне основательно написал, что она непременно находится в болотах Вика, настоящем гнезде холеры. Я ее нашел, но non possumus descendere /6/ с этой окаянной груши!
— Да здравствует Смерть! — воскликнули единогласно горожане и бесстрашно приблизились к груше. Но едва только они подали руки Смерти и доктору, как мигом были охвачены плотно ветвями чудесного дерева и повисли на нем. Скоро вся груша покрылась людьми, и странное дело: по мере того, как дерево захватывало в плен прикасавшихся к нему, оно росло и увеличивалось. Прибывшие на помощь люди хватались за ноги повиснувших на дереве и образовывали из себя целые гирлянды и цепи. Напрасно оставшиеся на земле старались стащить с заколдованной груши хотя бы одного из ее пленников: проклятое дерево не выпустило ни одной жертвы из своих цепких объятий. Обескураженным жителям пришло в голову попробовать срубить грушу; они принесли топоры и дружно принялись за работу, но, к сожалению, как ни старались, не смогли даже и оцарапать коры околдованного дерева. Они остолбенели от удивления и отчаяния, недоумевая, какому святому следует молиться о помощи. В это время Нищета вышла из своей хижины и расспросив о причине общего волнения и сознав все причиненное ею человечеству зло, пожелала загладить свой невольный проступок.
— Лишь я одна могу освободить Смерть, — сказала она. — Но соглашусь сделать это тогда, когда Смерть даст мне слово не являться за мной и Фаро, пока я три раза не позову ее.
— По рукам! — сказала Смерть. — Я сама попрошу святого Ванона выпросить тебе эту льготу у Господа Бога.
— Сойдите вниз, я вам это позволяю! — закричала Нищета. И Смерть, доктор и все прочие люди градом, словно зрелые плоды, посыпались с дерева.
Тотчас же Смерть принялась за свое дело и отправила на тот свет почти всех наиболее тяготившихся жизнью и одряхлевших. Но так как каждый старик торопился поскорее умереть, то Смерть увидала, что ей одной нельзя будет справиться с массой работы. Тогда она собрала целую армию докторов, назначила главнокомандующим ею доктора De Profundis и при ее помощи в несколько дней освободила землю от излишнего количества людей. Все вошло в прежнюю колею, и все старики от ста и более лет умерли, исключая Нищету, которая живет по-прежнему и до сих пор еще ни разу не призывала Смерти.
Оттого-то, как говорят, Нищета и существует вечно на земле.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Совр. город Vicq.
Название местечка представляется символичным. Слово "wyk" обозначает фламандцев вообще.
2. Святой Ванульф, или Ванон (Wasnon, Wasnulf) — жил в Конде в VII веке. Прибыл во Фландрию по приглашению Сент-Винсента графа Хено с прочими монахами из Ирландии и Шотландии. Религиозный деятель, святой покровитель Конде. Праздник святого Ванульфа празднуется в октябре.3. День святого Сильвестра (Селиверстов день) в католических странах отмечается 31 декабря.
4. "из глубины, из бездны" (лат.)
"... de profundis clamavi" — "из глубины взываю" (Псалом 129:1)
5. "..что ты здесь делаешь?"
6. "..не могу слезть"
Источник
КОПИРОВАНИЕ/ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ ТЕКСТА ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО С АКТИВНОЙ ССЫЛКОЙ
НА HTTP://VBADEN.BLOGSPOT.COM.
Комментариев нет:
Отправить комментарий