Cлучилось это в XII столетии при епископе Вилибальде в прекрасном графстве Фландрии. Государь ее Роберт II, по прозванию Иерусалимский, был в давнем отъезде: обет, данный Христу и папе, увел его в крестовый поход и задержал в Святой земле на долгие годы. А между тем в стране было худо. Три лета, одно за другим, стояли мокрые. Пажити сгноило ливнями, морские волнения опустошили побережье. Наступил голод, а за голодом пришла чума.
Развился разбой. Шайки бандитов бродили по краю, не встречая ни малейшего сопротивления. Грабила оголевшая чернь, грабило хищное дворянство. Порядочному и зажиточному человеку стало не житье во Фландрии. Мещане, купцы, ученые, художники и прочие мирных занятий люди бежали толпами за море -- в Англию, где король Генрих II принимал их с распростертыми объятиями. Ведь люди эти приносили в его государство не только свои средства, но и свое образование, свой навык к искусствам и ремеслам, в которых тогдашние англичане ушли еще не далеко. Он отвел фламандским эмигрантам земли на восточном берегу своего королевства и наделил их льготами и привилегиями.
В дополнение несчастий Фландрии Роберт Иepyсалимский, хотя и возвратился, наконец, в Европу, но пал в битве при Манте, сражаясь за Людовика Толстого. Графскую корону Фландрии принял от Роберта сын его Балдуин VII, — человек молодой, и, правду сказать, ждали от него немного прока /1/.
Когда короновали Балдуина, он по старому обычаю в графской мантии и в венце показался с вышки своего дворца гордым вассалам и шумящему народу.
С важною осанкой стоял он над толпой; взор его быль суров; на тяжелый боевой топор опирал он закованные в сталь руки. Изумился народ: никогда еще не видал он таким веселого принца Балдуина. Мертвая тишина легла над площадью, и когда заговорил новый граф, речь его неслась гулко и веско, как набат, -- и ни одно слово не пропало даром.
-- Откройте уши, господа, -- сказал Балдуин, -- и слушайте меня хорошенько. А выслушав, поймите и запомните. Сегодня я, Балдуин VII, сын Роберта, граф Фландрский, учреждаю в стране мир общий и дворянский. Учреждаю, утверждаю и клянусь поддерживать его, донеже есмь.
Объявляю его с этого самого дня, с этого самого часа. Объявляю его вашему честному собранию и велю провозглашать о нем на всех площадях и перекрестках. Я сказал, -- и мир уже в силе. А кто его нарушит, -- горе тому!
И взмахнул топором Балдуин и крепко стукнул им по перилам балкона. А солнечный луч играл на топоре, и зловещая сталь сыпала веселые искры.
Тогда выступил вперед, в воинском доспехе, герольд и, развернув хартию, писанную золотом и киноварью, прочел громко:
МИР ОБЩИЙ. МИР ДВОРЯНСКИЙ.
МИР БОЖИЙ.
I. Да никто не дерзает врываться насильно в чужие дома ночными часами.
Не то -- казнен будет смертью.
II. Да никто не дерзает поджигать чужое жилье, ниже грозить другому поджогом.
Не то -- казнен будет смертью.
III. Да никто не дерзает носить оружья на теле -- кроме судей, солдат, охраны и полиции графа.
Не то -- казнен будет смертью.
IV. Кто убил или рану нанес, пусть докажет пред правым судом, что невольно он грех совершил, защищая себя от ударов другого.
Не то -- казнен будет смертью.
V. Пусть свою правоту подтвердит он поединком или Божьим судом -- испытаньем водою, огнем иль железом.
Не то -- казнен будет смертью.
VI. Судьи графа, чиновный синклит и все, кто под графом и с графом, -- да творят всем в стране добрый суд.
Не то -- казнены будут смертью.
VII. Да не смеют они налагать податей не под силу народу.
Не то -- казнены будут смертью.
И снова взмахнул топором Балдуин и снова поклялся.
-- Мир общий и вечный. Так я сказал, -- так теперь и будет. А кто его нарушит, -- горе тому.
Назавтра, после обедни, Балдуин вновь вышел на вышку дворца. Большая свита следовала за ним, а на площадь пришел палач, с своими подмастерьями, и положили они плаху, и разожгли костер, и повесили над костром котел с конопляным маслом.
И вскричал герольд:
-- Кто хочет просить суда у его светлости графа Фландрского? Выступайте вперед и обвиняйте без страха!
Нищая старуха, в рваном рубище, вся в синяках и ранах, подняла руки вверх и, расталкивая перед собою толпу, завопила:
-- Я! Я прошу суда у графа!
И когда стала пред лицом Балдуина, сказала:
-- Ваша светлость! Я бедная вдова. На шeе у меня -- трое сирот: дети моего покойного сына, что сложил голову в Палестине, на службе Господу Богу и его светлости, вашему отцу. Их, ваша светлость, надо поить и кормить, а достатки мои малые. Всего-то имущества у меня было -- хата, да две коровенки. Вчера, ввечеру, ехал мимо министр ваш, Пьер д'Оскан, --- вон этот великолепный рыцарь, что стоит возле вашей светлости. Полюбились ему мои коровы, и он велел своим лакеям угнать скотину к себе, в свой коровник. А когда я сказала: -- Нет, господин рыцарь, теперь не те времена! -- и стала грозить ему вашим судом, -- министр ваш приказал слугам разнести мою хату по бревну, избил меня и сирот... и вот я пред вашею светлостью, вся -- как видите.
Ничего не ответил старухе Балдуин, точно и не слыхал ее. А рыцарь Пьер д'Оскан стоял -- не робел. Могучий он был человек, и не ему было бояться графского суда и поклепов какой-то нищей оборванной старухи.
-- А что, палач, -- сказал Балдуин, -- хорошо ли разгорелся твой костер, довольно ли вскипело в котле масло?
-- Никак нет, ваша светлость, -- отвечает палач. -- Сию минуту вскипит, -- обождите самую малость!
Граф кивнул головою, и герольд закричал:
-- Кто еще просит графского суда, выходи вперед и обвиняй без страха.
Оробела старуха. Видит: Пьер д'Оскан глядит на нее зверем, а сам ухмыляется в ус: что, старая ведьма, много ли взяла? А теперь -- погоди! теперь тебе, за кляузы, не то еще будет!
"Господи! -- думает старуха, -- вот уж правда, что кого Ты захочешь погубить, так прежде разум отымешь. Ну как могла я поверить графскому суду? Разве мыслимо, чтобы граф вступился за нас, смердов, против знатного господина? Ни доброго словечка не молвил мне Балдуин, а министр его теперь сживет меня со свету. И осталось мне одно: бежать, куда глаза глядят, покуда голова цела на плечах".
Юркнула в толпу и была такова. А по народу -- что ветер -- гудел глухой ропот.
-- То-то! на обещанья граф щедр, а на расправу выходит жидок.
-- Всем сулил равный суд, а, небось, руки коротки -- не тронул своего полномочного министра.
-- Свой своему поневоле друг!.. И граф -- дворянин, и Пьер д'Оскан -- дворянин. Волк волка не ест, так дворянину ли наказать дворянина?
Балдуин не слушал народной молвы, а под шум мирил двух мещан, что принесли к нему на суд свою подворную тяжбу... Замирил, отпустил и снова к палачу:
-- А что, палач, хорошо ли разгорелся твой костер, довольно ли вскипело в котле масло?
-- Никак нет, ваша светлость. Cию минуту вскипит, обождите самую малость.
Снова принялся за суд Балдуин, примирил две семьи, что дошли до ножей из-за отказа в сватовстве отцу жениха отцом невесты. Отпустил и спрашивает в третий раз:
-- Теперь, палач, готов ли твой костер, в пору ли вскипело в котле твоем масло?
-- О, да, ваша светлость! -- теперь лихо горит мой костер, и как раз в пору кипит в котле над ним масло.
-- Приблизьтесь же ко мне, сир Пьер д'Оскан, -- а ты, палач, возьми этого человека.
Затрясся рыцарь, как осиновый лист, побледнел, как мертвец, и, шатаясь, выступил вперед на зов государя... Сам палач оробел, смотрит на Балдуина, не верит ушам: то ли он ослышался? то ли молодой граф рехнулся?
Но грозно взглянул Балдуин, тряхнул топором. И схватил палач рыцаря и -- как был тот в сапогах и шпорах -- швырнул его в кипящее масло. А народ рукоплескал и вопил:
-- Да здравствует граф Балдуин и праведный суд его!
-- Да здравствует Балдуин Справедливый!
-- Да здравствует Балдуин Народолюбец!
-- Да, -- отвечал граф Балдуин. -- Справедливый и Народолюбец. Принимаю от вас эти прозвища и -- вы увидите! -- сумею их заслужить.
Два года спустя, не стало ни грабителей, ни насильников, ни воровства и разбоя во всей Фландрии. Успокоенная страна быстро богатела, росла и крепла. Эмигранты понемногу возвращались в край. Нахлынули иноземные купцы, и под рукою обезопасившего ее государя ожила и расцвела, вовсе увядшая было торговля. Крестьяне, перестав робеть за судьбу своих посевов, уверенные, что ни один насильник не посмеет вытоптать их нивы или отнять у них снятый со жнивья хлеб, обрабатывали землю на славу. Bсе хвалили и славили Балдуина в народной среде и звала его людская молва не иначе, как "молодец с большим топором".
Ненавидели Балдуина лишь знатные вассалы, которых он обуздал. В своих разбойничьих замках они ковали крамолу, составляли заговоры, и один им едва-едва не удался.
В великий день Рождества Балдуин давал дворянству пир в своем дворце. Много было выпито доброго вина и пенистого пива. Когда же -- так подумали гости -- охмелел Балдуин, вдруг бросились они на него с мечами.
Двадцать два человека было их, а Балдуин, один, вскочил им навстречу. Схватил он со стены свой острый топор, а, вместо щита, взял со стола серебряную чашу... Так бился он один, как кабан против псов, пока не прибежала к нему на помощь верная стража.
Солдаты изрубили в куски всех заговорщиков. -- лишь одному дана была пощада. То был Роберт де-Фекьер, родной племянник графа. Малый молодой, но распутный и пьяница, он больше всех проклинал "общий мир" и его строгие расправы, больше всех ненавидел сурового дядю и усерднее всех желал ему смерти. Он, первый, вошел в заговор и ..остался в нем последним...
-- Ну, -- сказал Балдуин, -- вот и конец забаве. Унесите вон эти трупы, вытрите кровь, омойте полы, и сядем опять пировать! Маленькие неприятности не должны мешать большому удовольствию.
И он вытер полою окровавленный топор, и протянул своему гофмаршалу, чтобы тот налил вина, ту самую огромную чашу из серебра, что сослужила ему в бою такую хорошую службу.
-- Поди сюда, любезный племянник мой Роберт. Садись-ка рядом, душа моя. Ты довольно повозился сегодня, стараясь убить меня, -- небось, устал, недурно будет теперь и выпить.
Дрянь-человечишка был Роберт де-Фекьер, но смелости взаймы ни у кого не просил, да и за словом в карман не лазил. Смотрит и не разберет: не то насмехается над ним дядя, не то и впрямь не держит на него гнева.
-- А, -- думает, -- была не была, -- валять шута, так валять до конца.
Выпил Роберт и прищелкнул языком.
-- Ай да винцо! -- сказал он, -- что ни в рот, то спасибо.
-- О? нравится тебе? Если так, не тужи: я подарю тебе его целую бочку... Гофмаршал, прикажи сейчас же прикатить сюда из погребов моих бочку мальвазии -- лучшую, какая у нас найдется.
Прикатили.
-- Эта бочка -- твоя, Роберт. Я обещал тебе ее, и ты ее получишь. Пей, милый Роберт, пей, не стесняйся. Она -- вся твоя, а ты -- весь ее. Ты любишь мальвазию, а я люблю тебя, и, чтобы сделать тебе приятное, как добрый дядя, -- клянусь: ты примешь смерть от мальвазии, и бочка мальвазии будет тебе гробом.
Наполни чашу! Черпай смелее... пей! Вот так. А, когда ты, дружок мой, опьянеешь, палач возьмет тебя за ноги, всунет головою в остальное вино и заколотит за тобою донце. Господа! позовите-ка палача.
Роберт хотел просить пощады, но Балдуин протянул ему чашу, и в сухом, холодном взоре дяди молодой человек прочитал бесповоротно: смерть.
-- Спасибо -- хоть умру пьяный! -- подумал он, принял чашу и опорожнил залпом.
Но вино хоть бы чуточку опьянило его: словно он проглотил стакан воды. Тогда он налил чашу снова... выпил третью, четвертую... опьянение не приходило. Пятую... седьмую... девятую... только бы кончить скорее, только бы избавиться от этой медлительной пытки, от глумливого позора этой безобразной, унизительной казни. Но все напрасно: голова не кружится, ноги стоят твердо, мысли ясны, речь не мешается, только сердце щемит невыносимо, горит в груди, да губы высохли в угольки, и язык, как суконная тряпка, болтается в воспаленном рту...
-- Плаху! топор! -- прохрипел он, наконец, -- граф, сжальтесь! прикажите рубить мне голову.
Вместо ответа неумолимый Балдуин показал племяннику на новую чашу, которую, с молчаливым поклоном, подносил осужденному гофмаршал.
Издевательство продолжалось до рассвета. Бочка опустела на четверть, Балдуин устал следить за пыткой, соскучился, зевал, кряхтел и охал, а мученик все был трезв, молча пил и смотрел на дядю страшным взором сознательного ужаса смерти...
Наконец, Балдуина совсем сморило сном. Он сжалился -- махнул рукою. Палач схватил Роберта, перевернул вверх ногами и всунул в бочку.
А граф Балдуин лег в постель и опочил сном праведника.
Но, так как и он в течение ночи пил вина больше, чем привык и чем следовало, то во сне ужасно храпел.
 |
| Бодуэн (Балдуин) VII, граф Фландрский ************************* |
ПРИМЕЧАНИЕ.
1. Бодуэн VII Секира (фр. Baudouin VII de Flandres, 1092/1093 — 17 июня 1119, похоронен в Сен-Бертине) — граф Фландрии в 1111—1119, сын Роберта II, графа Фландрии, и Клеменсы Бургундской. Бодуэн VII стал графом Фландрии после смерти отца Роберта II Иерусалимского.
Также как и его предшественники, Бодуэн поддерживал города и рынки. Он предпринял большие усилия, стараясь обеспечить законность и порядок в стране. Также он опасался набегов и принимал решительные действия против преступников, разбойников и мятежных дворян.
Города служили ему поддержкой в борьбе против дворянства. Своё прозвище "Секира" Бодуэн получил из-за своих энергичных мер против нарушителей спокойствия в стране.
2. Александр Валентинович Амфитеатров (1862, Калуга — 1938, Леванто, Италия) — русский прозаик, публицист, переводчик, литературный и театральный критик, драматург.
Комментариев нет:
Отправить комментарий