СОДЕРЖАНИЕ
1. УЖ-ЗОЛОТАЯ КОРОНКА
2. ЛИСА И ЗАЯЦ
3. ЧЕРТОВА ДОРОГА НА ФАЛЬКЕНШТЕЙН
3. ЧЕРТОВА ДОРОГА НА ФАЛЬКЕНШТЕЙН
4. ГОВОРЯЩИЙ ОСЕЛ
5. ШАПКА-НЕВИДИМКА
6. ЗОЛОТЫЕ ОВЕЧКИ
7. КОРОЛЕВИЧ-ПАСТУХ
8. КАК МАЛЬЧИК УЧИЛСЯ КОЛДОВАТЬ
9. СИЛАЧ ГОТЛИБ
10. ВЕЧНЫЙ ПОСОХ
11. БЕЛЫЙ ВОЛК
12. ОРЛЫ И ВОРОНЫ
13. ЗАЯЦ И ЦАРЬ СЛОНОВ
14. ЗАЯЦ И ПТИЦА
15. ОТШЕЛЬНИК И ТРОЕ МОШЕННИКОВ
16. ХИТРЫЙ ВОРОН
17. ВОР И ЧЕРТ
18. МЫШКА-ОБОРОТЕНЬ
19. МЕСТЬ И КОВАРСТВО ВОРОНОВ
20. РУСАЛКА
21. ПРЯХА НА ЛУНЕ
22. САМОЕ НЕОБХОДИМОЕ НА СВЕТЕ
23. НЕБЛАГОДАРНОСТЬ – УДЕЛ СЕГО МИРА
24. БЕЗДУШНЫЙ
25. СИНИЙ ОГОНЕК
27. ПОРТНОЙ ГАНС И ЗВЕРИ-ВСЕЗНАЙКИ
28. БЕРЕЖЛИВЫЙ И РАСТОЧИТЕЛЬНЫЙ
29. ВОЛШЕБНЫЕ ПРЕДМЕТЫ
УЖ-ЗОЛОТАЯ КОРОНКА
В хлеву одного скряги-крестьянина, у которого скотницей служила девушка добрейшей души, поселилась прелестная змейка с золотой коронкой на голове. Иногда по ночам в хлеву раздавалось чудное пение: то пела змейка – белый уж с золотой коронкой; а эти ужи имеют дар петь лучше иной голосистой птички.
Лишь только верная служанка входила в хлев, чтобы подоить коров или переменить им подстилку, змейка выползала из трещины в стене и умными глазенками смотрела на хлопотливую девушку, которая исполняла свою работу с большим старанием, – она любила скотину своего хозяина больше всего на свете. Доброй скотнице казалось, что змейка будто просит у нее чего-то, и вот она всякий раз стала наливать на блюдечко немного теплого коровьего молока и ставить его перед маленьким животным. Змейка-золотая коронка с удовольствием пила молоко, поворачивая при этом головку во все стороны, и тогда золотая коронка блистала, как алмаз, и освещала темный хлев.
Добрая девушка полюбила белую змейку тем более, что с того времени, как она стала поить ее молоком, коровы ее господина заметно толстели, давали больше молока, были всегда здоровы и приносили таких славных теляток, что сердце молодой девушки радовалось при виде их.
Однако в один прекрасный день случилось, что хозяин вошел в хлев как раз в то время, когда уж пил ту капельку молока, которую ему поставила скотница. Крестьянин был настолько жаден и скуп, что раскричался на бедную девушку, точно она раздавала кому-нибудь его молоко целыми ведрами.
– Ах ты, негодная девчонка! – кричал злой крестьянин. – Так-то ты обращаешься с добром своего господина! Да на тебя кары нет! Вздумала еще кормить и пускать в хлев такого ядовитого червя, который и без того по ночам высасывает у коров молоко! Виданное ли это дело? Можно подумать, что ты злая колдунья, которая водится с самим сатаной, этим чертовым червем!
Бедная девушка только и могла ответить горькими слезами на незаслуженные грубые упреки. Но крестьянин не обратил даже внимания на ее слезы, напротив – кричал и злился все больше; забыв всю верность и старание девушки, он не переставал неистовствовать и ругаться.
– Вон из моего дома, говорю я тебе, вон! Мне не нужны воровки молока и колдуньи! Скорее связывай свой узел, сию же минуту! И проваливай вон из деревни, чтобы твоего и духу здесь не было, а не то – я еще донесу на тебя, – упекут тебя, высекут розгами; ах ты, злая колдунья!
Громко плача, ушла изруганная девушка из хлева, пошла в свою каморку, уложила платья и связала узел. Выйдя из дому, она должна была пройти двором. Защемило вдруг ее сердце, – услыхала она, как мычат в хлеву любимые коровушки! Крестьянин между тем ушел куда-то; тогда она вошла еще раз в хлев, чтобы потихоньку со слезами проститься со своими любимицами: добрый слуга всегда полюбит хозяйскую скотину, как свою собственную.
Так стояла девушка в хлеву и плакала и гладила каждую коровушку, а ее первая любимица лизала ей руку, – вдруг, откуда ни возьмись, подползла к ней змейка-золотая коронка.
– Прощай, несчастный червячок, теперь никто не будет кормить тебя, – сказала девушка.
Тут змейка вытянулась, словно захотела положить ей на руку свою головку, с которой вдруг упала золотая коронка и осталась в руках у девушки, змейка же выползла вон из хлева, прямо во двор, чего прежде она никогда не делала. Этим она точно хотела показать, что и она уходит из дому, где ей теперь пожалеют дать даже капельку молока.
Бедная же девушка пошла своей дорогой, не подозревая вовсе, какой богачкой она теперь стала. Она и понятия не имела о той волшебной силе, которая заключается в коронке ужа. Все удавалось тому, кто обладал ею, все любили того человека, почести и радости были уделом его.
Только вышла девушка за околицу деревни, как ей повстречался самый красивый парень, молодой Шульц, сын известного богача. Отец его умер недавно. Молодому человеку тотчас же понравилась девушка, он поклонился ей и расспросил, куда она идет и почему оставила службу у своего хозяина. Так как она откровенно рассказала ему все, как было, то он велел ей пойти к его матери, и передать, что он посылает ей девушку.
Госпожа Шульц, выслушав девушку, доверчиво отнеслась к ней и оставила ее у себя в доме. Когда вечером работники и работницы богатого крестьянина пришли ужинать, то новую служанку заставили читать застольную молитву; тогда всем показалось, что святые слова молитвы льются из уст самого ангела, так трогательно было ее чтение, и все полюбили молодую девушку. После ужина, когда она прочла благодарственную и вечернюю молитвы и хотела уже выйти из комнаты, богатый сын Шульца взял ее за руку и привел к матери, ее, совершенно бедную служанку свою, говоря:
– Матушка, благослови нас, – хочу ее взять себе в жены или не женюсь вовсе. Она меня просто очаровала!
– Она и нас всех очаровала, – ответила старуха Шульц. – Она так же набожна, как и красива, так же скромна, как и невинна. Да благословит вас Господь! От души рада принять ее в дочери.
Так случилось, что бедная служанка сделалась самой богатой крестьянкой во всей деревне, да к тому же и самой счастливой. А у скупого крестьянина, который пришел в ярость из-за нескольких капель молока и вытолкал на улицу верную служанку, все пошло несчастливо. С исчезновением ужа-золотая коронка исчезло и его счастье; вскоре ему пришлось продать всю скотину, а затем и все поля. Богач Шульц, скупил все это, и жена его, украсив зелеными венками своих любимиц, повела их к себе в хлев, гладила их, давала им лизать свои руки и снова сама доила и кормила их.
Однажды, когда она опять была в хлеву, появилась там вдруг и белая змейка. Молодая женщина скорей вынула из кармана золотую коронку и подала ее змейке со словами:
– Как хорошо, что ты пришла сюда! Теперь ты получишь каждый день столько молока, сколько хочешь, а вот возьми и золотую коронку, благодарю тысячу раз, что ты так помогла мне ею! В настоящее время она мне больше не нужна – любовь, верность и труд уже сделают меня и впредь счастливой да богатой.
Белая змейка взяла обратно свою коронку и поселилась в хлеву у молодой женщины, в доме которой всегда царили мир, благодать и Божье благословение.
Лиса и заяц отправились вместе путешествовать. Стояла зима, нигде ни травинки, в полях ни мышонка, ни букашки.
– Ну, уж и голодная пора, – сказала лиса зайцу, – у меня все кишки подвело.
– Действительно, – отвечал зайка. – Повсюду хоть шаром покати; я готов начать грызть собственные уши, если бы они только попали ко мне в рот.
Потащились оба путника дальше. Вот видят: идет вдали молодая крестьянка и несет на руке корзину, а из корзины доносится приятный запах свежих, только что испеченных булочек.
Много столетий прошло с тех пор, как рыцарь фон Сайн добивался руки дочери владельца замка Фалькенштейн.
Отец был неблагосклонен к рыцарю и отказал ему в сватовстве, предложив такие условия, которые выглядели просто насмешкой. – Охотно готов отдать вам в супруги свою дочь, только от вас потребую за это ничтожнейшую услугу. В течение одной ночи сройте эти скалистые вершины, чтобы здесь образовалась прохожая и проезжая дорога – вот мое требование, условие и последнее решение!
Невозможного желал жестокосердный отец, и если бы тысячи и десятки тысяч рук до изнеможения работали, срывая твердые скалы, немыслимо было в такой короткий срок закончить работу.
Уехал ни с чем рыцарь фон Сайн, по имени Куно, и отправился в Святую Землю. Там он храбро сражался, отличился во многих битвах с сарацинами, искал себе смерти, но не нашел ее. Притом он все не мог забыть любимой им девушки, за которую сватался, и решил вернуться на родину, где, кроме рыцарского замка, у него были еще богатые серебряные копи.
С печальными мыслями бродил он по скалам, окружавшим замок. Фалькенштеин мечтал о том, как бы хорошо было получить весточку от возлюбленной, и пристально глядел на каменные глыбы, такие же непоколебимые, как и его судьба.
– Ах, – вздыхал храбрый рыцарь, – сила человеческая здесь ничего не сделает, лишь колдовством можно сдвинуть эти скалы и провести по ним дорогу!
Вдруг слышится ему, будто кто-то называет его по имени. Он осмотрелся вокруг и видит, как из расселины скалы выходит седой как лунь, сморщенный, маленький человечек в коричневой грубой одежде и говорит ему каким-то особенным голосом такие слова:
– Куно фон Сайн! Зачем нарушаешь ты наш покой? К чему взрываешь в своих владениях самые недра земли? Ты желаешь, чтобы по этим скалам прошла дорога? Ты хочешь назвать своей наследницу замка Фалькенштеин, которая сидит там наверху одинокая и грустит и томится по тебе? Все будет по-твоему, дай только одно святое обещание и клянись, что сдержишь его!
Появление старичка и его речь смутили рыцаря, ему стало жутко, он подумал, что это искушение злого духа и что за все счастье ему придется, пожалуй, заплатить ценой собственной души; поэтому он и спросил не без робости:
– Чего ты требуешь?
Тогда старичок сказал:
Однако в один прекрасный день случилось, что хозяин вошел в хлев как раз в то время, когда уж пил ту капельку молока, которую ему поставила скотница. Крестьянин был настолько жаден и скуп, что раскричался на бедную девушку, точно она раздавала кому-нибудь его молоко целыми ведрами.
– Ах ты, негодная девчонка! – кричал злой крестьянин. – Так-то ты обращаешься с добром своего господина! Да на тебя кары нет! Вздумала еще кормить и пускать в хлев такого ядовитого червя, который и без того по ночам высасывает у коров молоко! Виданное ли это дело? Можно подумать, что ты злая колдунья, которая водится с самим сатаной, этим чертовым червем!
Бедная девушка только и могла ответить горькими слезами на незаслуженные грубые упреки. Но крестьянин не обратил даже внимания на ее слезы, напротив – кричал и злился все больше; забыв всю верность и старание девушки, он не переставал неистовствовать и ругаться.
– Вон из моего дома, говорю я тебе, вон! Мне не нужны воровки молока и колдуньи! Скорее связывай свой узел, сию же минуту! И проваливай вон из деревни, чтобы твоего и духу здесь не было, а не то – я еще донесу на тебя, – упекут тебя, высекут розгами; ах ты, злая колдунья!
Громко плача, ушла изруганная девушка из хлева, пошла в свою каморку, уложила платья и связала узел. Выйдя из дому, она должна была пройти двором. Защемило вдруг ее сердце, – услыхала она, как мычат в хлеву любимые коровушки! Крестьянин между тем ушел куда-то; тогда она вошла еще раз в хлев, чтобы потихоньку со слезами проститься со своими любимицами: добрый слуга всегда полюбит хозяйскую скотину, как свою собственную.
Так стояла девушка в хлеву и плакала и гладила каждую коровушку, а ее первая любимица лизала ей руку, – вдруг, откуда ни возьмись, подползла к ней змейка-золотая коронка.
– Прощай, несчастный червячок, теперь никто не будет кормить тебя, – сказала девушка.
Бедная же девушка пошла своей дорогой, не подозревая вовсе, какой богачкой она теперь стала. Она и понятия не имела о той волшебной силе, которая заключается в коронке ужа. Все удавалось тому, кто обладал ею, все любили того человека, почести и радости были уделом его.
Только вышла девушка за околицу деревни, как ей повстречался самый красивый парень, молодой Шульц, сын известного богача. Отец его умер недавно. Молодому человеку тотчас же понравилась девушка, он поклонился ей и расспросил, куда она идет и почему оставила службу у своего хозяина. Так как она откровенно рассказала ему все, как было, то он велел ей пойти к его матери, и передать, что он посылает ей девушку.
Госпожа Шульц, выслушав девушку, доверчиво отнеслась к ней и оставила ее у себя в доме. Когда вечером работники и работницы богатого крестьянина пришли ужинать, то новую служанку заставили читать застольную молитву; тогда всем показалось, что святые слова молитвы льются из уст самого ангела, так трогательно было ее чтение, и все полюбили молодую девушку. После ужина, когда она прочла благодарственную и вечернюю молитвы и хотела уже выйти из комнаты, богатый сын Шульца взял ее за руку и привел к матери, ее, совершенно бедную служанку свою, говоря:
– Матушка, благослови нас, – хочу ее взять себе в жены или не женюсь вовсе. Она меня просто очаровала!
– Она и нас всех очаровала, – ответила старуха Шульц. – Она так же набожна, как и красива, так же скромна, как и невинна. Да благословит вас Господь! От души рада принять ее в дочери.
Так случилось, что бедная служанка сделалась самой богатой крестьянкой во всей деревне, да к тому же и самой счастливой. А у скупого крестьянина, который пришел в ярость из-за нескольких капель молока и вытолкал на улицу верную служанку, все пошло несчастливо. С исчезновением ужа-золотая коронка исчезло и его счастье; вскоре ему пришлось продать всю скотину, а затем и все поля. Богач Шульц, скупил все это, и жена его, украсив зелеными венками своих любимиц, повела их к себе в хлев, гладила их, давала им лизать свои руки и снова сама доила и кормила их.
Однажды, когда она опять была в хлеву, появилась там вдруг и белая змейка. Молодая женщина скорей вынула из кармана золотую коронку и подала ее змейке со словами:
– Как хорошо, что ты пришла сюда! Теперь ты получишь каждый день столько молока, сколько хочешь, а вот возьми и золотую коронку, благодарю тысячу раз, что ты так помогла мне ею! В настоящее время она мне больше не нужна – любовь, верность и труд уже сделают меня и впредь счастливой да богатой.
Белая змейка взяла обратно свою коронку и поселилась в хлеву у молодой женщины, в доме которой всегда царили мир, благодать и Божье благословение.
ЛИСА И ЗАЯЦ
– Ну, уж и голодная пора, – сказала лиса зайцу, – у меня все кишки подвело.
– Действительно, – отвечал зайка. – Повсюду хоть шаром покати; я готов начать грызть собственные уши, если бы они только попали ко мне в рот.
Потащились оба путника дальше. Вот видят: идет вдали молодая крестьянка и несет на руке корзину, а из корзины доносится приятный запах свежих, только что испеченных булочек.
– Знаешь что, – говорит лисица, – растянись-ка ты поперек дороги, да и притворись мертвым! Девушка позарится на твою несчастную шкурку – ведь из заячьих шкурок шьют перчатки, – захочет взять тебя с собой и поставит корзину, а я тем временем подберусь к булочкам – вот и будет нам еда!
Зайка так и сделал, как советовала лиса: растянулся на дороге и притворился мертвым, лиса же присела за сугробом снега и выжидала. Подошла девушка, увидела зайку, уже протянувшего все четыре лапки, поставила корзину на дорогу и нагнулась, чтобы поднять зверька. Тотчас лисица подкралась к корзине, схватила ее и была такова. Зайчик ожил в одно мгновение и, как стрела, пустился следом за своим товарищем.
Лиса, однако, и не вздумала остановиться; она, по-видимому, не имела ни малейшего намерения поделиться булочками, хотела одна прикончить весь запас, что голодному зайцу было вовсе не по вкусу.
– А ведь недурно было бы достать себе к обеду рыбки, – сказал лисице заяц, как только они добежали до маленького пруда, – Ведь у нас тогда была бы рыба с белым хлебом, словно у каких-нибудь господ! Опусти-ка ненадолго свой хвост в прорубь, на него сейчас поймаются рыбы, которым теперь тоже плохо приходится. Но поторопись, а не то прорубь замерзнет. Лисе такое предложение показалось совершенно естественным; она подошла к проруби, которая только что начинала замерзать, и опустила в нее свой хвост. Прошло не более минуты – и пышный хвост лисы совершенно примерз к проруби. Тогда зайка взял корзину и перед самыми глазами лисы преспокойно съел одну за другой все булочки, приговаривая: – Подожди, пока начнет таять, подожди только до весны, подожди только, пока начнет таять! – Потом пустился он бежать.
Лиса же, точно злая цепная собака, не могла сделать ничего другого, как лаять ему вслед.
Зайка так и сделал, как советовала лиса: растянулся на дороге и притворился мертвым, лиса же присела за сугробом снега и выжидала. Подошла девушка, увидела зайку, уже протянувшего все четыре лапки, поставила корзину на дорогу и нагнулась, чтобы поднять зверька. Тотчас лисица подкралась к корзине, схватила ее и была такова. Зайчик ожил в одно мгновение и, как стрела, пустился следом за своим товарищем.
Лиса, однако, и не вздумала остановиться; она, по-видимому, не имела ни малейшего намерения поделиться булочками, хотела одна прикончить весь запас, что голодному зайцу было вовсе не по вкусу.
– А ведь недурно было бы достать себе к обеду рыбки, – сказал лисице заяц, как только они добежали до маленького пруда, – Ведь у нас тогда была бы рыба с белым хлебом, словно у каких-нибудь господ! Опусти-ка ненадолго свой хвост в прорубь, на него сейчас поймаются рыбы, которым теперь тоже плохо приходится. Но поторопись, а не то прорубь замерзнет. Лисе такое предложение показалось совершенно естественным; она подошла к проруби, которая только что начинала замерзать, и опустила в нее свой хвост. Прошло не более минуты – и пышный хвост лисы совершенно примерз к проруби. Тогда зайка взял корзину и перед самыми глазами лисы преспокойно съел одну за другой все булочки, приговаривая: – Подожди, пока начнет таять, подожди только до весны, подожди только, пока начнет таять! – Потом пустился он бежать.
Лиса же, точно злая цепная собака, не могла сделать ничего другого, как лаять ему вслед.
Отец был неблагосклонен к рыцарю и отказал ему в сватовстве, предложив такие условия, которые выглядели просто насмешкой. – Охотно готов отдать вам в супруги свою дочь, только от вас потребую за это ничтожнейшую услугу. В течение одной ночи сройте эти скалистые вершины, чтобы здесь образовалась прохожая и проезжая дорога – вот мое требование, условие и последнее решение!
Невозможного желал жестокосердный отец, и если бы тысячи и десятки тысяч рук до изнеможения работали, срывая твердые скалы, немыслимо было в такой короткий срок закончить работу.
Уехал ни с чем рыцарь фон Сайн, по имени Куно, и отправился в Святую Землю. Там он храбро сражался, отличился во многих битвах с сарацинами, искал себе смерти, но не нашел ее. Притом он все не мог забыть любимой им девушки, за которую сватался, и решил вернуться на родину, где, кроме рыцарского замка, у него были еще богатые серебряные копи.
С печальными мыслями бродил он по скалам, окружавшим замок. Фалькенштеин мечтал о том, как бы хорошо было получить весточку от возлюбленной, и пристально глядел на каменные глыбы, такие же непоколебимые, как и его судьба.
– Ах, – вздыхал храбрый рыцарь, – сила человеческая здесь ничего не сделает, лишь колдовством можно сдвинуть эти скалы и провести по ним дорогу!
Вдруг слышится ему, будто кто-то называет его по имени. Он осмотрелся вокруг и видит, как из расселины скалы выходит седой как лунь, сморщенный, маленький человечек в коричневой грубой одежде и говорит ему каким-то особенным голосом такие слова:
– Куно фон Сайн! Зачем нарушаешь ты наш покой? К чему взрываешь в своих владениях самые недра земли? Ты желаешь, чтобы по этим скалам прошла дорога? Ты хочешь назвать своей наследницу замка Фалькенштеин, которая сидит там наверху одинокая и грустит и томится по тебе? Все будет по-твоему, дай только одно святое обещание и клянись, что сдержишь его!
Появление старичка и его речь смутили рыцаря, ему стало жутко, он подумал, что это искушение злого духа и что за все счастье ему придется, пожалуй, заплатить ценой собственной души; поэтому он и спросил не без робости:
– Чего ты требуешь?
Тогда старичок сказал:
– Дай мне твое рыцарское слово в том, что завтра же ты велишь в своих владениях засыпать все шахты, рудники и подземные галереи, которые мы и без того, если бы захотели, могли уничтожить, затопив их, – тогда нынешней же ночью мы сравняем все скалы; так что если ты обещаешь со своей стороны исполнить все, чего я требую, завтра же, среди бела дня, ты прискачешь к замку на своем коне и напомнишь владельцу Фалькенштейна о данном им слове.
Страшно обрадовался рыцарь, услыхав эти слова, согласился охотно исполнить все, чего требовал гном, и спокойно отправился спать. С наступлением ночи началось вокруг замка Фалькенштейн удивительное движение: что-то грохотало, что-то стучало, гремело, копали киркою, сгребали камни лопатами, – это тысячи маленьких горных духов спешили исполнить великую задачу, это тысячи карликов, одаренных гигантской силой, работали для общего дела. И лишь только утром пропели первые петухи, оно было окончено, а когда солнце поднялось над дальними горами Шпессарта, Куно фон Сайн скакал уже по новой дороге и трубил в свой рог к великому удивлению сторожа башни Фалькенштейна. Однако еще сильнее было удивление самого владельца замка; он от души порадовался, увидав желанную дорогу, и сдержал свое рыцарское слово, отдав дочь в супруги верному Куно. Рыцарь Куно также сдержал слово, данное карлику: он тотчас же приказал засыпать землей и уничтожить все свои серебряные рудники. Дорога же, которую по скалам проложили гномы, и до сего дня зовется Чертовой дорогой.
ГОВОРЯЩИЙ ОСЕЛ
Так, случилось однажды бедному торговцу спускаться с товаром с гор в долину. На стеклянном заводе, расположенном в горах, накупил он стекла, которое нес в корзине на спине, и точь-в-точь, как известная молочница в басне, рассчитывал уже вперед, какую выгоду он получит от продажи своего товара. Столько-то барыша дадут ему колбы и реторты, за которые аптекарь должен заплатить ровно вдвое больше их стоимости, столько-то выручит он за стеклянные световые шары, которые у него купит сапожник, столько-то бутылок для вина и для минеральных вод потребуется трактирщику, – в сумме получался преизрядный барыш. Однако торговец стеклом был поумнее той молочницы и не подпрыгнул от радости при мысли о барышах, напротив, он очень внимательно смотрел себе под ноги, так как дорога была крутая и неровная, и с осторожностью нес свою тяжелую ношу.
Горный дух невидимо шел следом за торговцем и подслушал его мысли, которые тот выражал вслух; а поскольку торговец думал забрать барышей больше, чем ему в сущности надлежало, то дух тотчас же решил проучить его, подшутив над ним так, чтоб у того душа в пятки ушла. Он забежал немного вперед и там, где заканчивалась очень крутая тропинка, которую вполне можно было назвать головоломной, обернулся старым пнем, так гладко спиленным сверху, что всякого манило присесть на него, чтобы отдохнуть.
Осторожно, медленно спускался торговец по крутой тропинке, и этот спуск с тяжелой ношей на плечах был ему так же труден, как если бы он подымался в гору. Поэтому он почувствовал, что необходимо отдохнуть, и как только заметил старый пень, присел на него вместе со своим хрупким товаром за спиной. В это самое мгновение исчез дух, обернувшийся пнем, и наш приятель шлепнулся со всего размаху на землю, а весь его товар обратился в тысячи осколков.
– Господи! Господи! – кричал торговец и выходил из себя. – Какой ужас, какой убыток!
Он так отчаивался, что, казалось, готов был лишить себя жизни. Купить другое стекло он не мог, так как уже истратил все деньги, в долг же ему никто бы не поверил. Все гроши, доставшиеся ему нелегким трудом и потраченные на покупку нового товара, были теперь перед ним налицо, но в виде осколков!
В это время с горы съезжал молодой парень, он сидел на осле, посвистывал и напевал песенки. Повстречавшись с бедным торговцем, он спросил, почему тот так плачет и отчаивается. Узнав, что за несчастье приключилось, человек на осле пожелал узнать, как же велика потеря и весь убыток.
– Ах, от восьми до девяти талеров, считая барыши, которые я имел бы от разбитого товара! – рассчитал торговец, вздыхая.
– Я рад помочь тебе, простофиля ты этакий, – сказал сидящий на осле, – но у меня самого нет ни гроша. Однако знаешь ли что? Внизу, в долине, живет мельник, плут отменный и трактирщик к тому же. Он так обмеривает мукой, словно у его посетителей и глаз нет, и так же, по-христиански, обмеривает и обсчитывает своих гостей, когда те изредка заходят в его трактир. Он – олицетворенная жадность и страсть к наживе, и вот пусть в наказание он-то и вознаградит тебя за убыток.
– Да как же возможно, чтобы скупой и корыстолюбивый человек сделал это по собственному желанию! – возразил торговец стеклом, шагая рядом с наездником и услужливо ведя под уздцы его осла, когда им приходилось спускаться слишком круто.
– По собственному желанию? – сказал тот с насмешкой. – Нет, любезный приятель! По своему желанию мельник ничего подобного не сделает, в том я убежден, но он должен будет сделать это. Мы продадим ему моего осла, который, между нами, стоит двенадцать талеров. Если ему уступить осла за девять талеров, то он с радостью согласится на эту цену да еще накормит нас в придачу.
– Да, но… добрейший господин, неужели вы… желаете… – спросил торговец робким голосом, – желаете вашего осла… Из расположения ко мне?..
– Продать мельнику, – добавил наездник. – А почему же нет, приятель? Это мне ничего не стоит: ослов ведь существует еще много.
Торговец стеклом еле мог поверить своему счастью. Ему казалось невероятным, чтобы человек, у которого, как он сам сознался, не было ни гроша, отказался в пользу другого от довольно ценного осла, – ведь он и не подозревал, что владелец осла был не кто иной, как шутник горный дух, благодаря которому и случилось все несчастье и весь убыток.
Вскоре оба путника добрались до мельницы, у дверей которой стоял мельник и радовался при виде подъезжающих гостей. Он одобрительно взглянул и на статного, по-видимому, хорошо откормленного ослика; такими на вид, сильными да гладкими, отнюдь не были ослы на его мельнице.
Гости велели подать себе хлеба, колбасы, пива; слово за слово, и торговец рассказал о своем горе – мельник так и покатился со смеху, надрывая себе животик и держась за свои толстые бока. Это бесило торговца, и его спутник не раз делал ему знаки, чтобы он оставался спокойным.
Когда мельник нахохотался вдосталь, послышалось вдруг ржание и крик осла, которого привязали снаружи у дверей; мельник тотчас перевел разговор на него:
– Право, славный у вас осел! Сколько лет?
– Четыре.
– Что стоит?
– Не продажный.
– Жаль, мне бы он пригодился! На прошлой неделе у меня околел один осел.
– Закормили, господин мельник, – съязвил гость.
– Ого, вот уж наоборот, – проговорился мельник.
– Вот как? Жаль было бы тогда моего осла, если бы он попал к вам в руки. Мой осел привык есть хорошо.
– Ну, разумеется, – поправился мельник, – ведь и моему ослу ни в чем недостатка не было. Я только хотел сказать, что мой осел сам не хотел ничего есть, вот оттого и извелся. Я бы предложил за вашего хорошенькую сумму – талеров семь.
– Ого-го! Их-то мне и недоставало! – пошутил владелец осла. – Куда хватили! За такого чудного осла семь талеров? Не продам и за двенадцать.
Тут мельника совсем одолела страсть купить осла.
– Дам восемь талеров! – вскричал он, сунул руку в карман и зазвенел деньгами.
– Давайте одиннадцать и по рукам!
– Нет, девять – пусть это будет мое последнее слово! – вскричал мельник.
– Десять, вот мое последнее слово, и по счету за нашу еду ни гроша, – сказал владелец осла.
Мельник почесал затылок, поторговался еще, но гость оставался непоколебим.
– По счету не платим, да еще десять талеров, ни гроша, ни полушки меньше, вот что!
– Да вы настоящий камень! – жаловался мельник.
– О да! Скажите лучше – целая каменная глыба! – слышался возражающий голос гостя.
У мельника не было сил отказаться от осла. Охая и кряхтя, отсчитал он и положил на стол десять талеров, но никак не крупными монетами, а мелочью – грошами да тоненькими полушками с прилипшими к ним мукой и плесенью. Пересчитав гроши мельника, гость сложил их в кожаный мешочек и передал своему спутнику, между тем как мельник выбежал из комнаты, чтобы поскорей увести своего осла в конюшню. Торговец стеклом был поражен такой щедростью, собрался благодарить своего благодетеля, но тот перебил его:
– Отложи-ка в сторону свою благодарность! Я должен тебе девять талеров, десятый получай за свой испуг. Теперь ступай в конюшню, посмотри, что делает мельник, да и убирайся отсюда подобру-поздорову! Если мельник спросит обо мне, то скажи ему, что мой и след уж простыл.
Обрадованный торговец взвалил на спину корзину и двинулся через двор к конюшне, где только что купленный осел уже без уздечки стоял у яслей. Собственноручно подостлал ему мельник свежий вереск и разбросал по яслям душистое, нежное сено.
Каково же было удивление торговца стеклом, и каков был испуг мельника, когда осел обернулся к нему, посмотрел на него самым странным образом, покачал в сомнении головой и своими длинными ушами, открыл широкую пасть и заговорил грубым человечьим голосом: «Ты до-до-добрый малый, до-о-обрый мельник, – жаль, но я не ем се-е-ена! Я ем только все ва-а-ареное да жа-а-ареное!»
В ужасе вылетел мельник из конюшни, чуть не сбил с ног торговца стеклом и закричал:
– Сам дьявол в конюшне! Где же этот негодяй, который продал мне такую нечисть?
– От него уже и след простыл! – закричал ему торговец и залился таким же смехом, каким перед тем мельник смеялся над его горем.
Мельник созвал всех своих работников и с криком рассказывал каждому о говорящем осле; все это происшествие казалось ему слишком невероятным, – он еще мало повидал на белом свете; его работники тоже удивлялись и думали, что их хозяин с ума сошел. И вот он повел их всех в конюшню, чтобы показать осла. Но что же? Перед яслями висел на недоуздке пучок соломы. Тут уж мельник стал уверять всех убедительнейшим образом, что он сам битый осел.
Между тем торговец отправился своей дорогой, благословляя горного духа и от всей души радуясь, что недоброжелательный мельник сам испытал, каково быть в убытке и досаде.
ШАПКА-НЕВИДИМКА
Однажды, когда они опять так сидели, один из братьев заметил с грустью:
– Эх, кабы, у нас была шапка-невидимка, мы бы всего достигли!
– Что же с ней делать? – спросил другой брат.
– У карликов, живущих в этих горах, покрытых лесом, – объяснил первый, – есть шапки, называемые невидимками, и когда надеваешь такую шапку, делаешься невидимым. Это чудное дело, милые братья! Можно исчезать перед людьми, которые не хотят обращать на тебя никакого внимания, и от которых никогда не слышишь приветливого слова; можно пойти, куда хочешь, и взять все, что желаешь; и ни единая душа не видит человека, покрытого такой шапкой.
– Да, но как же достать это сокровище? – спросил младший из братьев.
– Карлики – это маленький потешный народец, который любит позабавиться, – сказал старший брат. – Им иногда доставляет большое удовольствие подбрасывать свои шапки в воздух. Хопс! – каждый видит карлика, – хопс! – карлик ловит свою шапку, надевает ее и снова становится невидимкой. А тут-то и надо устроить так, что как только карлик подбросит шапку, живей схватить его и моментально самому поймать шапку. Тогда карлик делается видимым, а поймавший шапку становится повелителем всего карликового мира. Ну, тут можно или оставить шапку себе, чтобы делаться невидимым, или требовать от карликов столько сокровищ, что ими можно было бы обеспечить себя на всю жизнь; ведь карлики обладают всеми металлами, скрытыми в недрах земли, и знают, как пользоваться чудодейственными силами природы.
– Вот так штука! – воскликнул один из братьев. – Так пойди же и достань нам шапки-невидимки или, по крайней мере достань себе такую шапку да и помоги нам, чтобы и нам впредь жилось получше.
– Я сделаю это, – сказал старший брат и вскоре отправился в горы, покрытые лесом. Путь туда был довольно далекий, и только к вечеру прибыл наш молодец к горам, где жили карлики. Придя на одну поляну, он по примятой траве заметил следы кувырканья и танцев карликов, прилег тут же и стал ждать. Вскоре начали появляться потешные малютки; они перепрыгивали друг через друга, бросали свои шапочки и забавлялись самым смешным образом.
Вдруг одна из шапок упала прямо около него, он бросился было к ней, но карлик, которому она принадлежала, оказался гораздо проворнее его, сам схватил шапку и закричал:
– Диебио! Диебио!
На этот крик собралась вся компания, бросилась на нашего молодца, точно куча муравьев на жука. Он даже не мог защищаться, его схватили и повели глубоко под землю, где жили карлики.
Да и сестре стало жутко: она была добрая, нежная, у нее часто болело сердце о том, что отец так груб и неприветлив с ее братьями и только ей оказывает внимание. Старый же мельник все ворчал:
– Что мне за печаль, если один из негодных мальчишек отправился ко всем чертям, – одним нахлебником в доме меньше! Вернется еще, привык дармоедничать, – худое споро, не сживешь скоро!
Однако день шел за днем, а молодой человек не возвращался, и отец становился все строже да ворчливее. Оба брата тужили о своей судьбе, и средний брат сказал:
– Знаешь ли, брат, что! Пойду-ка я теперь в горы, авось добуду шапку-невидимку. Я представляю себе дело так: видно, брат добыл шапку да отправился гулять в ней по белу свету, хочет, сперва, поискать себе счастья, а о нас и думать забыл. Я-то уж вернусь, как только мне посчастливится. А вот если не вернусь, так, значит, мне не посчастливилось, тогда прощайте, не поминайте лихом!..
Грустно расстались они, и теперь средний брат отправился в горы, покрытые зеленым лесом. Там с ним случилось точь-в-точь все то же, что и со старшим братом. Он увидал карликов, бросился за шапкой, но один ловкий карлик подхватил ее, закричал:
– Диебио! Диебио! – И вся ватага подземных существ кинулась на него; его связали так крепко, что он не мог двинуться, и потащили в подземное царство.
С возрастающим нетерпением ожидал дома, на мельнице, младший брат возвращения среднего брата, но напрасно. Тут он страшно затосковал, потому что понял: второй брат пропал без вести; сестра тоже грустила, один отец оставался равнодушным и только твердил:
– Пропал, так пропал! Дома не нравится жить, так скатертью дорога, свет велик, а в моем доме плотник тоже не забыл прорубить отверстия для дверей. Хорошо жилось ослу, нет, – пошел на лед танцевать, поскользнулся да и сломал себе ногу. Пусть всезнайка шатается, где хочет! Чего вы печалитесь о бедном грешнике? Я так рад, что избавился от него.
Однако до сих пор младший брат находил утешение, делясь своим горем с другими братьями, теперь же, когда они все не возвращались, положение его стало невыносимым, и он сказал сестре:
– Милая сестрица, я тоже уйду и вряд ли вернусь, если со мной случится то же, что и с братьями. Отец не любит меня, хоть я ни в чем и не виноват. Бранные слова, которыми он награждал прежде нас троих, сыплются теперь на меня одного, переносить это мне не по силам. Прощай, счастливо оставаться!
Сестра не хотела отпускать от себя младшего брата, которого она любила больше других, но он ушел тайком от нее.
Всю дорогу он только и думал, как бы достать шапку-невидимку. Как только он прибыл к зеленым горам, он тотчас по измятой траве узнал ту площадку, куда собирались карлики для своих ночных танцев, игр и единоборства; на вечерней заре прилег он там и выжидал, пока пришли карлики, стали танцевать и бросать шапки.
Один из малюток подошел почти вплотную к нему, бросил шапку, но умный малый не двинулся. Он подумал: «Еще есть время, пусть маленький человечек приручится и сделается более смелым». Карлик, действительно, увидав, что ничего тут не поделаешь, взял шапочку, лежавшую совсем около мальчика, и отошел. Немного времени спустя, полетела другая шапка и упала вблизи мальчика. «Ого, – подумал он, – теперь посыплется целый дождь шапок», – но выжидал, пока третья шапка не упала ему прямо на руку. Цап-царап! – он схватил ее и живо сам вспрыгнул на ноги.
– Диебио! Диебио! Диебио! – громко закричал карлик, которому принадлежала шапка, своим тонким, трескучим, пронзительным голоском, – и весь карликовый мир завизжал и закишел кругом него.
Но мальчик надел шапку, сделался невидимым, и они ничего не могли поделать с ним. Тут они подняли все вместе жалобный визг и плач и стали просить невидимого вора, чтобы он во что бы то ни стало, возвратил им шапку.
– Во что бы то ни стало? – переспросил карликов умный малый. – Это для меня дело подходящее, мы можем сторговаться. Сперва мне только надо сообразить, в чем именно это «что» состоит. Прежде всего, спрашиваю: где мои братья?
– Они внизу, в недрах зеленых гор! – ответил карлик, которому принадлежала шапка-невидимка.
– А что они там делают?
– Служат нам.
– Так, они служат вам, а вы – мне. Живо! Подавайте их сюда! Их служба кончена, начинается ваша!
И вот подземные людишки должны были покориться земному человеку, так как обладанием шапки-невидимки он добился власти над ними.
Встревоженные и опечаленные карлики пошли теперь со своим повелителем к дверце, закрывавшей отверстие, которое вело внутрь зеленой горы; дверца со скрипом открылась, и все быстро исчезли за ней. Подземелье представляло из себя множество огромных палат, длинных галерей и маленьких комнат и каморок, приспособленных для различных потребностей карликов. Не успев еще хорошенько оглядеться, мальчик первым долгом приказал привести к себе братьев. Они явились, одетые как слуги, и закричали, увидав брата:
– Ах вот и ты здесь, наш милый, добрый брат, наш малыш!
Вот мы и все трое вместе, но теперь мы все под властью этих подземных духов и не увидим никогда ни света, ни земных лесов, ни цветущих полей!
– Милые братья, – возразил младший брат, – думаю, что и на нашей улице будет праздник. Подать сюда роскошные барские одежды для моих братьев и для меня! – приказал он карликам, крепко держа в руках драгоценную шапку-невидимку.
В одну минуту приказ его был исполнен, братья переоделись, и покоритель карликов велел подать обед, состоящий из самых изысканных блюд и лучших вин. Затем началось пение, музыка, театр и танцы – во всех этих искусствах карлики были большие мастера. Потом принесли роскошные постели для отдыха. После отдыха во всем подземном царстве зажгли великолепную иллюминацию, привезли хрустальную карету, запряженную чудными лошадьми, и братья поехали кататься по зеленым горам, чтобы осмотреть все, что было в них достопримечательного. Они проезжали по ущельям, усыпанным драгоценными каменьями, видели грандиозные водопады, любовались, как цветут металлы, подобно цветам – тут были и серебряные лилии, и золотые подсолнечники, и медные розаны, – все сияло блеском, роскошью и великолепием.
Наконец властелин карликов начал торговаться с ними из-за шапки-невидимки и предложил им следующие условия. Во-первых, он потребовал напиток из чудесных целительных трав, сила которых так хорошо была известна карликам; этим напитком он хотел исцелить больное сердце своего отца и вызвать в нем любовь ко всем трем сыновьям. Во-вторых, он потребовал такое сокровище, какое подобает подарить лишь царской невесте, – его он назначил отдать своей любимой сестре. В-третьих, он потребовал целый воз драгоценных каменьев и художественной утвари, какую только карлики умели изготовить, и еще целый воз золотых монет – ведь говорится: деньги каждого соблазняют, а братьям так хотелось от души пожить богачами. Затем он пожелал иметь для каждого из братьев по карете самого удобного устройства, с хрустальными стеклами, и чтоб к каждой карете было все необходимое: кучера, лошади, роскошная упряжь.
Слушая эти приказания, карлики только переминались с ноги на ногу, изгибались в три погибели, имели такой жалобный вид, что камень растрогался бы; но их стон и охи ни к чему не привели.
Наконец властелин карликов начал торговаться с ними из-за шапки-невидимки и предложил им следующие условия. Во-первых, он потребовал напиток из чудесных целительных трав, сила которых так хорошо была известна карликам; этим напитком он хотел исцелить больное сердце своего отца и вызвать в нем любовь ко всем трем сыновьям. Во-вторых, он потребовал такое сокровище, какое подобает подарить лишь царской невесте, – его он назначил отдать своей любимой сестре. В-третьих, он потребовал целый воз драгоценных каменьев и художественной утвари, какую только карлики умели изготовить, и еще целый воз золотых монет – ведь говорится: деньги каждого соблазняют, а братьям так хотелось от души пожить богачами. Затем он пожелал иметь для каждого из братьев по карете самого удобного устройства, с хрустальными стеклами, и чтоб к каждой карете было все необходимое: кучера, лошади, роскошная упряжь.
Слушая эти приказания, карлики только переминались с ноги на ногу, изгибались в три погибели, имели такой жалобный вид, что камень растрогался бы; но их стон и охи ни к чему не привели.
– Ну, если не хотите, – говорил грозный повелитель, – отлично, тогда мы остаемся у вас; здесь жить недурно, а я еще у вас всех отберу шапки-невидимки. Тогда увидите, что будет с вами, – убьют каждого, как только завидят. Этого еще мало! Взберусь я наверх, на землю, наберу жаб, да и пущу их на ночь в постель каждому из вас.
Лишь только повелитель произнес слово «жаба», как все карлики бросились в отчаянии на колени и завопили:
– Смилуйся! Смилуйся! Ради всего на свете, только не это! Только не это наказание! – Ведь жабы для карликов ужас и верная смерть. Вздыхая, согласились они на все и тотчас же отправились, чтобы добыть все требуемое и в точности исполнить повеления своего строгого властелина.
А между тем на мельнице угрюмого мельника дела шли неважно. Когда младший сын также ушел, старик заворчал:
– Ну, и тот пропал, словно сквозь землю провалился, – так-то оно всегда: расти детей, а они тебе спину поворачивают. Хорошо еще, что девочка со мной, мое сокровище, моя любимица!
Любимица же сидела смирно да плакала.
– Опять ты плачешь! – ворчал старик. – Думаешь, так я и поверил, что ты плачешь о своих братьях? О том несчастном убиваешься ты, который собирается посвататься за тебя. У него нет ни гроша, у меня ни гроша, – у нас всех троих вместе, значит, ни гроша. Слышишь ли, как мельница стучит? Не слышишь? Я тоже не слышу. Мельница стоит, я не могу работать, а ты не можешь ехать венчаться, или ты желаешь справить нищенскую свадьбу? Что скажешь на это?
Такого рода речи слушала дочь ежедневно и изводилась от своего тайного горя.
И вот в одно прекрасное утро три кареты подкатили к мельнице; малютки-кучера правили лошадьми, малютки-лакеи отворили дверцы карет; три красивые молодчика, одетые, словно принцы, вышли из них.
Множество прислуги стало возиться около других экипажей: снимали, разгружали, отвязывали ящики, тюки, тяжелые сундуки – и все это потащили на мельницу. Немые от удивления, стояли мельник и его дочь.
– Доброе утро, отец! Доброе утро, сестрица! Вот и мы явились! – вскричали все три брата разом. Однако ни отец ни дочь все еще не двигались и смотрели на них, выпучив глаза.
– Чокнемся же за наше возвращение, милый батюшка! – воскликнул старший сын, взяв из рук одного из лакеев бутылку благородного напитка, который он налил до краев в золотой бокал самой искусной работы и подал его отцу. Тот выпил, передал дальше, и все пили. Чудесная теплота разлилась по всем жилам старика, согрела его холодное сердце; теплота эта стала огнем, пылающим огнем любви. Отец заплакал, бросился обнимать сыновей, целовал и благословлял их. Тут явился и жених дочери, он тоже отведал чудесного напитка.
От всей этой радости быстро завертелись мельничные колеса, так долго стоявшие без движения, – клипп та клапп, – еще и еще, – клипп та клапп, – вертятся они и сейчас.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МОЛОДОГО МЯСНИКА
Жила некогда вдова мясника со своим единственным сыном, который вскоре после смерти отца стал осваивать его ремесло. Как только сын совершенно изучил мясное дело, мать послала его на три года странствовать – свет посмотреть да и поднабраться кое-чего дельного. Она собрала его в путь-дорогу как могла получше и дала ему с собой свою самую хорошую собаку Хватай.
Пришлось молодому мяснику проходить густым лесом, где водились разбойники. Они напали на него и хотели ограбить, но молодой человек храбро защищался, а Хватай постоял за него и сильно искусал разбойников. Однако один из них так обозлился, что застрелил верного Хватая. Юноша вынужден был спасаться бегством.
Убегая от разбойников, молодой мясник все более и более углублялся в лес, который был очень велик, заблудился в нем и не знал, куда забрел. Наконец заметил он вдали, среди леса, маленькую хижину, направился туда и застал в ней старенькую, седую старушку, сидевшую неподвижно на одном месте. Молодой человек рассказал ей обо всем, что с ним приключилось, и просил указать, как выйти из этого леса; он также очень печалился из-за потери бедного Хватая, убитого разбойниками. Тогда старушка сказала:
– У меня тоже есть прекрасные собаки, выбери одну из них и возьми с собой. – И она крикнула: – Кусай!
На эту кличку в домик вошла большая собака. Старушка спросила:
– Что, нравится тебе эта собака?
– Это прекрасный пес, – отвечал он, – но мой был еще лучше.
Тогда старушка закричала:
– Догоняй!
Вошла собака еще больше ростом и красивее, а старушка спросила:
– Ну, какова эта?
– Она мне тоже очень нравится, – отвечал молодой мясник, – но моя была мне милее.
Тут старушка крикнула еще раз:
– Летун! – И в хижину вскочила огромная борзая собака прекрасного сложения.
Молодой мясник на этот раз не ждал вопроса старушки, нравится ли ему этот пес, а воскликнул тотчас же:
– Вот это пес, так пес! Точно такой на вид был мой Хватай, и если бы я своими глазами не видел, как пристрелили его, я сказал бы, что это он самый и есть.
– Я подарю тебе всех трех собак, – заговорила старуха, – но не забывай меня, бедную старую обитательницу леса, и не презирай меня за бедность!
Так как молодой парень обещал помнить ее, то она вытащила из кармана свисток и, подавая его парню, сказала:
– Береги хорошенько этот свисток, потому что им во всякое время ты можешь позвать собак на помощь!
Поблагодарив добрую старушку, наш путник расстался с ней и бодро зашагал по дороге, которую она ему указала как самую верную. Все три собаки весело понеслись, то забегая вперед, то отставая; они играли друг с другом, гонялись по дороге, и молодой человек забавлялся, глядя на них.
К вечеру добрался он до гостиницы, которая стояла совсем уединенно все в том же огромном лесу, которому, казалось, конца не было. Перед домом стояла молодая служанка и мыла деревянные кадки. Она точно испугалась, увидев юношу, и стала делать ему знаки, чтобы он не входил в дом. Но тут дверь отворилась, показался сам хозяин и пригласил запоздалого путника войти, причем объявил ему, что сам он тоже мясник.
Как-то больно защемило сердце у юноши, но рассуждать было некогда, наступала ночь, а тут он все же был под кровом, да и голод и жажда давали себя знать. Он вошел в горницу, присел, и все три собаки улеглись у его ног. Он заказал себе кушанье; ждать не пришлось, сейчас же подали ему большой кусок мяса с жирной подливкой и хороший кусок хлеба. Наш путник принялся за еду, а хозяин сел на скамью около печки и посматривал на гостя; других посетителей в доме, по-видимому, не было.
Не успел еще молодой человек поесть хорошенько, как дверь отворилась, и вошла хозяйка с тарелкой в руках; на тарелке лежали три куска хлеба, намазанные жиром. Хозяин встал и шепнул что-то своей жене.
– Приятного аппетита! – сказала хозяйка путнику, который только что отодвинул свою тарелку.
– Благодарю покорно, хозяюшка! – ответил тот.
– Ну, пойдем, покажем ему, где он ляжет спать, – обратилась она к мужу и подала ему свечку. – Собак надо отправить в конюшню!
– Нет, я беру собак с собой, – возразил на это молодой мясник.
– Это мы увидим, – проговорила хозяйка.
Хозяин пошел вперед со свечой и открыл дверь в следующую комнату; за гостем шла хозяйка; она несла три куска хлеба, намазанные жиром, и исподтишка показывала их собакам, возбуждая этим их аппетит. Вошли в комнату; в ней висело всевозможное вооружение, тут же лежали цепи, веревки, кандалы и другие подобные вещи, посредством которых делают людей беззащитными.
– Однако, как много здесь оружия, – заметил гость с удивлением.
– Да, когда живешь в этом лесу так уединенно, – отвечал хозяин, – приходится подумать обо всем; моя прислуга умеет хорошо обращаться с оружием.
При этих словах хозяин отворил вторую дверь и прошел вперед, хозяйка же бросила на пол один из кусков хлеба. Кусай схватил его. Но, пока собака ела хлеб, хозяйка захлопнула дверь и закрыла ее на замок, так что Кусай остался запертым в комнате с оружием.
Совершенно необыкновенный вид имела вторая комната, точно это была кладовая какого-нибудь торговца платьем в большом городе. У всех стен стояли вешалки, завешанные всевозможными роскошными одеждами, мужскими, женскими и детскими. Молодой человек смотрел на все это с удивлением и недоумевал, для чего бы нужны были все эти одеяния. Между тем хозяин открыл уже третью дверь и приглашал гостя пройти в нее. Тут хозяйка бросила второй кусок хлеба. Догоняй схватил его, и пока он с жадностью пожирал этот кусок, она быстро захлопнула дверь, и вторая собака оказалась в плену.
Третья комната, в которую попал молодой мясник, следуя за хозяином, была великолепно убрана. В ней стояли бочки, полные золотом, а по стенам размещены были шкафы со стеклянными дверцами, за которыми все сияло и блестело: тут были и драгоценные украшения, и золотая, и серебряная утварь, отделанная дорогими каменьями. Еще никогда ничего подобного не приходилось видеть молодому мяснику, и он не мог вдосталь надивиться, не мог представить себе, каким образом все это попало в уединенную лесную гостиницу.
Теперь хозяин отпер четвертую комнату, а хозяйка бросила третий кусок хлеба. За ним поспешно прыгнул голодный Летун – хап! – дверь захлопнулась, и добрый пес остался в комнате, где хранились сокровища. А надо заметить, что его господин и понятия не имел о том, что около него нет ни одной из его верных собак, а только с любопытством последовал за хозяином в четвертую комнату. Она была совершенно пустая и имела ужасный вид – настоящий каземат; стены ее были забрызганы кровью, на полу повсюду тоже виднелись пятна запекшейся крови.
Страх обуял молодого человека, а хозяин сказал грубым голосом:
– Парень, многие гости расстались здесь со своей жизнью, и тебе предстоит то же, если ты не согласишься сделаться нашим сообщником по грабежу и убийствам.
У бедняги от ужаса душа ушла в пятки, но он все-таки собрался с духом и сказал:
– Лучше умереть, чем стать вашим товарищем!
– Как желаешь, – проговорил хозяин, – Приготовься же, сейчас ты должен умереть, – и он взял в руки тяжелый блестящий топор.
Становилось совсем жутко, заметно было, что хозяин не шутит. Оглянувшись, молодой мясник, наконец, увидел, что его собаки исчезли и он остался один, безо всякой помощи. Тут он взмолился хозяину:
– Если уж смерть для меня неминуема, то дай мне хоть столько времени, чтобы я прочел «Отче наш»!
– Пожалуй, помолись, – сказал хозяин.
Тогда молодой человек начал горячо молиться и среди молитвы вспомнил про свисток, который ему дала добрая старуха и которым он мог созвать всех трех собак. Сейчас же вынул он его из кармана и засвистал.
– Это что за молитва, парень! – закричал хозяин в ярости и замахнулся топором. Но не успело еще страшное оружие опуститься на несчастную жертву, как Летун с быстротой молнии вскочил в комнату, схватил хозяина за затылок, а Догоняй и Кусай, очутившиеся тоже тут, набросились на него, и все трое разорвали его на тысячи кусков.
– Слава Богу! Слава Богу! Теперь я спасена! – воскликнула хозяйка, бросившись на колени.
– Нет, баба! – закричал теперь гневно молодой человек. – Ты сообщница убийцы, ты тайно удалила моих собак, чтобы сделать меня беззащитным и забрать под свою власть!
– О, будь милосерд! – умоляла хозяйка. – Я принуждена была исполнять волю этого тирана, который однажды тоже захватил меня и так все время держал в плену. О, не убивай меня! Оставь мне жизнь, я подарю тебе золотую табакерку!
– Вот что еще придумала! Не надо мне табакерки, я никакого табаку и не нюхаю! – возразил молодой мясник.
– Да этого и не надо, – эта табакерка вещь заколдованная! Всякий, кто понюхает из нее, когда ты повернешь крышку направо, остается в стоячем, сидячем или лежачем положении до тех пор, пока ты не повернешь крышки налево. Ради самого Бога, оставь мне жизнь! Сделай это и ради самого себя, ведь твои приключения еще не кончились. Одна я знаю, где живут все сообщники моего мужа: их целая шайка – разбойников и убийц; ты не уйдешь от них и при помощи своих собак.
Тут хозяйка указала ему вход в тайный разбойничий притон, куда, как в подполье, вела подъемная дверь. Молодой мясник поднял ее и впустил вперед своих трех собак, с которыми никто не мог справиться, и они в один миг загрызли всех разбойников.
Тогда молодой человек собрал все сокровища, отослал из них часть доброй старушке, благодаря которой у него были такие славные собаки; столько же драгоценностей и денег отослал своей матери, остальное поделил между слугами, особенно наградив ту служанку, которая предостерегала его. Затем, сопровождаемый своими тремя собаками, отправился дальше.
В один прекрасный день повстречалась ему на дороге карета. Она имела очень печальный вид, так как вся была покрыта черным, даже и кучер и лошади были в черном. Молодой человек расчувствовался и остановился, печально глядя на карету. Кучер, порядочный болван и грубиян на вид, раскричался на мясника:
– Эй ты, повеса, чего зеваешь? Прочь с дороги, не видишь разве, что принцесса едет?
Такое невежливое обращение оскорбило доброго малого, и он крикнул, чтобы Летун поучил кучера хорошим манерам. Летун вскочил на козлы, взял кучера за ворот, потряс его, как зайца, стянул с козел и окунул в лужу так, что грязь текла с него ручьями. После такой операции Летун опять втащил кучера на козлы; тот заметно присмирел, а наш путник посоветовал ему, если он желает избегнуть подобных испытаний, быть впредь повежливее даже с теми людьми, которые идут пешком. При этом он бросил любопытный взгляд внутрь траурной кареты и увидел в ней принцессу, одетую во все черное и плакавшую горькими слезами. Он скромно спросил о причине ее горя, и принцесса рассказала ему о своей печальной судьбе.
– Я дочь короля, владеющего здешней страной, – начала она. – Могучий и злой волшебник наслал на нас голод и дороговизну до тех пор, пока я не соглашусь принадлежать ему. Отец мой любит свой народ и свою землю больше меня и самого себя, он согласился пожертвовать мною, и вот меня, несчастную, везут теперь к этому злодею.
– Но, прелестная принцесса, зачем же вы едете так одна-одинешенька? – спросил путник.
– Да, любезный молодой человек, – отвечала принцесса, – всякий побоялся сопровождать меня. Только кучер согласился ехать со мной, да и он, я думаю, сделал это только потому, что сам тоже злодей и сообщник волшебника.
– Прекрасная принцесса, – сказал тогда путник, – дозвольте мне служить вашим камергером, может, мне и удастся действительно сослужить вам службу, избавив вас от когтей злого колдуна.
– Ах, как мне приятно это слышать! – ответила принцесса. – Будь моим камергером, войди ко мне в карету! – Путник исполнил ее желание и всю дорогу так прекрасно занимал ее, что она начала смеяться и немного забыла о своем горе.
Вскоре приехали они к волшебнику. Тот представлял из себя маленькое, уродливое создание; он сидел на обрубке дерева и уже довольно долго поджидал свою высоконареченную невесту; он очень удивился, заметив, что принцесса приехала не одна.
Юноша тотчас же вежливо подошел к нему, представился и приветливо предложил взять щепоточку табаку из его золотой табакерки. Сердце у него запрыгало от радости, когда он увидел, что тот действительно схватил табакерку и взял из нее порядочную понюшку табаку.
– Итак, высокочтимый господин колдун, – начал молодой человек свою речь, потянув обратно к себе табакерку, крышку которой он повернул в правую сторону, – теперь мы можем поговорить друг с другом совершенно спокойно, – ведь вы теперь прикованный человек.
– Это что значит, дурак! – вскричал волшебник и хотел вскочить, но не мог двинуться с места, точно его пригвоздили к обрубку дерева, на котором он сидел.
– Что же, долго продолжится эта глупая шутка? – спросил обманутый колдун, изводясь с досады. – Я уже устал сидеть. Кончай скорей! Пусть-ка испытает это удовольствие кто-нибудь другой!
– Ну, я скажу вам что-то, высокоблагородный господин колдун! – шутил молодой мясник. – Можно в скором времени помочь вам. Освободите только эту принцессу и, кроме того, обещайте никогда вперед не насылать на землю ее отца ни голода, ни дороговизны, ни мятежа, ни других подобных глупостей. Все эти обещания вы обязаны скрепить собственноручной подписью; да еще позаботьтесь о том, чтобы и сама персона ваша больше не попадалась мне на глаза.
Волшебник охал, кряхтел, потел и изворачивался на все лады, ничто не помогало, – ему пришлось согласиться на требования освободителя принцессы. Тогда последний вынул опять табакерку, повернул крышку налево и сказал вежливо:
– Не угодно ли еще понюшечку?
Волшебник ударил по табакерке со всего размаху, так что весь табак разлетелся, поднялся со своего седалища и, как буря, понесся прочь.
Тогда принцесса вошла со своим освободителем в карету, и они поехали к королевскому замку уже самой короткой дорогой. Король и весь его двор приняли их с большой радостью. Освободитель принцессы понравился всем, особенно же ей самой.
– Его хочу взять себе в мужья – и никого другого! – сказала она.
Старый король был этим очень доволен, и вот храбрый молодой мясник сделался вскоре женихом прекрасной принцессы и наследником старого короля.
Юноша тотчас же вежливо подошел к нему, представился и приветливо предложил взять щепоточку табаку из его золотой табакерки. Сердце у него запрыгало от радости, когда он увидел, что тот действительно схватил табакерку и взял из нее порядочную понюшку табаку.
– Итак, высокочтимый господин колдун, – начал молодой человек свою речь, потянув обратно к себе табакерку, крышку которой он повернул в правую сторону, – теперь мы можем поговорить друг с другом совершенно спокойно, – ведь вы теперь прикованный человек.
– Это что значит, дурак! – вскричал волшебник и хотел вскочить, но не мог двинуться с места, точно его пригвоздили к обрубку дерева, на котором он сидел.
– Что же, долго продолжится эта глупая шутка? – спросил обманутый колдун, изводясь с досады. – Я уже устал сидеть. Кончай скорей! Пусть-ка испытает это удовольствие кто-нибудь другой!
– Ну, я скажу вам что-то, высокоблагородный господин колдун! – шутил молодой мясник. – Можно в скором времени помочь вам. Освободите только эту принцессу и, кроме того, обещайте никогда вперед не насылать на землю ее отца ни голода, ни дороговизны, ни мятежа, ни других подобных глупостей. Все эти обещания вы обязаны скрепить собственноручной подписью; да еще позаботьтесь о том, чтобы и сама персона ваша больше не попадалась мне на глаза.
Волшебник охал, кряхтел, потел и изворачивался на все лады, ничто не помогало, – ему пришлось согласиться на требования освободителя принцессы. Тогда последний вынул опять табакерку, повернул крышку налево и сказал вежливо:
– Не угодно ли еще понюшечку?
Волшебник ударил по табакерке со всего размаху, так что весь табак разлетелся, поднялся со своего седалища и, как буря, понесся прочь.
Тогда принцесса вошла со своим освободителем в карету, и они поехали к королевскому замку уже самой короткой дорогой. Король и весь его двор приняли их с большой радостью. Освободитель принцессы понравился всем, особенно же ей самой.
– Его хочу взять себе в мужья – и никого другого! – сказала она.
Старый король был этим очень доволен, и вот храбрый молодой мясник сделался вскоре женихом прекрасной принцессы и наследником старого короля.
ЗОЛОТЫЕ ОВЕЧКИ
Вот раз бродила Ильза также одна по зеленой роще, окружавшей отцовский замок. Там было большое разнообразие всяких прелестей: столетние деревья, живописные скалы с вросшими в них высокими кустами папоротников, редкостные растения и цветы. Ильза дошла до ущелья между скалами, куда до сих пор еще не попадала. Из глубины ущелья раздавалось мелодичное пение, точно из эоловой арфы. Девушку манило идти все далее, в глубь сухого прохода, становившегося уже да уже и потому все темнее и темнее. Вдруг в том месте, где ущелье сделалось совсем узким и мрачным, показался сквозь щелочку мягкий свет, и что-то заискрилось. Ильза не противилась искушению пойти на этот блеск. Она протиснулась сквозь скалистую теснину и, пораженная, увидела, что перед ней открылся совершенно новый мир.
Звуки раздавались сильнее и росли в ее ушах, свет становился необыкновенно ясным, цветы блестели новыми красками. И все эти цветы были из сияющих драгоценных каменьев, а их листья из зеленых изумрудов самых разнообразных оттенков. Маленькие существа, вышиною не более двух футов, копошились в долине; этот бесчисленный народец вскоре целой толпой окружил Ильзу, приветствовал ее, доверчиво, даже навязчиво вертясь вокруг нее.
– Кто вы такие? – спросила Ильза удивленно. – Никогда я не видела вас и никогда не слышала о вас!
– Мы горные обитатели, гномы, – ответило одно премиленькое существо тонким резким голоском, похожим на трескотню кузнечика. – Не удивляйся тему, что ты нас не знаешь. Только в известные дни и в известные часы открываются наши гроты, и глаз человеческий может тогда взглянуть на нас.
– Да я даже никогда и не слышала о горных людях, о гномах, – продолжала Ильза, словно очнувшись от какого-то сна.
– Постарайся узнать нас и ты полюбишь нас! – возразил маленький оратор. – А если ты полюбишь нас, то сама сделаешься нашей, можешь быть, даже нашей царицей!
Царицей! Как приятно содрогнулось молодое Ильзино сердце при этом слове. О царицах она, конечно, знает из разговоров в замке ее отца. Она знает, что все царицы очень богаты и, по большей части, очень красивы, что им все служат и повинуются; даже кормилица часто рассказывала ей об этом. Почему же и Ильзе не сделаться царицей? Она охотно последовала за малютками, своими новыми, потешными знакомцами, и обошла с ними все подземное царство, очаровавшее ее своими чудесами, ослепившее великолепием и своими мелодичными звуками наполнившее восторгом ее душу. Тихий ропот журчащих ручейков, далекий шум водопадов, стремление бурных потоков, прорывающихся из-под земли к свету, мягкие сумерки, непохожие на сумерки солнечного заката, – все это пленяло и мысли и чувства Ильзы, которая была еще почти ребенком. К тому же, гномы так любезничали с ней, с ними можно было так мило поиграть, что Ильза захотела навсегда остаться в подземном царстве. Да и ничто не тянуло ее вернуться домой: отец, угрюмый, суровый рыцарь, никогда особенно не заботился о ней, а кормилица не сумела завладеть сердцем девушки. Дома Ильзе пришлось бы печально коротать свои дни в уединенном замке, куда не заглядывал ни один человек. А между тем гномы соблазнительно нашептывали ей:
– Останешься у нас, так никогда не состаришься! Будешь вечно цвести блеском юности. Каждый день будет для тебя новым торжеством! Все, что ты пожелаешь иметь, будет предоставлено тебе в лучшем виде!
Увлеченная такими словами, осмотрелась Ильза кругом и вдруг увидела стадо овец. Они были ростом не более ягняток, а шерсть у всех была золотая, даже у резвой собачки, прыгавшей около этого стада. Пастуха не было видно, хотя пастуший посох и стоял тут же. Внезапно Ильзу охватило желание пасти это стадо, и вот она вздумала испытать гномов и сказала:
– А если бы я осталась у вас, добрые гномики, и захотела бы взять себе это стадо и сама пасти этих овечек, – позволили бы вы мне это и исполнили бы вы мое желание?
– Да, да! – раздались тысячи нежных голосков.
Одно условие, однако, назначили ей гномы: она не смела ступать на покинутую ею землю и обязывалась тщательно заботиться о том, чтобы ни одна из бесценных овечек не пропала. Затем гномы передали ей золотой посох, украсив его серебряными лентами, и стали приветствовать ее как свою, с большим ликованием.
Живя теперь в подземном мире, Ильза потеряла всякий счет дням, месяцам, годам, даже не замечала перемен времени года. В замке заметили ее отсутствие, думали-гадали, куда бы она могла исчезнуть, жалели, тосковали о ней, а потом и забыли ее. Кормилица умерла, отец погиб в бою, его враги опустошили и разрушили замок, так что он представлял собою груду развалин на вершине горы, вокруг которой зеленела роща. Но и последняя изменила свой вид: столетние деревья были все срублены, а на их месте зеленел молодой лесок.
Прошло много долгих лет, а Ильза все еще пасла свое золотое стадо, играла с малютками-гномами, узнала от них много таинственного из жизни природы, много чудес подземного царства; воспоминание же о том мире, в котором она жила прежде, проносилось в ее голове, словно какой-то сон. Однако воспоминание это не заглохло, напротив, представлялось ей все живее и живее, и обратилось, наконец, в страстное желание повидать тот покинутый мир. Постепенно Ильза убедилась, что некоторые из гномов имеют общение с внешним миром, отправляются туда по каким-то делам, между тем как ей строго воспрещено общаться с тем, что находится вне подземного мира. Все чаще и чаще спрашивала она себя, достигнуто ли истинное счастье, и печальные размышления все более и более нарушали ее душевный покой.
«К чему мне это стадо? – думала Ильза. – Я пасу его, но оно ведь не мое; я не могу ничего сделать с ним. Меня обещали выбрать царицей гномов – и обманули: я стала чем-то совершенно противоположным – бедной пастушкой. Все стремится кверху, к чудному, великолепному солнечному свету. Коренья набирают из недр земли только силу и соки, чтобы потом поднять их кверху, гнать по деревьям до самых их верхушек. Ручьи и все подземные воды стремятся наружу и, свирепея, прорывают себе путь. Где то голубое небо, которым я когда-то любовалась? Где то веяние весны? Где тот торжественный звон колоколов? У гномов нет Бога, нет церквей, нет неба. Я же хочу снова увидеть небо, хочу, хочу».
И вот Ильза объявила гномам о своем желании. Те грустно повесили головки, они уж догадались обо всем раньше.
– Ты ведь дала обещание остаться у нас навсегда, – уклонялись они от прямого ответа.
– А вы обещали мне исполнять все мои желания, – возражала Ильза.
– Но мы поставили тебе первым условием, чтобы ты не возвращалась на землю, – напомнили ей гномы.
– Да я и не собираюсь возвратиться туда! – сказала Ильза. – Я только хочу опять взглянуть на землю и на голубое небо, хочу подышать чудными весенними ароматами.
– Но тогда ты больше не принадлежишь к нашему миру, – возражали гномы, – лишь только тебя коснется дуновение ветра, ты подвергнешься общей участи смертных людей, жизнь которых уносится куда-то, подобно ветру: ты отцветешь, состаришься и умрешь. Только в нашем царстве цветет вечная юность.
Ильза замолчала, но она стала грустить; ее страстное желание становилось сильнее, она не обращала внимания на своих овечек, ничто не радовало ее; она перестала болтать даже с гномами, которые горевали и жаловались:
– Потеряна она для нас так или иначе, придется исполнить ее желание.
Все случилось так, как она хотела. Она вышла на землю, освещенную солнечным светом, через то самое ущелье, через которое попала на вершину подземного царства. О, как ярок показался ей луч солнца! Восхищенным взором посмотрела она в ту сторону, где возвышался замок ее отца, и какое-то странное чувство овладело ею. Между верхушками деревьев так же, как и прежде, дрожали золотисто-зеленые лучи солнца, темно-голубое небо словно улыбалось; старые скалы остались все те же, но деревья стали другие; пропала та дорога, по которой когда-то Ильза дошла до ущелья; между деревьями рощи проросла высокая трава. Ильза взглянула на ту вершину, на которой стоял когда-то великолепно отстроенный отцовский дом, с зубцами, башенками, вышками, и испугалась. Там ничего не было, виднелись только остатки каменной ограды, над которой возвышалась серая сторожевая башня, между зубцами ее с пронзительным криком носились соколы.
«Что это значит? – спрашивала себя Ильза. – Мое пребывание под землей, думается мне, было так коротко, а между тем времени прошло страшно много! Сколько же мне теперь может быть лет?»
Ильза стала смотреть дальше. Она увидела вновь построенные города, новые замки, а все то, что прежде было ей так хорошо знакомо, исчезло совершенно. Она не осмелилась двинуться дальше и осталась в глубине ущелья – так обещала она гномам, когда они, наконец, согласились дозволить ей взглянуть на внешний мир. И несколько дней потом ходила она, задумавшись, взад и вперед вдоль ущелья. Гномы позволили ей даже взять с собой ее золотое стадо и пасти его на лужайке перед входом в ущелье. Но делать это она могла только в назначенные дни и часы: в первый день мая месяца, в день Вознесения Господня, в Троицу, в последнее воскресенье перед Рождеством, называемое «золотым воскресеньем», в полдень Иванова дня, когда солнце стоит на своей высшей точке, а также в каждую полночь накануне этих священных дней. В эти дни жители окрестных мест любят бродить по вершинам гор – таков был обычай еще в языческие времена: все ищут тогда целебные травы и выкапывают волшебные корешки.
И вот иногда люди видели Ильзу, эту отчужденную от них девушку; она являлась им как бледное, спокойное, со строгим выражением лица привидение в одежде белой, как снег, и всегда новой. Многие видели даже ее золотое стадо, но, как ни старались, не могли схватить ни одной золотой овечки. Собака с золотой шерстью хорошо сторожила их, и лишь только она начинала лаять, как Ильза подымала свой золотой посох, и мгновенно все стадо и собака делались невидимыми. Иногда добрые, чистые душой люди, заметив Ильзу, смело подходили к ней, задавали ей разные вопросы; она отвечала им, но лишь тогда, когда эти вопросы были серьезны. Иногда ее речь имела двоякий смысл: она то предостерегала людей от опасности, то уговаривала их, то пророчествовала. Люди вспоминали, что во времена язычества в древних священных рощах жили мудрые жрицы-прорицательницы, и назвали Ильзу Альрауной – именем, которое носили те жрицы.
Однажды в сумерки, когда Ильза сидела у входа в свое ущелье и мечтала о том времени, когда кончится ее вольное заточение в подземном царстве под властью гномов, на лужайке, где паслось ее стадо, появилась женщина чудной красоты! Этой женщине были известны многие тайные силы природы.
Она окликнула Ильзу и заговорила:
– Божественная Альрауна, зачем ты сидишь вечно одинокая здесь на высоте, в твоем ущелье? Сойдись же опять с людьми! Чувствуй их чувствами и дели с ними и радость и горе! Люби и будь любима!
Печально отвечала ей Ильза:
– Я связана данным словом, а не то – я охотно ушла бы со своим стадом!
– Тебе стоит только захотеть этого! Ты обладаешь волшебной силой! – воскликнула женщина. – Своим посохом начерти крест в глубине ущелья, и оно закроется навеки. Ни один из гномов не может тогда последовать за тобой, и ты сделаешься совершенно свободна!
Ильза еще колебалась, не зная, какое принять решение, как появился юноша замечательной красоты и заговорил с ней:
– Доверься мне, прекрасная дева! Там наверху, в замке своего отца, который я заново отстраиваю, должна ты вместе со мной владычествовать над всей этой цветущей местностью. Женщина, которая с тобой говорила, – моя мать. Наша власть велика.
Тогда Ильза начертила крест в глубине ущелья. Раздались не нежные звуки, а жалобные вопли, которые издавали обманутые гномы, потерявшие свое стадо. Вдруг женщина закричала противным, пронзительным криком торжества, а ее сын стремительно бросился к Ильзе, намереваясь обнять ее. Такое поведение показалось Ильзе очень странным; она строго подняла свой посох и окрестила им юношу. Мгновенно все колдовство пропало, и тот, который раньше явился ей таким красавцем, съежился и обратился в отвратительное, уродливое существо. Женщина же повалилась на землю, каталась в судорогах и стала на вид настоящей ужасной ведьмой.
– Подожди, придет и твоя очередь! Подожди, проклятая, – закричала ведьма, вскочила на ноги, понеслась к ущелью и приложила к скале корешок разрыв-травы. Послышался взрыв, подземное царство гномов открылось снова, и женщина закричала пронзительным голосом: – Выходите, гномы! Возьмите ваше стадо и накажите эту вероломную нарушительницу данного слова! Накажите ее вечным разочарованием и вечной тоской!
В одну минуту целые толпы гномов закопошились вокруг Ильзы и теснились между нею и женщиной с сыном.
– Ты наша, и останешься нашей, – сказал старший из гномов. – Только тогда, когда перестанет звучать музыка колоколов, когда не будет существовать ни одной церкви, когда переведутся все злые люди, подобные этой женщине, наступит час твоего избавления! Но не раньше! До тех пор жди и паси наше стадо! До тех пор не увидишь ты света Божьего! Только раз в каждые семь лет можешь ты выйти за границу нашего царства.
Так все и случилось; до сих пор в полдень, каждые семь лет, можно видеть бледную, одинокую, печальную деву в белоснежном одеянии; она все еще пасет свое стадо, ибо все еще злые люди живут на свете, и все еще, благодарение Создателю, церковные колокола созывают добрых людей в храмы Божьи.
КОРОЛЕВИЧ-ПАСТУХ
Раз, во время отсутствия короля, сын его Георгий играл мячиком, который закатился в дыру и провалился под своды замка. Королевич закричал:
– Дикарь Ной, брось сюда мой мячик!
– Этого я не могу сделать, – ответил дикарь, – если бы я вздумал бросить мячик наверх, то он залетел бы так высоко, что ты никогда и не нашел бы его больше. Пойди в покои твоего отца, возьми там ключ и открой мою дверь, тогда я могу отдать тебе мячик.
Королевич принес из покоев своего отца тот ключ, которым только и открывали вход под своды у замка, открыл им дверь и выпустил дикаря, который подал ему мячик и сказал:
– Ты выручил меня из беды, поэтому, если и с тобой приключится беда, иди в лес и зови меня, я также выручу тебя!
Вскоре король вернулся домой и первым долгом пошел навестить Ноя, но каков же был его испуг, когда он увидел, что под сводами никого не было! Тотчас же подозрение пало на королевича, которого король позвал к себе и спросил:
– Георгий, это ты брал ключ от входа под своды замка? Ты открыл дверь и выпустил Ноя?
Маленький королевич откровенно сознался во всем. Тогда король в гневе выгнал своего наследника, так как дикаря он любил больше всего на свете.
Печально покинул сын дом своего отца и бродил в окрестностях замка, ища работы, как всякий бедняга, пока, наконец, не попал к одному овчару. Тот догадался, что мальчик не простого происхождения, и оставил его у себя. Так рос Георгий и сделался пастухом овец; и случилось, что он познакомился с прелестной девушкой, которую назвал своей невестой.
Тут юноше вспомнилось обещание дикаря. Он выступил вперед и стал просить, чтобы отложили жертвоприношение, так как он берется убить дракона. Поспешно побежал он в лес и стал звать дикаря Ноя, прося его помощи. Ной явился, дал ему белого коня и меч и сказал, чтобы королевич оделся в белую одежду, сел на коня и с мечом в руке смело наезжал на чудовище; затем он должен был воткнуть меч прямо в пасть животному.
Все это Георгий исполнил в точности и, таким образом, освободил из-под власти чудовища свою невесту, а также и всю страну. Началось великое ликование всего народа, все радовались, веселились, а Георгия тотчас же посвятили в рыцари. Когда при этом случае стали доискиваться, какого он происхождения, он вынужден был сознаться, что он сын короля, и рассказал свою судьбу. Ему объявили, что отец его умер и теперь он может, конечно, отправиться домой и принять управление своим государством. Таким-то образом сын короля стал пастухом, пастух – рыцарем, а рыцарь – снова королем.
Приняв свое королевство, Георгий стал объезжать его, чтобы ознакомиться со всем, узнать, как и что в нем делается, и испытать некоторые приключения. Ему понравилось одно местечко, маленькое селение, расположенное вокруг мельницы; в селении этом еще не было церкви. Молодой король, желая отблагодарить Бога за счастливый оборот в своей судьбе, решил построить там церковь, которая в его память и была названа церковью Святого Георгия. Строитель храма должен был над входом в него поместить каменное изваяние, изображающее чудесную борьбу короля с драконом; следы этого изваяния видны еще и теперь на выветренных камнях древнего строения. Селение с церковью Святого Георгия послужило основанием города Мюльгаузен.
КАК МАЛЬЧИК УЧИЛСЯ КОЛДОВАТЬ
Был маленький мальчик, который много наслушался о колдунах и колдуньях и, наконец, захотел сам научиться колдовать. Но кого бы он ни спрашивал о колдовстве, всякий ему отвечал, что не знает этого искусства, да и знать его не желает. Тогда мальчик совершенно один пошел в темный лес и стал там кричать громким голосом: – Кто научит меня колдовать?
А эхо отвечало ему со всех сторон темного леса: «Колдовать! Колдовать!»
Через некоторое время выползла из кустов старая-престарая старушонка, у которой во рту не было ни одного зуба, а глаза были страшно красные. На спине – горб, седые волосы висят космами и развеваются по ветру, голос – как у зловещей птицы. Она окликнула мальчика, поманила его, чтобы он следовал за ней: она научит его колдовать.
Мальчик пошел за старухой, а она тащила его все глубже и глубже в лес, наконец, привела к поросшему ольхой болоту, на котором стояла маленькая полуразвалившаяся хижина. Обросшие мхом стены были сложены из торфяных кирпичиков, крыша покрыта тростником. В хижине никого не было, кроме маленькой красивенькой девочки по имени Лизочка; старуха не сказала, дочь ли она ей или чужая. Три огромные жабы были тоже там; над низким очагом висел котел, в котором варилась какая-то похлебка из гусиных и заячьих потрохов и разных косточек. Старуха посадила на порог одну из жаб как сторожа; другую жабу послала на чердак отыскать там постель для мальчика, а третью жабу оставила на столе, чтобы та освещала комнату. Но как эта жаба ни старалась светить поярче зеленовато-желтым огнем своих глаз, все-таки она давала свету не более, чем светящийся червячок.
Вот старуха и Лизочка стали ужинать и мальчика посадили за ту же похлебку, но ему это было противно. Он жаловался на усталость; ему указали на разостланную солому, на которой он вскоре и заснул, думая о том, как завтра утром начнется его обучение колдовству, и как было бы мило, если бы именно Лизочка учила его. Между тем старая ведьма шепнула девочке:
– Поймали еще одного! Славное жаркое будет! Разбуди меня завтра пораньше, до восхода солнца, тогда мы его и зарежем.
И старуха с девочкой тоже улеглись на покой. Но Лизочке не спалось; ей стало жаль красивого мальчика, который должен умереть; Она встала с постели, подошла к нему и залюбовалась на его румяные щечки, на белокурую головку; она вспомнила, что глазки у него были голубые, как незабудочки. И ей стало ужасно думать, что она служит старой злой ведьме, которая много лет тому назад, когда девочка была еще малюткой, украла ее у родителей, утащила eё к себе в дремучий лес и потом научила, как колдовать: летать стрелой по воздуху, делаться невидимкой, оборотнем.
Лизочка полюбила мальчика всем сердцем и тотчас же решила, если возможно, спасти его. Она тихонечко разбудила его и шепнула:
– Милый мальчик, встань и иди за мной! Тут тебя ожидает смерть!
– Разве я не научусь здесь колдовать? – спросил Фридель (так звали мальчика).
– Лучше будет, если ты этому искусству никогда не научишься; да и впереди у тебя еще довольно времени и для ученья, – отвечала Лизочка, – теперь не медли, беги, и я побегу вместе с тобой!
– О, с тобой я охотно пойду всюду, – сказал мальчик, – ведь я вовсе не хочу оставаться у этой уродливой старухи с ее гадкими жабами.
– Так пойдем же! – сказала Лизочка и потихоньку открыла дверь, посмотрев сперва, крепко ли спит старуха; та спала еще, так как на дворе была темная ночь.
Теперь Лизочка и Фридель вышли из хижины, и Лизочка плюнула на порог, через который они оба быстро переступили. Открывая и запирая дверь, дети все же произвели маленький шум, а старые люди, как известно, спят очень чутко.
– Лизочка! Кажется, уж рассветает!
Тогда Лизочкина слюна, которую она заколдовала, закричала с порога Лизочкиным голосом:
– Полежи еще, пока я приберу комнату и соберу сучья и сухие листья для топлива.
Старая ведьма полежала еще немного, а беглецы между тем все неслись вперед да вперед. Однако старуха не могла заснуть и закричала опять:
– Что же ты, развела огонь?
И слюна с порога ответила снова:
– Нет еще, листья попались сырые, а дрова только дымят; полежи еще немножко, пока я раздую огонь.
Старуха полежала еще немного, а беглецы все больше и больше удалялись от хижины.
Солнце уже взошло, когда ведьма, которую порядочно скрючило от старости, обеими ногами сразу соскочила с постели и закричала:
– Ах ты, чертенок! Солнце уже встало, а ты и не думаешь будить меня! Куда же ты запряталась?
На этот вопрос ответа не последовало – солнце успело уже высушить всю слюну на пороге. Тут ведьма начала бегать и крутиться по хижине, как волчок, а детей и след простыл. Старуха страшно озлилась. Она схватила помело и ударила им по двери – хижина исчезла; она ступила на гриб-дождевик, из него тотчас образовалась дождевая туча; ведьма села на помело и понеслась по воздуху вместе с тучей. С высоты она увидела, в какую сторону бежали дети, и с быстротой ветра тучей понеслась за ними.
Однако Лизочка все время оглядывалась, она ведь знала все уловки старой колдуньи и сказала:
– Видишь ли ты тучу там, – на небе? Это ведьма; бежать дальше не стоит, она все-таки догонит нас. Теперь я начну пробовать свое искусство. Я обращусь в терновый куст, а ты в одну из ягодок на нем.
И вдруг Лизочка стала терновым кустом, который стоял на бугорке; на кусте было много ягодок, Фридель был самой нижней из них.
Ведьму во время ее путешествия одолела жажда, и когда она увидела терновый куст с множеством ягод на нем, она сказала сама себе: «Воздух слишком сух и изнуряет меня, надо спуститься и съесть пару терновых ягодок».
Это она и сделала и рвала ягодку за ягодкой, приговаривая: «От кислого только веселее становится». Скоро она поела все ягоды, оставалась только одна, – это был Фридель, и скверная старушонка отлично знала это. Она несколько раз собиралась схватить ягодку, но терновый куст так и колол ее длинные, костлявые пальцы. Она, однако, приловчилась и собралась схватить ягодку, которая совершенно запряталась за шипами.
Тогда ягодка отвалилась и покатилась вниз с бугорка. И вдруг терновый куст обратился в озеро, а ягодка – в маленькую уточку. Все это случилось по Лизочкиному колдовству, которому она научилась от старухи. Тут ведьма бросила в воздух один из своих башмаков, который тотчас же обернулся хищной птицей, устремившейся на уточку. Но та поскорее нырнула, и лишь только птица коснулась своим клювом воды, озеро заволновалось, а волна подхватила птицу и потопила ее, уточка же вынырнула снова.
Рассвирепевшая старуха швырнула тогда в воду второй башмак, который стал крокодилом. Крокодил устремился на уточку, чтобы проглотить ее. Тогда утка взлетела на воздух и опустилась в воду в другом месте, а вода хлынула в раскрытую пасть крокодила и обратилась в камень; крокодил стал таким тяжелым, что пошел ко дну.
Тут старая ведьма легла на берег озера и стала пить из него воду, намереваясь выпить ее всю, чтобы заколдованной утке не осталось больше воды, и она, коснувшись земли, обратилась бы снова в маленького Фриделя. А между тем вода, которую пила старуха, в ее внутренностях обратилась в огонь. Раздался страшный взрыв – и ведьмы не стало, она лопнула и исчезла. Уточка стала снова мальчиком Фриделем, огонь обратился в Лизочку, и с этого времени Лизочка и Фридель навсегда остались верны другу другу.
СИЛАЧ ГОТЛИБ
– Погляди-ка, господин, на этого славного мальчишку! Он для своих лет уже достаточно силен.
Разговор происходил в саду как раз около молоденького деревца, и господин сказал:
– Готлиб, вытащи-ка из земли это деревцо! – Но мальчик не мог вытащить деревца, и помещик решил:
– Мальчик еще слишком молод и слаб. Да и было бы чересчур много требовать от него, чтобы он исполнял тяжелые работы.
Слуга ушел домой вместе со своим Готлибом, которого он заставил еще семь лет пить молоко и есть мясо. Когда миновали эти семь лет, он опять повел Готлиба к помещику, которому теперь мальчик показался достаточно большим и сильным, но без испытания он все-таки не решился принять его в работники. Уже от природы, да и от усиленного питания, Готлиб обладал такой ужасающей силой, что, чуть дотронувшись мизинцем, легко выдернул из земли довольно толстое дерево; все испугались, видя это, особенно сама помещица, которая с этой минуты невзлюбила Готлиба.
Итак, Готлиб приступил к работе, казавшейся ему сущей безделицей. Пришло время обеда; служанка поставила на стол полное блюдо картофеля с маслом и пошла звать работников. Готлиб, окончивший свою работу ранее других, стал пока обедать один, и не прошло пяти минут, как на блюде ничего не осталось.
Когда явились прочие работники и захотели обедать, Готлиб вышел из-за печки, за которой он прилег отдохнуть, и сказал:
– Тут подали кое-что покушать, но немного, и я подумал: видно, это для меня, и пока что поел.
Все пришли в ужас от такого аппетита, и никому не захотелось иметь товарищем этого обжору.
После обеда отправились молотить. Цеп для молотьбы казался Готлибу легким перышком. Он бросал и ловил его, как мальчик, который играет легонькой палочкой. Он вырвал из земли целое дерево и начал им молотить рожь с такой силой, что зерна тотчас обращались в муку, а солома в сечку, и все это он вбивал в ток, на котором молотили. Помещику стало как-то жутко, работник показался ему опасным малым, и он начал придумывать, как бы избавиться от него по-хорошему. Он спросил Готлиба, какое жалованье тот требует. Готлиб совсем близко подошел к помещику и шепнул ему что-то на ухо; тот весь покраснел и сказал:
– Хорошо, только об этом молчок! – И взял Готлиба в работники, чему прочие работники вовсе не были рады.
Надо заметить, что помещик этот был страшный скряга и платил рабочим самые пустяки. Это сообразил Готлиб, который и не задумывался над тем, что другие воспользуются его силой даром. Помещик же сказал своей жене, когда она спросила его, за какую плату подрядился Готлиб:
– Ах, милая, за такую малость, мне никогда не нанять такого сильного работника. Готлиб не требует никакого жалованья.
– Никакого? Это невероятно! – воскликнула удивленная помещица, – Тут что-то неладно! Муж, ты говоришь неправду!
– Ну, успокойся же, милая, – ублажал ее помещик, кое-что он-таки требует, и я согласился на это ввиду того, что это нам ничего не будет стоить и останется между нами.
– Между нами!? – возразила жена. – Так, значит, мне-то надо знать, что это такое?
– Видишь ли, по прошествии года Готлиб сам даст мне что-то… – сказал помещик, заикаясь.
– Тебе! Что же это? Что может тебе дать сын твоего работника? – спросила жена.
– Маленькую плюшку, – отвечал муж.
– Плюшку! Муж, ты немножко тронулся в уме, – закричала разгневанная жена. – Да здесь во всей округе и понятия не имеют, что такое плюшка; уж не сам ли твой мужик испечет ее?
– О, таких плюшек везде найдется, – Готлиб ведь говорит о плюхе, оплеухе.
Помещица пришла в ярость: – Ах ты простофиля! Это опять образчик твоей скупости! Тебе лучше принять бесчестье, чем заплатить жалованье работнику. Да ведь Готлиб убьет тебя! Ведь где только он ударит, там мокро станет! Нет, от такого контракта волосы дыбом становятся! Однако, дай мне уладить дело, и я избавлю тебя от несчастья, – я его спроважу!
– Милая, если ты можешь его спровадить, то я против этого ничего не имею, – сказал малодушный помещик.
Тотчас же помещица сообразила, как действовать. В имении была мельница, на которой поселился домовой; он проделывал там такие штуки, что уже многим свернул шею.
– Готлиб! Отправляйся сейчас на мельницу, снеси туда полчетверти ржи и смели ее! – приказала помещица новому работнику.
– К вашим услугам, барыня! – ответил Готлиб, принес огромный мешок, всыпал в него около двух четвертей ржи, перекинул мешок через плечо и, весело посвистывая, зашагал к мельнице. Придя туда, он нашел дверь запертой на ключ. Готлиб осторожно постучался один раз, другой, третий. Так как никто дверей не отпирал, он легонечко нажал на дверь, она подалась и разлетелась на куски. Тогда он легонечко стал сдвигать ногами направо и налево жернова, лежавшие на дороге, и добрался до поставов.
Прежде чем всыпать зерно и пустить в ход мельницу, он развел огонь и сварил себе на завтрак суп, в который положил небольшой свиной окорок. Вдруг откуда ни возьмись появилась большущая кошка с огненными глазами; она уставила глаза на Готлиба, раскрыла свою пасть и замяукала.
– Брысь! – закричал Готлиб и так пихнул ее, что она живо исчезла. Тогда он высыпал зерно, пустил колеса в ход и стал уписывать свой завтрак.
Кошка появилась снова, фыркнула и опять закричала: «Мяу!».
– Брысь! – крикнул Готлиб и бросил ей прямо в голову кость от окорока; кошка ошалела, закружилась на одном месте и исчезла.
Вдруг перед силачом Готлибом становится страшный великан и рычит:
– Ах ты, мучной червь! Кто послал тебя сюда?
Готлиб, не долго думая, хватает жернов, бросает его прямо в лоб великану и кричит:
– Ах, ты, мучной червь! А кто послал тебя сюда?!
Великан падает навзничь и рычит так, что вся мельница дрожит. Готлиб же всыпает муку в один мешок, а отруби – в другой, который он прихватил с собой, и отправляется в обратный путь.
Однако вскоре ей пришла на ум новая уловка.
– Надо вычистить колодец! – приказала она на другой день. – Вода стала отвратительной на вкус и пахнет землей. Готлиб может спуститься в колодец.
А между тем она потихоньку шепнула другим работникам:
– Как только он будет внизу, смотрите, чтобы не обвалились камни с края колодца и не попали на голову этому обжоре, который всех вас объедает.
Работники поняли ее злой намек. Поэтому, как только Готлиб очутился внизу, они сдвинули камни, лежавшие на краю колодца. Камни с шумом скатились и попадали на силача Готлиба, а тот только закричал:
– Эй вы, что дурачитесь! Кто это там вздумал сыпать песок в чернильницу? Подождите только, вот подымусь наверх, так я вам покажу!
Тут испуганные работники пустились бежать и попрятались, а Готлиб выкарабкался наверх, как трубочист по дымовой трубе.
Теперь несчастная барыня не знала, что предпринять, чтобы спровадить Готлиба со двора, как вдруг она вспомнила, что в замке, на вершине ближней горы, тоже водится нечистый дух. Там появлялся древний великан, который в былые времена совершил много злых деяний, а потому и был навеки заключен в этот замок. Когда-то давно он при продаже имения постыдным образом и на большую сумму обманул предков теперешнего помещика.
К нему и послали Готлиба, говоря, что в замке живет прежний владелец имения, который должен теперешним господам большую сумму денег, так, если Готлибу удастся их получить, он может удержать себе значительную часть из них. Силач-работник сейчас же отправился в путь. Вскоре он был на вершине горы и оглядывался с удивлением.
– Гм-гм! – проговорил он. – Внизу все рассказывали, что на горе стоит старый полуразвалившийся замок, а я между тем вижу перед собой совершенно! новый красивый дом. В нем, наверное, живут богачи.
Он подошел к воротам чудного здания, а так как звонка не было видно, то он постучался; однако, дверь оставалась запертой, совсем как на мельницей.
– Вот глупо-то! – ворчал Готлиб, – опять придется играть роль слесаря и справить дело природными отмычками.
Рассудив так, он приналег на ворота, они содрогнулись и упали со страшным грохотом. Лишь только Готлиб переступил порог, как его окружила целая толпа духов; во главе их был тот самый отвратительный великан, в которого Готлиб запустил жерновом.
– Ага, старый знакомый! – воскликнул Готлиб. – Так ты, и есть тот самый господин, который никогда не платит долгов и отбирает деньги у добрых людей? Прочь с дороги!
– Ах ты, червь! – зарычал великан и состроил ужаснейшую рожу. – Как осмеливаешься ты говорить это? Берегись, я заставлю тебя плясать под свою дудку, карапузик ты этакий!
– Ого, может, еще наоборот выйдет! – вскричал Готлиб, схватил одну половину ворот и бросил ее в лоб великану, прямо на то место, где еще виднелся синяк от удара жерновом. Затем швырнул и другую половину ворот. Тут великан скорее дал тягу и бросил Готлибу мешок, полный денег. Работник поскорей забрал мешок да и был таков.
Помещик хотя и чрезвычайно обрадовался, получив целый мешок денег, которые Готлиб все отдал ему, однако ему так жутко становилось при мысли о получении неизбежной плюхи, что он только и мечтал о том, как бы поскорей отослать к праотцам силача-работника. Помещик даже уговорил своего овчара, обещав ему большие деньги, принять вместо него пощечину. Кроме того, он придумал такую уловку: созвал всех работников, исключая Готлиба, и объявил, что рано утром посылает их всех в лес за дровами, причем требует, чтобы все они были дома к известному сроку, а запоздавший работник лишается своего места, к тому же он дал им понять, что ему желательно, чтобы именно Готлиб был запоздавшим. Работникам это было на руку. Рано утром все поспешили на работу, Готлиба же никто и не разбудил. Когда же он полузаспанный попался на глаза помещику, тот закричал на него:
– Эй ты, лентяй! Все ушли давно за дровами, я прогоню того, кто вернется последним!
– Вот как, – сказал Готлиб, потягиваясь, растянул руки и зевнул, – это что-то новое, надо, значит, отправляться!
Он взял топор и пошел в лес. Вдруг он видит, что все работники уже возвращаются домой. Скорей бросился он к большому новому пруду, через отводной канал которого был перекинут мост, а через мост этот надо было идти работникам. Готлиб сорвал этот мост, пустил все балки вниз по течению, затем сорвал все шлюзы у пруда: вода хлынула страшным потоком в отводной канал, который тотчас обратился в широкую реку. Тогда он спокойно пошел навстречу товарищам, которые между тем смеялись над ним и радовались, что его сегодня погонят со двора.
– Очень-то не торопитесь, обождите немного, я скоро вернусь! – закричал он им и пошел к лесу.
Они же вскоре подошли к несущемуся шумному потоку и не нашли ни моста, ни дощечки, чтобы перейти через него. Тут поневоле им пришлось дожидаться, пока не подошел Готлиб, легко и быстро окончивший всю свою поденную работу. Он нес толстое длинное бревно, с помощью которого, упершись в дно потока, он, словно самый ловкий гимнаст, перепрыгнул на другой берег. Потом он перебросил бревно через поток и закричал:
– Прыгайте теперь, как я!
Но из всех его товарищей нашлись только такие, которые вдвоем еле подняли это бревно, так что все принуждены были остаться по ту сторону потока и ждать, пока из пруда не вытекла вся вода, а это заняло целый день.
Наконец, чтобы избавиться от Готлиба, помещик сказал, что готов рассчитаться с ним, что есть у него человек, который вместо него получит должную плюху, после чего Готлиб может считать себя удовлетворенным и отправляться, куда ему угодно.
На это Готлиб сказал:
– Пусть этот человек даст себя испытать, ведь я тоже когда-то был сперва на испытании.
Овчар выступил как заместитель. Готлиб посмотрел на него жалобным и насмешливым взглядом:
– Это ты? Истинная правда, тебя ненадолго хватит! – взял его на руки, поднял наверх, как какого-нибудь щелкунчика, и закатил ему такую оплеуху, что овчар взлетел на воздух, как мяч, брошенный мальчиком, да так и пропал.
Теперь помещик и помещица увидели, какова эта плюха; они крестились, благословляли свою судьбу и радовались, что плюха не досталась самому помещику. Готлибу они сказали:
– Ну, теперь ты можешь уходить.
– Что? – заметил Готлиб шутливо, – уходить? И не подумаю даже, и не могу этого сделать. Ведь я с вами заключил условие, значит, с вами и расплата. Сейчас вы говорили, что я могу идти куда угодно. Говорили вы это?
– Да, конечно, я так сказал, – сознался помещик. – Чего же тебе еще от меня надо?
– Если так, – сказал Готлиб, – то мне угодно пойти в свою постель и оставаться у вас в имении, пока это мне нравится.
Тут помещик страшно рассердился и раскричался:
– Так и оставайся, черт возьми! Тогда я уйду! У меня нет ни малейшей охоты жить в одном месте с тобою и подвергать себя опасности, как бедный овчар, обратиться или в воздушный шар, или в блуждающий по небу метеор! Бери тут все и сам обращайся хоть в самого сатану!
И вот бывший помещик и его жена, раздосадованные и разгневанные, отправились прочь. Готлиб стал хозяйничать; оставил у себя в услужении всех прежних слуг, привез в замок старуху-мать, дал ей позолоченную кровать с шелковым одеялом и такими же подушками, велел подавать ей лучшее вино и кушанье, чтобы она жила в радости и великолепии, как какая-нибудь графиня.
Год спустя, как раз во время сенокоса, когда все работники и работницы были заняты уборкой сена, вдруг что-то свалилось с неба: это был овчар. Он весь год носился по свету, перелетел через все земли и через все моря, остался цел и невредим и спустился целым и невредимым только благодаря тому, что упал на огромный стог сена. И хорошо сделал, а не то – все смеялись бы над ним: летал, летал, носился по всей вселенной – цел оставался, попал на землю – разбился.
ВЕЧНЫЙ ПОСОХ
Угрюмый путник потребовал небольшую закуску, и хозяйка пошла приготовить ее. Путник остался вдвоем с мальчиком, на которого не обращал ни малейшего внимания; он подошел к окну, выходящему на восток, вздохнул и долго стоял неподвижно, упорно смотря вдаль, через пустынную степь, расстилавшуюся перед ним.
Мальчик между тем с любопытством рассматривал посох чужестранца. На рукоятке посоха были вбиты серебряные гвозди, образующие форму креста. Гвозди сияли, как новые, и посох все более и более привлекал к себе внимание мальчика и возбудил в нем страстное желание завладеть им. Яков, так звали мальчика, боязливо оглянулся на чужестранца, неподвижно застывшего у окна, и робко протянул руку к посоху, который стоял возле больших стенных часов в коричневом резном футляре. Яков тихонько открыл дверцы часов и тихонько схватил посох. Его рука, разумеется, дрожала, когда он дотронулся до посоха, но он все-таки взял его, поставил в футляр часов и закрыл дверцу на ключ.
Вошла хозяйка и принесла закуску. Яков прокрался вслед за ней вон из комнаты.
– Вот, извольте кушать! – сказала хозяйка своему гостю. – Да благословит Господь вашу трапезу! Садитесь же!
Чужестранец наклонил голову в знак благодарности, взял стакан, обмочил в него свои бледные губы, однако не сел. Старой женщине становилось жутко в присутствии этого человека.
Уже вечерело. Хозяйке не хотелось, чтобы чужестранец остался на ночь под ее кровлей, и она спросила:
– Будете вы ночевать здесь? Теперь уже вечер, разве вы не устали, что не хотите сесть?
– Остаться я не могу, должен идти дальше, должен все странствовать, кто же спрашивает, устал ли я? О, Боже мой! – последовал глухой ответ.
Хозяйке стало еще страшнее. Странник положил на стол монету, хозяйка не дотронулась до нее. Тогда он подошел к двери, протянул руку в угол и спросил:
– Где же мой посох?
– Разве у вас был посох? – спросила хозяйка.
– У меня был посох, и я поставил его в этот угол! – глухо ответил высокий мрачный гость.
– Боже мой, да куда же он мог деваться! – воскликнула испуганная женщина. – Ищите его, может быть, вы ошибаетесь? Может, вы поставили его в другое место?
– Он пропал. Он не принесет счастья тому, чья рука взяла его, – глухо, сдавленным голосом проговорил странный человек.
– Взяла его? – сердито сказала хозяйка. – Кто же мог взять его? Здесь ведь никого не было, кроме вас, меня и… – Тут она остановилась.
– И вашего сына, – добавил чужестранец.
– Царь небесный! – вскричала женщина, выбежала из комнаты и закричала так, что ее голос раздавался по всему дому: – Яков! Яков!
Мальчик не откликался; он спрятался, так как знал, зачем звала его мать, и боялся показаться ей. Запыхавшись, вернулась хозяйка и сказала:
– Мальчишки и след простыл, не знаю, он ли тут виноват или он тут ни при чем. Подождите же еще минутку! – Хозяйка вышла, но тотчас же возвратилась с другим посохом, хотя и старым, но очень хорошим, протянула его страннику: – Вот возьмите пока палку моего покойного мужа, вы, верно, зайдете сюда еще раз? Если ваш посох отыщется, то возвратите мне мою палку!
– Благодарю вас, хозяйка! – сказал странник и ушел. Уже совсем стемнело, туман расстилался по степи, и бледный путник исчез в нем.
У хозяйки отлегло от души, когда этот странный гость покинул ее дом. Она взяла оставленные им деньги – это была старинная маленькая серебряная монета; хозяйка не могла понять ни букв, ни изображения на ней; она не знала, что монета была вычеканена еще при римском императоре Тиберии, в царствование которого в Иерусалиме Христос носил терновый венок.
Дверь потихоньку отворилась, и Яков робко проскользнул в комнату.
– Несчастный! – вскинулась на него мать. – Говори, ты взял посох чужестранца?
Яков молчал отчасти из-за упрямства, а отчасти из боязни разгневать мать и получить от нее строгое наказание.
– Ты молчишь, значит, ты взял его, безбожный мальчишка! – бранилась хозяйка. – Где палка? Куда ты ее затащил? Сейчас же подай ее сюда и беги с ней вслед за чужестранцем! Пусть он отдаст тебе обратно палку твоего отца, с которой тот по воскресеньям ходил в церковь, и которую я дала чужестранцу, чтобы он потом не рассказывал повсюду, как его обокрал в моем доме мой собственный ребенок!
Яков был страшно упрямый малый, он стоял на месте и не говорил ни слова. Тут мать пришла в ярость, больно побила его и отослала спать без ужина.
На другой день, пока мать была занята в кухне, Яков вытащил посох. С удовольствием и в то же время со страхом рассматривал он его: семь серебряных гвоздиков блестели каким-то особенным блеском; сам посох был холоден как лед, как застывшая змея; а между тем казалось также, что посох этот – живое существо. Якова точно потянуло, точно толкнуло что-то пойти с этим посохом в путь, и он пошел. Шел, шел далеко, далеко отошел от дому, перешел степь, вот уж и отчий дом совершенно скрылся из виду. Неутомимо, против воли вел посох Якова все вперед, и ужас смерти объял мальчика. Куда, куда вел его посох? Куда увлекал его? Странствовать, все странствовать дальше и дальше, бродить без отдыха, без покоя, не останавливаясь нигде, ни у одного источника.
Наконец, когда день уже стал клониться к вечеру, в сером тумане заката, перед Яковом мелькнули вдали, как видение, какие-то мрачные силуэты домов, к которым он и направился; с удивлением он заметил, что пришел к своему собственному дому. С бранью встретила его мать; она вообразила, что он сбежал, и послала работника и работницу разыскивать его; Яков же так устал, о, так страшно устал! Он, шатаясь, дошел до своей постели и повалился на нее почти без сознания; он даже не заметил, как посох выпал из его руки.
Прошла целая неделя; посох стоял спокойно в футляре стенных часов. Яков так и не мог припомнить, спрятал ли он сам его туда; он остерегался дотрагиваться до него, однако время от времени посматривал на него, и ужас охватывал его всего: на темном фоне футляра блестели, как бриллианты, семь точек, образовавших крест.
Настала пятница, тот самый день, когда Яков тайно спрятал посох, и вот вдруг Яков чувствует, что посох снова в его руке и снова что-то тянет его идти, бродить без устали, без отдыха до тех пор, пока на небе не засияют звезды. Бледный, молчаливый, уставший до смерти, вернулся Яков домой. Когда же он, наконец, заговорил, то становилось страшно слушать его. Он прошел множество деревень и по лицу каждого встречного видел, умрет ли тот в нынешнем году или нет; при виде каждого дома он знал, спалит ли его пожар, при виде каждой нивы – побьет ли град ее посев. И так всякую пятницу, Яков, влекомый посохом, отправлялся в путь и всюду, куда бы ни привел его посох, видел всякую предстоящую беду, всякое предстоящее горе, о чем и рассказывал потом своей матери.
В конце концов, измученные, мать и сын решили избавиться от посоха. Во время одного из странствий Яков зашел в какую-то гостиницу, поставил посох в уголок, закусил немного, заплатил и ушел, не взяв посоха. Но не успел он отойти и тридцати шагов, как хозяин гостиницы нагнал его, крича:
– Эй, эй, остановитесь! Вы забыли свою палку! – И бросил вслед ему посох, который тотчас же сам собой очутился в руке Якова.
Яков переходил через журчащий ручей. «Ага, теперь нашел, – радостно подумал он, и посох с мосточка полетел в катящиеся волны и, точно змея, стал извиваться в пучине. – Ну, теперь он уж не пустится за мной!» – решил про себя Яков и пошел домой с облегченным сердцем. Однако недолго было у него легко на душе: только до той минуты, когда в темноте часового футляра он снова увидел блестящее созвездие рокового креста.
Теперь и служанка явилась со своим советом.
– Заколотите же гвоздями старый ящик, тогда и горю конец! – воскликнула она. – Ведь все равно, идут ли часы или нет.
Совет был прекрасен, только жаль, что он ни к чему не привел. Лишь только пришла следующая пятница, посох очутился в руке Якова, он и сам не знал, как это случилось; и пошел Яков странствовать снова, бродить с утра до вечера.
Жалкий, усталый, как никогда, вернулся он домой. Тогда умный работник Фельтен предложил изрубить посох на куски. И это попробовали сделать, но напрасно: на куски разлетелся топор, а не посох. И так, всякую у Бога пятницу Яков бродил, слабый телом, больной душой; он все странствовал и предвидел всю тяжесть человеческого горя, которое скрывается от глаз обыкновенного смертного для его же блага.
Однажды он попал в деревню, охваченную пламенем, которое перебегало с одного дома на другой, с одной крыши на другую. Новая мысль мелькнула у Якова: в пламень посох! И посох полетел, но повис на горящем стропиле одного дома, накалился сперва докрасна, потом добела, а серебряные гвоздики креста запылали голубыми огоньками. Яков пошел домой без посоха. Вдруг стенные часы затрещали, дверца открылась сама собой, несмотря на гвозди, которыми была заколочена, посох стоит на своем месте целешенек! Без сознания упал Яков на руки своей матери, он был уничтожен; и они вместе опустились на колени и жалобно взывали к небу.
А Яков все еще должен был странствовать и бродить! Но далеко он уже не мог более заходить, силы его были истощены, самая жизнь надорвана: пятьдесят два раза волей или неволей пускался он в путь, здорового или больного посох тащил его за собою; если даже всю неделю он лежал, не шевелясь от усталости, в пятницу странствование начиналось снова. Однако посох стал милостив к нему, он вел путника вокруг отцовского дома все более и более короткой дорогой. Наконец Яков так ослабел, что шел целый день тот путь, на который не нужно было более часа. Он стал походить на дряхлого старика, и цвет его лица стал серым, как пепел.
Яков, его мать и все, кто его видел, думали, что уж приходит его конец. И вот накануне пятьдесят третьей пятницы приснился Якову сон: ясно, как наяву, увидел он, что дверцы старых стенных часов раскрылись, посох вышел и подошел к самой постели, в которой лежал Яков.
– Яков! – заговорил он торжественным голосом. – Я очень древнего происхождения. Со мной в руке перешел патриарх, имя которого ты носишь, реку Иордан. Я был и в руке Моисея, когда он говорил с Богом; я был обращен в змея, а затем стал опять посохом. Я был в руке Аарона, был снова обращен в змея, чтобы поглотить всех змеев фараоновых волшебников. И я снова попал в руку Моисея, и Красное море разделено мною. Мною же Моисей ударил по скале, и из скалы в пустыне полилась вода, утолившая жажду всех жаждущих, и людей и животных. Юноша, ты не в силах понять, чей посох я теперь! Ты совершил большой грех, похитив посох, опору несчастного странника; за это ты сам принужден был странствовать по мрачной долине и вкусить всю горечь жизни. Но с этого времени Господь укрепит твою душу и поставит тебя на верный путь. Жезл и посох Господний дастся тебе!
Когда посох кончил свою речь, Якову показалось, точно крылья ангелов повеяли на него небесным блаженством. Усталости он больше не чувствовал, сладко задремал и проснулся обновленным человеком. Наступило утро пятницы, то была страстная пятница. Яков каждую минуту думал, что сейчас придется ему опять начинать свое странствование, но посох не появлялся.
Под вечер Яков завел с матерью серьезный разговор на возвышенную тему. Вдруг дверь отворилась и высокий путник, одетый в темную одежду, вошел и приветствовал их:
– Мир вам!
Ужас объял и мать и сына, оба узнали путника. Тут дверцы часов открылись и посох прямо направился в руку странника. В темноте вечерних сумерек ярко горел крест на посохе. Странник сказал еще раз:
– Мир вам! – Повернулся и ушел.
На душу матери и сына повеяло благотворным миром: посох горя был взят от них.
БЕЛЫЙ ВОЛК
– Ты молодец! Право, если мне навстречу выбежит даже моя лучшая собака, я охотно отдам ее тебе.
Но человечек возразил:
– О такой награде я и не думал: твоей лучшей собаки мне не надо, я облюбовал себе что-то другое.
Когда они подъезжали к замку, дочь короля увидела его из окна и радостно бросилась ему навстречу. Отец же, держа ее в объятиях, проговорил:
– Эх, лучше было бы, если бы мне навстречу выбежала моя любимая собака.
Эти слова изумили дочь короля, она заплакала и воскликнула:
– Как это так, отец! Тебе собака милее меня? Разве она может радостнее приветствовать тебя?
Тогда король стал утешать ее, говоря:
– О милая дочь! Ты не так поняла меня!
И рассказал ей, в чем было дело.
Тогда, собрав все присутствие духа, она твердо сказала:
– Так и хорошо, хуже было бы, если бы мой отец погиб в диком лесу.
– Через восемь дней я приду за тобой.
И точно, через восемь дней в королевский замок явился белый волк, и дочь короля должна была сесть на его спину и – айда! Понеслись они через чащи и степи, в гору и под гору. Однако королевская дочь не могла долго выдержать этой скачки на спине волка и спросила его: – Что, еще далеко?
– Молчи! Далеко, еще далеко до хрустальной горы, молчи, а не то я сброшу тебя со спины!
Так скакали они все вперед, и несчастная королевская дочь стала бояться, и жаловаться, и спрашивать, долго ли еще надо скакать. Волк опять сказал ей те же угрожающие слова и понесся вперед все дальше и дальше, пока она не осмелилась задать ему тот же вопрос в третий раз; тогда он сбросил ее со спины и понесся прочь.
Тут бедная принцесса осталась совершенно одна в темном лесу, она шла вперед и думала: «Ведь набреду же я наконец на людей». И правда, дошла она до хижины, в которой светился огонек, перед ним сидела старая женщина и варила что-то в маленьком горшочке. Принцесса спросила:
– Матушка, не видала ли ты белого волка?
– Нет, – ответила старушка, – спроси у ветра, он всюду гуляет, – только сперва останься ненадолго у меня и поешь со мной! Я варю куриный суп.
Принцесса так и сделала, и, когда она кончила есть, древняя старушка сказала:
– Возьми с собой куриные косточки, они тебе могут пригодиться!
Затем старуха показала ей дорогу туда, где живет ветер.
Когда королевская дочь пришла к ветру, она застала его также сидящим перед огнем и варящим куриный суп; на вопрос ее о белом волке он ответил:
– Милое дитя, я не видел его, сегодня я даже и не выходил из дому, захотелось раз отдохнуть хорошенько. Спроси солнце, оно ежедневно восходит и заходит, но сперва сделай то же, что и я, – отдохни, поешь со мной; потом можешь захватить с собой и все куриные косточки, они тебе пригодятся!
Поев куриного супу, принцесса, по совету ветра, собрала все косточки и отправилась разыскивать солнце. Повторилась та же история, что и у ветра. Солнце также варило себе суп, только на собственном своем огне, потому дело шло гораздо быстрей. Солнце тоже ответило, что не видело волка, предложило принцессе покушать вместе с собой и сказало:
– Спроси о волке у месяца, который видит все, что делается ночью, когда волк и пускается в путь.
Покушав вместе с солнцем и собрав все куриные косточки, королевская дочь пошла дальше наводить справки у месяца. Месяц варил себе куриный суп и сказал:
– Жаль, я ничего не знаю; в последнюю ночь я или вовсе не светил, или взошел слишком поздно на небо, не видел белого волка.
Тогда принцесса заплакала и воскликнула:
– О Господи, кого же мне теперь спросить?
– Ах, хрустальная гора, хрустальная гора, да ведь туда-то я и хочу попасть, туда-то белый волк и хотел увезти меня!
– Ну, туда-то я могу указать тебе дорогу, готов даже посветить тебе, – сказал месяц, – одна-то ты, пожалуй, легко заблудишься. Ну, и косточки прихвати все с собою!
Принцесса так и сделала, хотя второпях забыла одну косточку.
Вскоре очутилась она перед хрустальной горой, такой гладкой и скользкой, что на нее было немыслимо взобраться. Тогда принцесса взяла все косточки, полученные от старушки, от ветра, от солнца, и из них составила лесенку очень высокую, но – о горе! – одной ступеньки не хватало, одной перекладинки! Недолго думая, принцесса срезала себе на мизинце верхний суставчик, приставила его и быстро взобралась на вершину горы.
На самой маковке горы было отверстие, из которого вела внутрь великолепная лестница. Внизу все полно блеска и роскоши; в зале накрыты богатые столы, масса гостей, музыкантов, И вот за одним столом сидит черный человечек, а рядом с ним дама, его невеста; но черный человечек что-то грустен на вид. Принцессе даже стало жаль, что она так запоздала и что черный человечек так грустен.
Она подумала: «Дай-ка я спою песню про белого волка, а не то – черный человечек и не узнает, что я здесь, ведь он и не смотрит на меня».
У стены стояла арфа; принцесса хорошо умела играть на ней, она взяла ее и запела грустную песню о том, как она решилась пожертвовать своим пальчиком, чтобы только попасть на хрустальную гору, как ее, королевскую дочь, не признает тот, для кого она принесла эту жертву. Вдруг черный человечек вскакивает со своего места, обращается в прекрасного молодого принца, обнимает принцессу. Все колдовство заключалось в том, что принц был заключен в хрустальную гору, принимал образ то черного человечка, то белого волка, должен был жениться на нелюбимой девушке и век оставаться черным человечком, если не явится такая принцесса, которая пожертвует для него суставчиком своего мизинца. Теперь все колдовство было снято: заколдованный принц женился на королевской дочери, поехал с ней к ее отцу, который страшно обрадовался, увидев ее живою, и все они зажили вместе до конца дней своих. А если этот конец еще не пришел, то они все живут и благоденствуют еще и по сей час.
ОРЛЫ И ВОРОНЫ
Известно, так учит и естественная история, что вороны прекрасные ораторы, поэтому король воронов обладал также даром красноречия и обратился к собравшимся высокопоставленным советникам с такими словами:
После этой речи короля последовало под личным его председательством и при закрытых дверях тайное заседание пяти советников вороньего королевства. Эти вороны-советники уже поседели от старости, у них даже перья стали белыми, у иных голова была совершенно лысая. Почти все они сгорбились под бременем лет, превосходящих Мафусаилов век, ведь известно, что вороны особенно долговечны. Сам король был гораздо моложе их всех. Когда он открыл тайный совет, министр-президент первый попросил слова и заговорил:
– Могущественнейший король и повелитель! Древние мудрецы уже давно высказали то мнение, которое я дозволю себе повторить теперь: когда враг имеет перевес силы над тобою и ты не можешь противостоять ему, то уступи и не дерзай, побужденный тщеславным и гордым сердцем, бороться с ним, иначе понесешь убытки еще большие, чем когда-либо.
Король отлично уразумел смысл этих слов, но не высказал своего мнения, а обратился к следующему советнику, спросив его:
– Что ты скажешь?
– Всемилостивейший король и господин! – отвечал тот. – Я не разделяю мнения говорившего до меня. Может ли послужить к благу, когда мы без дальнейшего рассуждения объявим себя побежденными и откажемся от всякой попытки защищать свое отечество? Нет! Лучше будем готовиться к мужественному восстанию. Пошлем шпионов и лазутчиков, пусть они разведают и потом расскажут нам, каковы намерения орлов; и если последние придут опять и нападут на нас как враги, мы со всеми своими силами храбро двинемся им навстречу! Позорно было бы отдать им на расхищение эти священные леса и наши жилища, достояние отцов наших! Будем же бороться за все это не на жизнь, а на смерть! Для постыдного отступления найдется еще достаточно времени и тогда, когда мы не устоим в бою.
Молча выслушал король и этот совет и передал слово третьему из своих советников, который с достоинством поднял свою опущенную голову, медленно открыл клюв и объявил следующее:
– Всемилостивейший король и господин! Почтенные ораторы, говорившие до меня, высказали свои искренние личные, хотя и противоположные, взгляды на наше общее дело. Мне кажется, что в борьбе с орлами трудно надеяться на победу, так как орлы очевидно сильнее, воинственнее и могущественнее нас; однако и я не подам голоса за позорное бегство и добровольное изгнание. Пошли, государь, к орлам мудрого, красноречивого доверенного человека; пусть он спросит их короля, знал ли тот о нападении, что могло быть причиной такого поступка, чем мы вызвали его, в чем провинились? Может быть, рассматривая этот факт как недоразумение, возможно будет покончить дело полюбовно, путем переговоров. Может быть, можно будет откупиться от орлов, чтобы нам-то остаться спокойно в своем отечестве. Ибо существует слово древних мудрецов: мир лучше войны, и не позорно заплатить дань непобедимому врагу!
Оратор замолчал, а король обратился за словом к четвертому советнику. Тот был моложе других, браво поднял голову и сказал торжественным голосом:
– Древние мудрецы говорят также: кто покоряется врагу, тот помогает ему. До сих пор никто из уважаемых советников не выяснил еще, что было бы для нас самое полезное! Я протестую против мысли покинуть насиженное нами место; я протестую против неравной борьбы, которая окончится нашим поражением и постыдным рабством; я иду против переговоров с недостойными орлами, а, главным образом, против дани, которая также подчиняет нас им! Мой совет, не в указ вам будь сказано, – временно уступить, приобрести союзников в других государствах и тогда, неожиданно, двинуться с целой военной силой, сотворить с орлами то, что они сотворили с нами, вернуть все то, что они забрали от нас!
Король задумчиво покачивал головой, он взвешивал в своих мыслях все сказанное и сделал знак пятому из своих советников, чтобы тот говорил.
– По моему мнению, – начал пятый советник, – ни один из данных советов не послужит к нашей пользе. Действительно, я также не могу согласиться с тем, чтобы начать борьбу с врагом, превосходящим нас силою. Хищники наводят на меня страх, да и вообще никто не должен пренебрегать своим врагом! А все-таки, ни позорный побег, ни позорная дань, а еще менее того наше почетное посольство, которое обязательно будет осмеяно, не могут быть одобрены мною. Мой совет и мое предложение следующее: действовать хитро и осторожно, посмотреть, что предпримут орлы далее, не выражать перед ними страха, но и не вызывать их ни на что решительное. Мудрец уже вперед видит свой ущерб и предохраняет себя от него заранее посредством легкого противодействия, хитрости и ума. Действуя так, и мы уклонимся, вероятно, и от войны и от рабства.
Тут король стал спрашивать последнего оратора:
– Как понимать твои слова? О какой хитрости ты говоришь? Как поступить с орлами? Выскажи все, что у тебя на уме!
– Слушай меня, государь мой и повелитель! – сказал тот. – Во-первых, следует успокоиться после того впечатления, которое произвел на нас испуг от неожиданного нападения врага, и тогда только мы, нравственно подкрепленные, можем принять какое-нибудь решение; во-вторых, нам должна быть вполне ясна причина этого нападения, как и вообще причина вражды орлов к нам – вражды, которая началась еще в глубокой древности. Не зная этой причины и не взвесив всего, нам невозможно принять никакого разумного решения.
– Но где же нам искать эту причину? – спросил король.
– Она уже найдена, – я знаю ее, государь, – ответил оратор.
– Так открой ее нам! – приказал король.
– Это тайна, мой высочайший повелитель! – возразил мудрый оратор. – Древние мудрецы загадывали такую прекрасную загадку: что мало для одного человека, достаточно для двух и слишком много для троих? Разгадка на это: тайна, и то, что я хочу сказать тебе, годится только для двух языков и для четырех ушей.
После этих слов король объявил заседание своего совета закрытым, попросил мудрого советника последовать за собой в другую комнату и там спросил его:
– Что же известно тебе о причине такой открытой ненависти орлов к нам?
– Корень всего зла, государь, кроется в той речи, которую однажды держал один ворон, – сказал советник.
– Так расскажи, в чем дело! – сказал король, и советник стал рассказывать.
ЗАЯЦ И ЦАРЬ СЛОНОВ
На это ворон возразил: «Если выбор уже сделан, то я примыкаю к меньшинству; и хотя мне вперед известно, что число противоположных голосов превысит меньшинство, я все же на ваше решение говорю «нет». Если бы даже среди птиц не существовали такие благородные породы, как коршуны, соколы, цапли и священные ибисы, лебеди и райские птицы, а существовали бы только голуби, воробьи, – совы, дрозды и тому подобные породы, я все же не подал бы голоса за орла как нашего главу. Орлом управляют злые побуждения, цвет его перьев неопределенный, какой-то пятнисто-коричневый; языком орел плохо владеет, сказать хорошую речь, как мы, мудрые вороны, он совершенно не в состоянии, а это так важно для правителя. Орел умом недалек, во всем его существе и в его природе нет благородства, нет даже того, что мы называем благородной выдержкой. Благоразумием он вовсе не обладает, зато ярость, жестокость, быстрый гнев, немилосердное, безжалостное тиранство – вот его главные качества. Весь род орлиный уже издавна пользуется дурной славой; делать зло и коварно вредить другим – излюбленное дело орлов; все они так полны злобы, что на это и слов нет. Вот почему я и говорю вам: не выбирайте орла, ищите себе другого царя, не беда, если он и не будет достаточно умен и проницателен. Благородное простодушие нрава важнее ловкого и хитрого ума. Ибо пусть правитель будет в этом отношении и несколько ограничен умом: если ему помогают умные министры и благонравные советники, государство его устоит всегда; примером такого правителя может служить король зайцев. Он не отличался особенным умом и мудростью, но следовал советам умных советников, что и послужило его благу.
– Все птицы, – продолжал рассказчик, – которые так же внимательно слушали ворона, как ты теперь слушаешь меня, мой всемилостивейший король и повелитель, спросили тогда, что же сделал заячий король и что с ним случилось. На это ворон ответил: «Однажды наступил голодный год; была такая засуха, что все плоды высохли, и вода во всех источниках иссякла. Перенести такое бедствие было тяжело для всех животных, главное же, для тех, которые питаются растительной пищей, особенно, значит, для наибольших из них, каковы слоны. Все они собрались и стали жаловаться своему царю, говоря: «Мы терпим ежедневно больший и больший недостаток в воде и пастбищах. Если тебе угодно, то мы пошлем разведчиков поискать другого места для нашего жительства, чтобы нам здесь не умереть с голоду». – «Я ничего не имею против этого, поступайте по собственному усмотрению!» – сказал царь слонов.
Тогда слоны отправили умнейших из своей среды искать местность, более богатую водой и пастбищами. Некоторые из этих послов попали в заячье королевство. Это была веселенькая местность с колодцем, посвященным луне, так как и сами зайцы с древних времен считаются посвященными луне. Вокруг колодца были расположены подземные заячьи норы. Местность эта очень понравилась посланным разведчикам, они отправились домой и донесли обо всем обстоятельно. Существования зайцев они вовсе и не заметили; ведь известно, что малые боятся великих, да и мудрецы уверяют, что неосторожно малым водить компанию с великими мира сего.
Вследствие хорошего донесения послов поднялись все слоны, растоптали жилища бедных зайцев, сравняли их норы с землей и погубили часть этого маленького трусливого народа. Тут начался вопль без конца; зайцы целыми стаями бегали к королю, жаловались на свое несчастье и требовали помощи и совета. Но откуда могла прийти помощь и где искать совета? Да и что может сделать слабый зайчик мощному слону? Однако заячий король призвал своих советников и сказал им: «Я вполне сознаю, что недостаточно мудр, чтобы придумать что-либо для спасения моего государства, поэтому советуйте все честно и чистосердечно, как нам приличествует действовать для пользы и выгоды моей, вашей и всего заячьего мира». Тогда заговорил старый заяц, мудрый ученый, уважаемый всеми: «Государь, если тебе угодно, пошли к царю слонов меня с кем-нибудь из твоих верноподданных, который потом донесет тебе о моих переговорах». На это король возразил: «Мне кажется, ты достаточно умен и честен, и я с полным доверием посылаю тебя одного! Исполни свое посольство и тогда доложи, как ты уладил дело. Передай царю слонов мой поклон, а главное все, что тебе лично покажется правильным, говори от моего имени».
После этого разговора в одну из ночей, когда светила луна, отправился заяц к лунному колодцу. Имея в виду свое нежное телосложение и старинную пословицу, что «береженого и Бог бережет», он решился вести дело осторожно. «Подымусь-ка я на эту гору, – сказал он сам себе, – и вступлю в переговоры с царем слонов с глазу на глаз».
Старый заяц так и сделал – явился перед царем слонов и заговорил так: «К тебе, могущественнейший государь, посылает меня месяц, мой ночной повелитель. Выслушай его посольство и не заставь меня потерпеть что-либо неприятное, так как посланный есть только орудие пославшего его». Царь слонов сказал: «Говори, что желает месяц!» Старый заяц продолжал: «Через мои уста обращается к тебе месяц с такими словами: – «Сильный, надеясь на свою силу, вступает часто в борьбу с тем, кто сильнее и могущественнее его, а эта страсть к борьбе легко связывает его потом по рукам и по ногам. О государь! Ты не удовольствовался сознанием того, что ты величайшее и сильнейшее между животными, – нет, ты предпринял поход против моего бедного народа, против заячьего мира; твои подданные растоптали луга, принадлежащие им и их детям, и захватили мой и их колодец. Довольно, уйди со своим народом прочь отсюда, или я затуманю вам всем глаза, – так говорит месяц, – и сам в своем яростном гневе прогоню вас». – Если же, о государь, ты не веришь моим словам, я принужден показать тебе полное гнева лицо месяца».
Тут царь слонов испугался и пошел с зайцем к лунному колодцу; заяц велел ему посмотреть на поверхность воды в колодце и сказал: «Отведай твоим длинным хоботом воды, посвященной месяцу». Слон сунул хобот в лунный колодец, вода тотчас же помутилась, и светлоотраженный в нем облик луны преобразился. «Посмотри, о могучий царь! – вскричал заяц, – как грозно на тебя смотрит месяц! Он возвещает тебе свой гнев за то зло, которое ты причинил его народу!» На это царь слонов сказал: «О священный месяц! Никогда впредь не должен кто-либо из моих подданных идти против тебя и твоего народа. Охотно отступаем мы перед твоей святыней».
– Все это я рассказал вам, – обратился ко всем птицам красноречивый ворон, – как пример, чтобы и вы выбрали себе такого благоразумного правителя, который бы, подобно царю зайцев, уважал благоразумного советника, а не так, как орел, парил в высоте и только держался того, что придумает его ограниченная голова, или же легко поддавался на хитрость, как это случилось с царем слонов, у которого не хватило мудрости рассудить дело. Пусть лучше каждая порода выбирает своего царя: орлы выберут орла, коршуны – коршуна, каждая порода – подобного себе. Скажем, к примеру: какой же царь для вас, слабой, боязливой голубиной породы, кровожадный орел? Он будет безжалостно купать свои когти в вашей крови и жадно пожирать вас. Истинно говорю вам, если вы выберете повелителя не из своей среды и покоритесь чужому, с вами, и поделом, случится то, что случилось с зайцем и с птицей, которые в своем споре выбрали судьей постороннюю личность.
– Как же это было? – спросили птицы, – расскажи нам об этом! – С вашего дозволения, я готов рассказать вам и эту историю, – согласился ворон, оратор пернатого собрания.
ЗАЯЦ И ПТИЦА
Я не считал благоразумным вмешиваться в чужие дела и подумал про себя: с какой стати гнать зайца отсюда, когда еще неизвестно, вернется ли птица? Вдруг однажды услышал я брань под моим гнездом, – дерево, на котором оно помещалось, плотно примыкало к скале. Птица, моя соседка, опять вернулась, сидела на краю расселины и пищала: «Это мое гнездо! Убирайся сию минуту прочь!» – В расселине же сидел заяц и кричал: «Я владею этим жилищем уже долгое время. Каждый, кому не лень, мог бы прийти и кричать: убирайся вон!» – «Ах ты, бессовестный дрянной заяц! – пищала птица. – Ты прямой разбойник! Гнездо мое, и ты очистишь его!» – «Нет, я не двинусь отсюда? – возразил заяц. – Болтай тут и бранись, сколько тебе угодно! Если ты уверена в своем праве, то жалуйся на меня! Перед судом я готов отвечать». И заяц удалился в глубь расселины скалы.
Некоторое время спустя птица снова появилась и сказала зайцу: «Я знаю одного набожного, честного старца, он рассудит нас. Пойдем к нему!» – «Кто же это, как зовут его?» – спросил заяц. «Я еще не говорила с ним, – ответила птица, – он недавно поселился здесь; это смиренный отшельник, который постится весь день, молится, и вид у него самый честный. Прежде он ловил мышей, но давно уже покончил со своей кошачьей природой, отстал от всякой роскоши, с презрением относится к такому деликатесу, как мыши. Крови он больше не проливает, питается кореньями, травой, зеленью и пьет одну свежую воду. Он будет беспристрастен». – «Кот? Старый мышелов? – недоверчиво спросил заяц. – К нему я отношусь с подозрением, ведь известно, что кошка никогда не бросит своих кошачьих замашек».
Однако птица так долго настаивала на своем, что заяц решился пойти с ней к коту. Я издали следил за ними, чтобы видеть, чем все это кончится. Кошка, вернее огромный дикий кот, как я уже заметил издали, сидел на пороге своего жилища, потягиваясь, грелся на солнце, лизал свои лапки да поглаживал бороду. Вдруг увидел он приближавшихся птицу и зайца, быстро шмыгнул к себе, и вошедшие нашли его уже одетым во власяницу и стоящим на коленях. Тут и заяц проникся доверием и радовался случаю познакомиться с таким святошей. И птица и заяц, один за другим, стали извиняться, что прервали его молитву, и просили, чтобы он благосклонно выслушал их. «Милые друзья! – сказал мышелов тихим, подавленным голосом и скромно повел глазами, – я стар, мое зрение притупилось, а мой слух больше никуда не годится. Подойдите ближе и говорите громче, чтобы я мог понять вас правильно».
Тогда птица и заяц рассказали, как они друг с другом поспорили и затеяли ссору из-за гнезда и как они согласились подчиниться его беспристрастному решению. Когда они оба кончили, дикий мышелов заговорил опять слабым голосом: «Я хорошо понял вас, мои дети, хорошо понял. Я дам вам совет и направлю на путь истинный. Молю небо, чтобы оно просветило меня, дабы я мог, не отклоняясь от правды, произнести верное суждение при этом важном для вас обстоятельстве. Ибо лучше, чтобы дело, освещенное светочем истины, погибло, нежели бы оно было выиграно путем лжи, обмана и неправды. Ах! Ах! Что мы имеем здесь на земле? Ничто не постоянно здесь! Одно только берем мы с собой в жизнь вечную – наши деяния, или спасающие нашу душу, или ведущие нас к вечной гибели. Пусть же каждый пожелает своему ближнему только добра! Подойдите поближе смело, дети мои, отдохните, пока я молитвой не испрошу свыше света истины!»
Заяц и птица поверили этим притворным словам фальшивого, коварного кота; я же, подлетев ближе, только и мог заметить, как кот быстро захлопнул свою дверь, за которой послышались жалобные крики птицы. Коварное животное задушило и птицу и зайца, пожрало их обоих и переселилось в оставленное ими жилище, которое по расположению и устройству было гораздо удобнее его собственного убогого приюта, – я же вскоре выселился, чтобы жить подальше от такого опасного соседа.
Вот вам пример, как бывают наказаны те, кто слепо доверяется незнакомцам, которые, подобно орлам, со злобой и хитростью приближаются к нам. Орел среди птиц то же, что волк среди четвероногих. И я остаюсь при своем, повторяя вам настойчиво: не выбирайте никогда орла царем!
Взволнованным голосом закончил свою речь ловкий оратор, и что же было следствием ее? – продолжал рассказывать своему королю и повелителю старый мудрый ворон, – Все птицы отказались выбрать орла: собрание о выборе царя кончилось ничем, а красноречивый ворон одержал такую блестящую победу, что его самого чуть не выбрали царем.
– Что же сказал на это орел? – спросил король воронов.
– Орел обратился к ворону так: «Говори, ворон, чем я когда-либо обидел тебя? На каком основании позоришь ты меня? Никогда еще и ничем не провинился я перед тобою, а ты своими ядовитыми и злыми речами похищаешь у меня сегодня чудный венец, уже носившийся над моей головой! Знай же, о язвительный оратор: если дерево надрублено топором, оно еще может срастись, если мечом нанесена рана, ее еще можно залечить, но рана, нанесенная языком, никогда не заживает! Твои слова для меня, как огненный меч! Он поразил меня, и огонь нашей вражды, в который ты еще подливаешь масла, будет вечно пылать. О мудрый оратор-ворон, сегодня ты посадил терновый куст между твоей породой и нашей; из века в век будет разрастаться этот куст, из рода в род будет он покрываться горчайшими плодами ненависти! Клянусь тебе в этом!»
Как только птицы услыхали гневные слова орла, они перепугались, взмахнули крыльями и разлетелись на все четыре стороны; орел также улетел, и все замолкло. Только ворон остался одиноким сидеть на камне, который служил ему кафедрой, задумался глубоко и так рассуждал сам с собой: «Вот и я сказал свое слово, а лучше было бы помолчать. Древние мудрецы говорят: слово – серебро, а молчание – золото. Мое предостережение только вызвало ненависть орлов ко мне и ко всему нашему роду. Орел своим мощным словом разгромил меня, и ни одна птица, так шумно выражавшая мне свое одобрение, даже не разинула клюва в мою защиту. Они были умнее меня: они нашли золото молчания, – они и не обожгли словом своего языка, как это сделал я, старый дурак и глупый болтун. Они смотрели вперед, я же видел только настоящее. Ни один мудрец не должен опираться только на свою мудрость, и ни один силач – только на свою силу; вражда не приносит пользы, это яд, и глуп тот, кто принимает яд, чтобы потом ослабить его действие противоядием. В таком деле легко дать промах. С сегодняшнего дня и на вечные времена я считаю самого себя наиглупейшей птицей. Неужели я не мог подумать о словах мудрецов: самое большее зло – это то, которое нанесено словом; прежде чем открывать свой глупый клюв и, проболтавшись безо всякого соображения, воспламенять ненависть орлов ко всему моему роду, надо было подумать об этих словах!» Так горевал ворон и болел сердцем из-за своей необдуманной речи, приведшей к столь тяжелым последствиям; вскоре он сильно захворал и околел.
– Вот, государь, – закончил советник свой рассказ, – это и есть причина вражды орлов с нами.
– О ужас! – вздыхал король, – лучше было бы тому злополучному ворону и не вылупляться из своего яйца, не было бы нам такого горя. До сих пор у нас еще кисло во рту от того винограда, которым однажды наши предки набили себе оскомину. Но говори дальше, что нам делать? Что будет с нами? – настаивал король.
ОТШЕЛЬНИК И ТРОЕ МОШЕННИКОВ
Умный, своею проницательностью и обдуманным решением, может достичь того, до чего сильнейшему и не дойти! – сказал на это ворон, советник вороньего короля. – Я вспоминаю теперь о тех мошенниках, которые хитростью и коварством сумели так провести одного отшельника, что он потерял веру даже в то, что видел собственными глазами.
– Как же это могло случиться? – спросил король, и ворон ответил:
– Жил-был отшельник, купивший себе козу, чтобы держать ее у своей хижины и питаться ее молоком. Об этом узнали три известные плута, которые и сговорились между собою обмануть лесного жителя и завладеть его козой, не употребляя притом никакого насилия. Они устроили так, что в короткий промежуток времени один за другим повстречались с отшельником. Первый мошенник, подошедший к нему, поклонился и сказал с насмешкой: «Лесной житель! Вы, вероятно, очень озабочены тем, чтобы воры не подобрались к вашим сокровищам, и потому приобрели себе собаку. К чему вам собака?» – «Это не собака, а коза», – сказал спокойно отшельник.
Король воронов последовал этому совету. Лишь только шпионы-орлы узнали, что вороны вместе со своим королем отлетели прочь, они целыми стаями, со своим царем во главе, налетели на вороний лес и разорили все гнезда. Вдруг они заметили лежащего под деревом раненого ворона и спустились посмотреть, что с ним.
ХИТРЫЙ ВОРОН
Орел, подлетевший к мнимо раненому ворону, тотчас же спросил его:
– Кто ты? Как попал сюда? Куда девались твои товарищи?
Послышался слабый ответ:
– Что ты мучаешь меня вопросами? Разве ты не видишь, в каком жалком состоянии я нахожусь? Оставь меня, дай мне умереть! Я не в силах говорить с тобой, но, если бы мне удалось переговорить с твоим царем, то это послужило бы ему на пользу.
Тогда орел позвал своего царя, который при виде ворона тотчас же воскликнул:
– Да ведь я знаю его! Это первый доверенный советник короля воронов, потомок того несчастного болтуна, который когда-то лишил моего предка царской власти над всеми породами птиц. Меня чрезвычайно удивляет, что мы находим его в таком плачевном положении.
Затем царь орлов обратился к старому ворону:
– Что же привело тебя в такое жалкое состояние?
– Ах, всемогущий господин и царь! – послышался ответ: – Глупое рассуждение и дурной совет.
– Как так? – спросили все орлы разом.
А ворон ответил:
– После того, как вы так худо поступили с воронами и убили многих из них, наш король созвал свой тайный совет и спросил нас, своих советников, должен ли он вступить в борьбу с вами. Я высказался против борьбы, которая ни к чему бы не привела, ибо вы сильнее нас и бодрее духом. Мой совет был – сохранить мир с вами и даже платить вам ежегодно дань, просить вашего покровительства. Но тут мне пришлось очень плохо, так как все прочие вороны советовали нашему королю во что бы то ни стало идти против вас, бороться на жизнь и смерть. Я же все стоял на своем и воскликнул: «Никто не избавляется так скоро от своего врага, как тот, кто ему подчиняется. Взгляните на колосья в поле и на былинку на лугу, как они склоняются перед ветром. У высокого и твердого дерева ветер срывает главу, потому что дерево мнит о себе, что ему не подобает преклоняться и уступать, между тем, как слабая тонкая былинка остается целой, так как ей свойственно смиряться. Смирение хранит от беды». Когда я так рассуждал, все, слышавшие меня, вскричали: «Ты вероломный советник! Ты наш враг! Ты ищешь нашей гибели, чтобы заслужить милость у врагов наших! Ты бессовестный изменник!» – И они все набросились на меня, и били меня, и клевали, и терзали своими когтями, и топтали ногами, так что я, полумертвый, остался лежать здесь и удивляюсь, что могу еще дышать.
После этих слов орлиный царь обратился к своему первому советнику с вопросом:
– Как ты думаешь, что мне делать с этим вороном?
– Ничего, государь, – ответил первый советник, – мне кажется, что нам лучше всего поскорей умертвить этого ворона: он несравненно умнее нас, он самый хитрый и лукавый из всей вороньей породы. Его смерть будет чувствительной потерей для короля воронов, а нам даст еще большую безопасность, – ведь у воронов тогда не останется никого, кто бы йог давать обдуманные и хитрые советы. Древние мудрецы говорили: если Господь посылает нам что-либо великое и полезное, то не надо терять этого, снова уже не найдешь, – тот дурак, кто выпускает врага, когда счастливый случай предает его нам в руки, – вся мудрость мира не принесет ему ничего.
– Какое твое мнение? – обратился после этой речи царь орлов ко второму своему советнику. Последний был менее кровожаден и сказал:
– Мой совет не убивать ворона. Следует оказывать милосердие беспомощным и покоренным. Если этот ворон и наш враг, то в то же время он и наш беззащитный пленник. Мы захватили его в битве против нас, несчастье передало его в наши руки и сделало его нам подвластным. Часто находишь помощь у своего врага, – когда друзья покидают, враг делается другом, а друг – врагом.
– Что ты скажешь на все это? – обратился царь орлов к третьему советнику, и тот сказал:
– Я тоже, всемилостивейший государь, в данном случае не могу подать голоса за умерщвление нашего пленника; мой совет лучше воспользоваться его присутствием здесь. Король и друзья жестоко обошлись с ним и постыдно покинули его. Он может открыть нам все тайные намерения нашего врага, и он сделает это, – а что же может быть вернее для нас, когда один из наших врагов пойдет против своих собратьев. Стараться перессорить врагов между собою и затем восторжествовать над ними – вот что древние мудрецы всегда считали лучшим искусством в войне; доказательством тому служит одна история, случившаяся между вором, чертом и отшельником.
ВОР И ЧЕРТ
Жил-был отшельник, которому один набожный человек из милости подарил корову. Вор узнал об этом и вздумал воспользоваться коровой. Когда он ночью отправился к пещере отшельника, у которого, как вору было известно, ночевало несколько странников, натолкнулся он на какого-то человека, шедшего по той же дороге. Вору подумалось, что это, вероятно, такой же вор, как и он сам, и что у него такие же намерения, как и у него самого.
– Кто ты? Что ты затеваешь? Что замышляешь? – спросил вор, а тот ответил:
– Если это тебя интересует, то я могу удовлетворить твое любопытство. Я – черт и хочу сегодня покончить с этим отшельником, так как давно питаю ненависть к нему и только сегодня могу завладеть им, потому что сегодня ночью он укрывает у себя преступника. Вот я и жду, пока он со своими товарищами улягутся спать. А тебе что здесь нужно?
– Мне? – сказал вор. – У меня ничего такого ужасного нет на уме. Я не строю таких мрачных планов. Я лишь из сожаления к отшельнику хочу увести у него корову: ведь ее мычание мешает ему молиться, да и вообще, откуда ему знать, как обращаться с коровой, – она еще забодает его своими рогами.
Так пошли вместе вор и черт к пещере отшельника, который привязал свою корову и отправился на отдых. «Теперь пора, – подумал вор, – торопись, поскорей бери корову; когда черт подойдет к отшельнику и станет душить его, тот проснется, начнет кричать; проснутся странники, будут его выручать и, в конце концов, пожалуй, схватят и тебя. Самое лучшее: сперва приняться за корову, а потом хватать за шею отшельника».
– Слушай! – обратился он к черту, – подожди, дай мне сперва забрать корову, а там делай с отшельником, что хочешь.
– Ни за что! – сказал черт. – Сперва я его задушу, тогда ты забирай, что хочешь.
– Не так, – возразил вор, – я сперва иду в пещеру.
– Ты осмеливаешься идти мне наперекор! – шепнул ему черт и дико заворочал своими сверкающими глазами.
– Да, я никогда не дрожал ни перед каким чертом! – ответил вор.
Тогда черт схватил за шею вора, который закричал:
– Караул! Разбой! Эй, отшельники! Черт хочет задушить всех нас! Караул! На помощь!
От этого крика проснулся отшельник, проснулись также и странники; отшельник взял в руки распятие и вышел из пещеры. Увидев распятие, черт бросился опрометью бежать, а увидев странников с их длинными, толстыми палками в руках, вор испугался и также побежал во всю прыть. Так отшельник уберег и свою шею и свою корову, благодаря ссоре врагов. Умен каждый, поступивший подобным образом.
После этих слов третьего советника встал первый советник и сказал такую речь:
– Не доверяй, государь, ловким словам оратора. Последуй моему совету и вели убить ворона; нам придет постыдный конец, если ты оставишь его жить среди нас. Благоразумие требует не слушать никаких слов, если Бог передает врага тебе в руки. Только глупец смущается льстивыми и лживыми словами. Не верь речам раненого ворона; он не может быть правдив, он происходит от лукавого воровского рода. До сих пор еще вороны не перехитрили нас, о том же, что будет впоследствии, ничего не известно. Я лично сомневаюсь, чтобы этот ворон был здесь для нашего спасения и выгоды. Повторяю мой совет: убейте его! Вы знаете, что я никогда не боялся воронов, но я предчувствую, что этот погубит нас всех.
Царь орлов, конечно, сознавал правоту этих слов, но ему так хотелось проявить свое царское великодушие, да к тому еще не хотелось показать, будто советник управляет им. Поэтому он сказал:
– Я милую несчастного, пусть он живет. Пусть хорошенько ухаживают за ним и залечивают его раны!
С болью в сердце замолчал верный советник царя. Проницательный же ворон, такой же красноречивый, как и его предок, – с тою лишь разницею, что он знал, когда говорить и когда помолчать, – вскоре заслужил расположение и покровительство при дворе царя орлов. Он умел рассказывать хорошенькие истории, умел тонко пошутить и приятно польстить. Его сделали воспитателем принцев, а затем и камергером при самой особе царя. Ворон постоянно твердил царю о своей верности ему и о своей ненависти к воронам.
– Дай Бог, чтобы я сделался орлом! – громко взывал он. – Как бы я начал тогда мстить воронам – моим врагам!
Слыша такие слова, старый строгий советник приходил в негодование:
– О, лицемер! Если ты и тысячу раз примешь другой образ, ты все останешься тем же отвратительным, коварным вороном, как это случилось с мышью, о которой сложилась известная сказочка.
Все орлы стали упрашивать его рассказать эту сказочку, и орел, первый советник, рассказал ее.
МЫШКА-ОБОРОТЕНЬ
В глубокой древности жил в диком лесу набожный человек, в молитве и покаянии служивший своему божеству, а из-за набожности и незапятнанной добродетели исполнялось всякое его желание. Однажды сидел этот святой человек на берегу ручья и увидел, что кобчик летит над его головой и держит в когтях пойманную мышь. Мышка забарахталась, высвободилась из когтей кровожадной птицы и упала прямо на колени святого человека. Тот сжалился над бедным зверьком, завернул его осторожно в тряпочку и понес домой, чтобы там полечить его и поднять на ноги. Однако отшельнику подумалось, что слуги сочтут за соблазн то, что он, чистый человек, возится с нечистым животным и что лучше было бы, если бы мышка обратилась в девочку. Только успел он пожелать этого, как тотчас же мышка действительно оборотилась в прелестную девочку. Святой человек взял ее к себе, воспитал и отечески радовался, глядя на нее. Слуги думали, что она найдена где-нибудь в диком лесу или прислана родственниками их господина.
Между тем девочка, считавшая себя дочерью отшельника, выросла, и он стал думать о том, как бы отдать ее замуж за хорошего человека. Он спросил ее мнение на этот счет, и властолюбивая, гордая девушка ответила:
– Хорошо, но только за первого властелина на свете.
На это приемный отец возразил:
– Самый могучий властелин, дитя мое, – это солнце; оно владеет всем светом и освещает и согревает его своими лучами; я попрошу, чтобы оно согласилось взять тебя в жены, тогда ты будешь зваться владычицей солнца.
Молитвой и омовением очистил себя святой человек и изложил солнцу свою просьбу, но оно ответило:
– О смиренник! Охотно повиновалось бы я тебе, которому повинуется само божество! Но я не самый могучий властелин. Властитель туч могущественнее меня! Одним дуновением нагоняет он их на меня, от них меркнет мое сияние и наступает на земле темнота.
Тогда отправился отшельник на берег моря, из недр которого образуются тучи, и обратился к могучему властителю с той же просьбой, что и к солнцу. Словно столб дыма, поднялся из моря властитель туч на своем троне из облаков и сказал:
– О праведник! Божество, правда, дало мне великую силу, но есть существо, которое могуче меня, – это отец ветров. Когда он подымается и начинает дуть, то разгоняет все тучи, обращая их в ничто, или же в своей лютой ярости заставляет их летать и носиться с одного конца земли до другого, и тогда я ничто перед ним и не могу противостоять ему.
Тогда отшельник направился к отцу ветров, жившему в огромной горной пещере, куда он запирал все ветры и лишь время от времени дозволял веять которому-нибудь из них, – к нему-то обратился он со своей просьбой. Однако и отец ветров объяснил, что не считает себя самым могущественным властелином.
– Взгляни, о праведный и чистый душой человек, – заговорил он, – взгляни на эту огромную гору, которая стоит тут в своем величественном спокойствии! Я могу неистовствовать и реветь со всеми подвластными мне силами, – она остается непоколебимой, не пошатнется; поэтому она могущественнее меня, и ты обратись к ней. Отшельник это и сделал, высказав горе свое желание, но она отвечала: – Ты зовешь меня могущественной, и это истина: я велика и сильна, солнце служит мне, зеленя мою макушку, ветер овевает меня, как раб опахалом овевает своего господина, тучи дождем и росой питают мои леса и долины, но могущественнейшим может назваться только тот, кто ни от кого и ничего не терпит. Я покажу тебе существо, которое могущественнее меня, потому что я, хочу или не хочу, терплю от него.
– Кто бы это мог быть? – спросил совершенно удивленный отшельник.
– Это, – сказала гора, – незначительное, маленькое, серенькое существо; оно копошится внутри меня и роет, и строит свои жилища, не спрашивая у меня на это никакого разрешения.
– Что же это за крошечное серенькое существо?
– Это мышка, – ответила гора.
После этого отшельнику не оставалось ничего другого, как обратиться к повелителю мышей.
– Я и есть тот самый могущественнейший властелин, о котором говорила тебе гора. Но могу ли я ввести в свое низкое жилище девицу людской породы? Это обмысли уж ты сам в своей мудрости.
Отшельник пошел обратно к своей дочери и сказал ей:
– Долго искал я могущественнейшего властелина тебе в мужья; если хочешь ты взять его, то я должен буду умолить божество, чтобы оно снова обратило тебя в мышку, которой ты и была когда-то, тогда только исполнится твое желание.
А так как дочь, хотя и выслушала рассказ о том, как ее благодетель ходил от одного могущественного властелина к другому могущественнейшему, все же настаивала на своем, то по ее просьбе она и была снова обращена в мышку и отдана в супруги повелителю мышей. Ибо подобное охотно сходится с подобным; грош не может быть талером, а предательский ворон никогда не станет птицей-фениксом, если бы он даже и бросился в огонь, подобно этой чудесной птице. Гори, изменник, и дай нам посмотреть, во что обратится твой пепел!
Царь орлов и все его окружающие не без внимания слушали эту сказку, и многие разделяли мнение верного советника; ворон же подшучивал над своим разгорячившимся противником, говоря:
– Носи же дрова на мой костер, ты, благородное существо! Прокладывай их сухим папоротником и раздувай искры своими крыльями, чтобы костер запылал ярким пламенем! Этим ты прославишься, и тебя, как убийцу ворона, долго будут воспевать в геройских песнях.
– Нет, ты не сгоришь, – сказал царь орлов, – но и не обратишься в подобного нам; мы обладаем еще большей силой отомстить твоим и нашим врагам, чем мстить тебе одному. Живите все в мире!
МЕСТЬ И КОВАРСТВО ВОРОНОВ
Старый ворон долго прожил при дворе царя орлов; он сделался членом тайного совета, знал все решения орлов касательно воронов и подслушал все их тайны. Первый советник царя вышел в отставку и, покидая свой пост, сказал:
– Кто не принимает совета, тому и помочь нельзя. Как истинный верноподданный, я говорил, предостерегал, – моя совесть чиста. О одураченный властелин, легковерный государь! Вспомнишь ты меня, когда уже будет поздно! – И он улетел далеко в горы, чтобы в сельской тиши, вдали от царского двора с его беспокойной жизнью мирно окончить свои дни.
Между тем король воронов долго и спокойно выжидал возвращения своего верного, советника, а все другие уже думали, что его давно нет в живых; король старательно хранил свою тайну, так что даже самые близкие к нему ничего не подозревали. Вдруг в один прекрасный вечер ворон вернулся, и все страшно удивились и поразились, не зная, верить ли глазам своим, когда король так радушно и даже сердечно принял его после того, как прежде перед всеми показал ему свою немилость. Старый мудрый ворон обратился к своему государю с такой речью:
– Я принес тебе хорошие вести и провозглашаю победу и радость! Небо передает врага в наши руки. В настоящее время орлы поселились в ущельи скалы, недоступной ни для кого; там они живут все вместе, потому что внутри скалы находится большое пустое пространство, сухое, защищенное от дождя и жгучего солнца и никем не охраняемое, так как ни зверь, ни человек даже не могут близко подойти к узкому входу в ущелье. Но мы можем сделать это; поэтому не медли, государь, поднимись, – поднимитесь все вы, храбрые и верные вороны! Пусть каждый возьмет сухой сук дерева такой величины, как он только в силах снести в когтях и в клюве, я же полечу вперед и захвачу с собой горящую головню.
С согласия короля все последовали совету старого ворона. Вся стая полетела за предводителем; каждый бросил свой сучок у входа в ущелье, где поселились орлы, а старый ворон подложил свою тлеющую головню; затем все птицы стали усиленно махать крыльями, и вскоре сухие сучья запылали ярким пламенем.
Смертельный ужас объял орлов и их царя, когда они пробудились ото сна. Они засуетились, толкали друг друга и подняли отчаянный крик. Между тем дым и угар внутри ущелья увеличивались, орлы, судорожно подергивая крыльями, падали один за другим. Погибая вместе со своими верноподданными, царь орлов в последнюю минуту воскликнул:
– Какой глупец тот, кто спасает врага и пренебрегает советом своего верноподданного!
Таков был конец царству орлов и их вражде к воронам. И если бы тот мудрый советник не удалился в горы со своим семейством, то порода орлов вообще прекратилась бы, их и так очень мало. Воронов же видишь всюду, их число значительно увеличилось; при случае они и теперь все еще держат длинные речи и все еще ненавидят орлов.
РУСАЛКА
Вот в траве что-то зашумело, словно ящерица проскользнула в куст терновника. Мальчик взглянул туда и увидел маленькую змейку, которая держала во рту голубой цветочек и сказала:
– Добрый мальчик! Спаси меня! Этим цветочком ты откроешь подземелье в старом замке Ауэрбаха, там лежат бочки, полные золота, – они будут твои! Возьми цветочек! Возьми цветочек!
Но мальчику стало так жутко и страшно, – он никогда не слыхивал, чтобы змея говорила, – и он пустился бежать, как будто охотник гнался за ним, как за зайцем.
Пришла глубокая осень, и тот же мальчик опять пас свое стадо на том же месте, и опять ему почудилось, что нежная ручка погладила его по щеке, он оглянулся, и опять та же дева стояла перед ним и говорила умоляющим голосом:
– Спаси меня! Спаси меня! Я дам тебе богатство и счастье. Лишь ты один можешь освободить меня. Я заколдована и должна до тех пор блуждать по свету и не находить себе покоя, пока из вишневого зернышка, брошенного птичкой, не вырастет вишневое дерево, и пока оно не станет настолько толстым, чтобы из ствола его можно было сделать колыбельку. Вот то первое дитя, которое качалось в этой колыбельке, и может освободить меня, если оно с этим голубым цветочком, который я держу, взберется к тому высокому замку и достанет его подземные клады. Ты-то и есть то самое дитя, которое качалось в вишневой колыбельке!
Как только мальчик услыхал эти речи, он весь затрясся, и мороз побежал по его телу, – у мальчика не было сердца, а раз человек бессердечен, он ничто. Мальчик только крестился да качал головой в знак отказа.
– О горе мне! Горе мне! – воскликнула дева. – Итак, я опять должна блуждать по свету и ждать целых сто лет. Горе и тебе! У тебя нет сердца, и ты нигде не найдешь его! – Тут она издала страшный болезненный вопль и исчезла.
С этого дня мальчик стал тих и бледен. Ничто на свете не радовало его больше, перед его глазами всегда мелькало грустное лицо печальной девы. Медленно стал он чахнуть и зачах совсем.
ПРЯХА НА ЛУНЕ
И вот зима подходила к концу, а Мария в эту зиму работала особенно много; наступил вечер того полнолуния, которое зовется Марииным. Этим вечером пряхи заканчивали свою зимнюю работу и в последний раз собирались в прядильную. Когда Мария брала свою прялку, мать сказала ей:
– Милое дитя, сегодня день святой Марии, сегодня ни один ребенок не смеет ослушаться своих родителей, а не то Господь тотчас же накажет его. Обещай мне, что ты вернешься домой до полуночи и что ты не пойдешь танцевать. Будь послушна, Мария, я надеюсь на тебя.
Co слезами обещала Мария исполнить все, что желала ее мать, взяла прялку и отправилась на работу.
Девушки пряли очень старательно, но вскоре появились молодые парни с несколькими пражскими музыкантами, которых они встретили в трактире, и танцы начались. Мария пыталась уйти, чтобы сдержать слово, данное матери, но парни и девушки не пускали ее. Сперва она сопротивлялась изо всех сил, но вскоре любовь к танцам взяла свое: Мария встала в хоровод. А уж раз Мария принималась танцевать, то оторвать ее от танцев было невозможно, – ведь танцы были все ее блаженство и счастье. Мария и не заметила, как танцы затянулись за полночь, и когда веселый кружок стал расходиться, то решили проводить девушек до дому с музыкой и сыграть им каждой по серенаде, – в глубокой тишине ночи, при ясном свете месяца звуки неслись так чудно! Пришлось им идти мимо кладбища, ворота которого были открыты, а у ворот росла огромная липа. Под липой было большое ровное место, и парням пришла в голову сумасбродная мысль станцевать здесь последний танец. Танцоры и музыканты ухватились за эту мысль, и пляска началась. Девушки сначала немного боялись, а потом заразились общим весельем, и пошли танцевать.
Старуха-мать между тем ждала дома свою дочку и плакала; когда же она услыхала клики веселья, она сейчас же подумала, что Мария непременно будет среди веселящейся молодежи, и потащилась из дому, чтобы заставить ее вернуться.
К своему ужасу, она увидела на кладбище танцевавшую Марию и строго-настрого приказала ей идти домой, но Мария закричала в ответ:
– Что ты, матушка! Ступай сама домой, я тоже скоро приду! Месяц светит еще так светло и хорошо.
Но тут старуха пришла просто в неистовство. Она совершенно перестала владеть собой, подняла обе костлявые руки кверху, затрясла седыми космами и закричала:
– Ах ты, жестокосердное дитя! Сиди же теперь из века в век на ясном месяце и пряди там свои нитки!
И как только старуха произнесла это заклинание, с ней сделался удар, и она повалилась мертвая. Мария же не успела ни охнуть, ни вздохнуть, как ее понесло вместе с прялкой быстро, быстро наверх, к месяцу; там сидит она, думает свою думу и все прядет да прядет. При светлом месяце ее можно ясно видеть, а ее чудесно-нежная и неуловимо-тонкая пряжа лучами спускается с месяца. В начале весны, когда девушки-пряхи кончают собираться на свои посиделки, и осенью, когда вечера становятся длиннее и посиделки снова начинаются, ветер разносит Мариину пряжу по воздуху, как паутину, которая тянется от цветка к цветку, от куста к кусту, сияя цветами радуги; люди и прозывают эти паутинки «Марииной пряжей», «шелковинками девы Марии», «летучим летом». Только те, кто не знает истории плясуньи Марии, в наказание попавшей на месяц, зовут это время, когда летают Мариины нитки, «бабьим летом».
К своему ужасу, она увидела на кладбище танцевавшую Марию и строго-настрого приказала ей идти домой, но Мария закричала в ответ:
– Что ты, матушка! Ступай сама домой, я тоже скоро приду! Месяц светит еще так светло и хорошо.
Но тут старуха пришла просто в неистовство. Она совершенно перестала владеть собой, подняла обе костлявые руки кверху, затрясла седыми космами и закричала:
– Ах ты, жестокосердное дитя! Сиди же теперь из века в век на ясном месяце и пряди там свои нитки!
И как только старуха произнесла это заклинание, с ней сделался удар, и она повалилась мертвая. Мария же не успела ни охнуть, ни вздохнуть, как ее понесло вместе с прялкой быстро, быстро наверх, к месяцу; там сидит она, думает свою думу и все прядет да прядет. При светлом месяце ее можно ясно видеть, а ее чудесно-нежная и неуловимо-тонкая пряжа лучами спускается с месяца. В начале весны, когда девушки-пряхи кончают собираться на свои посиделки, и осенью, когда вечера становятся длиннее и посиделки снова начинаются, ветер разносит Мариину пряжу по воздуху, как паутину, которая тянется от цветка к цветку, от куста к кусту, сияя цветами радуги; люди и прозывают эти паутинки «Марииной пряжей», «шелковинками девы Марии», «летучим летом». Только те, кто не знает истории плясуньи Марии, в наказание попавшей на месяц, зовут это время, когда летают Мариины нитки, «бабьим летом».
САМОЕ НЕОБХОДИМОЕ НА СВЕТЕ
В давние времена жил король, у которого было три прелестные дочери. Он очень любил их, и они отвечали ему такою же нежною любовью. Наследника у короля не было, но в его государстве существовал закон, что престол мог переходить и к жене и к дочерям короля. Супруга его умерла уже давно, и вот ему предстояло передать престол одной из трех наследниц, а по старинному закону королевой могла сделаться и не старшая из дочерей.
Король любил одинаково всех трех, а потому ему было трудно сделать выбор. Он решил подвергнуть всех испытанию и выбрать будущей королевой ту из них, которая проявит более остроумия. Объявив дочерям свое решение и назначив сроком день своих именин, он задал им такую задачу:
– Принесите мне то, что самое необходимое на свете; нашедшая это достойна моего престола!
Принцессы стали думать да гадать: что же есть самое необходимое в жизни? Когда пришел день именин короля, первой явилась к нему старшая дочь и подала ему роскошную красную мантию, говоря:
– Господь Бог посылает в мир человека неодетым, но Он же запретил человеку вход в рай, где тот только и мог ходить неодетым, – поэтому одежда и есть самое необходимое.
Вторая дочь принесла золотой кубок, наполненный вином, и свежий хлеб, испеченный ею самой, говоря:
– Самое необходимое ничтожному человеку – это питье и еда, так как без них он не может жить. Поэтому Бог послал хлебные злаки, плоды, ягоды и научил человека приготовлять и хлеб, и вино – святые символы своей любви к Нему.
Младшая же дочь преподнесла на деревянном блюде только горсточку соли, говоря:
– Отец, самым необходимым я считаю соль и дерево. Уже в древнейшие времена народы почитали дерево божеством, а соль – святыней.
Король удивился, получив дары, задумался и сказал:
– Красная порфира – самое необходимое для короля. Если она у него есть, то все остальное дается ему само собой; если он лишится ее, то он больше не король и становится равным всякому смертному. И вот за то, что ты пришла к этому сознанию, ты, моя старшая любимая дочь, будешь украшена королевской мантией. Дай, я обниму тебя! Прими мою благодарность и благословение!
После того, как король расцеловал и благословил свою старшую дочь, он обратился ко второй дочери:
– Еда и питье не есть единственное и необходимое нам, мое дитя, они иногда даже доводят нас до унижения. Если ты находишь в этом суть жизни, я не могу ничего сказать против этого, но и не могу выразить благодарности за выбранный тобою дар, однако, я благословляю тебя за доброе намерение! – И король благословил дочь, но не поцеловал ее.
Затем он обратился к третьей принцессе, которая стояла бледная и дрожащая, предчувствуя, что ее ожидает что-то недоброе.
– У тебя, дочь моя, соль на деревянном блюде, – заговорил король, – но в голове твоей нет соли, а ты все же живешь, – из этого следует, что соль не есть самое необходимое. Можно обойтись и без соли. Твой образ мыслей годится лишь для крестьянки, а не для королевы, да и предмет, сделанный из дерева, не может мне понравиться. Поэтому ты не получаешь ни моей благодарности, ни моего благословения! Уходи отсюда подальше, иди к тем глупым дикарям, которые не признают живого Бога, а поклоняются деревянным болванам и деревянным стволам и презренную соль считают святыней.
Тогда младшая дочь короля повернулась и со слезами ушла от жестокого отца; прошла через двор, прошла через свой родной город и все шла вперед далеко, далеко, куда глаза глядят. Пришла она в одну гостиницу и стала проситься, чтобы хозяйка взяла ее к себе на службу, и хозяйка, тронутая ее покорным, невинным видом, ее молодостью и красотою, дала ей место служанки. Когда же дочь короля оказалась способной на все хозяйственные занятия, хозяйка подумала: «Жаль, если девушка не научится ничему порядочному; научу ее хорошенько стряпать». Итак, дочь короля стала учиться стряпать, легко поняла это искусство и вскоре могла приготовлять иные кушанья удачнее и вкуснее самой учительницы. Гостиницу стали посещать гораздо больше только из-за того, что в ней так чудесно кормили; слава о хорошей кухарке, молодой, любезной, красивой, прошла по всей стране, и всюду, где затевался какой-нибудь роскошный пир, звали для совета знаменитую кухарку.
Случилось, что и при королевском дворе собирались праздновать свадьбу старшей принцессы. Решили призвать всем известную, знаменитую кухарку, чтобы она приготовила самые дорогие кушанья в честь такого торжества.
И действительно, свадебный обед удался на славу, хвалили каждое блюдо, появлявшееся на столе. Дошла очередь и до любимого кушанья короля, особо заказанного стольником. Король первый должен был отведать его, но только он взял первый кусок, как выражение его лица изменилось, он нашел кушанье страшно невкусным и обратился к стоявшему за его креслом камергеру:
– Это кушанье совершенно испорчено! Вкус его отвратительный, – скажи, чтобы блюдо не передавали другим, и позови сюда кухарку!
Кухарка вошла в великолепно убранный зал, и король сердито сказал ей:
– Как ты осмелилась испортить мое любимое кушанье! Ты испортила мне удовольствие, ты даже не посолила любимого моего кушанья!
Кухарка кинулась к ногам короля и сказала смиренно:
– Смилуйся, великий государь, прости меня! Как же я могла осмелиться положить соли в кушанье, для тебя предназначенное? Ведь я же своими ушами слышала из уст одного великого короля: соль не нужна, соль не есть самое необходимое; соль доказывает только образ мыслей, годный для крестьянки, а не для королевы!
По этим словам король догадался, что перед ним не простая кухарка, а его отторгнутая дочь. Он поднял ее и прижал к своему сердцу. Объяснив всем гостям, что произошло между ними раньше, он посадил свою младшую дочь рядом с собою. И тогда только началось веселое пиршество, король был счастлив, чувствуя, что все три дочери любят его.
Да, если соль и не так необходима, она все же полезный, святой дар Всевышнего!
НЕБЛАГОДАРНОСТЬ – УДЕЛ СЕГО МИРА
Жил-был бедный, но честный и трудолюбивый подмастерье-булочник, который поссорился со своим хозяином за то, что тот находил тминные булочки и постные крендельки его приготовления слишком большими. Наконец неблагодарный хозяин сказал:
– Я господин в своем доме, вот тебе Бог, а вот и порог!
– Слушаюсь, – ответил парень со вздохом, связал свои пожитки и отправился прочь.
Прошел булочник несколько шагов и видит, как тяжело ступая идет ему навстречу осел; булочник поклонился ему и спросил, кто он и куда держит путь. Тот ответил:
– Ах, друг мой! Я несчастный, старый осел. Долгое время служил я у мельника верно и честно: таскал мешки, носил рожь на мельницу, а муку с мельницы. При этом был бит, во что ни попало, а оттого состарился раньше времени и потерял силы; вот мельник и прогнал меня: неблагодарность – удел сего мира.
– И моя судьба не лучше твоей, несчастное существо с длинными ушами, – сказал булочник. – Пойдем же странствовать вместе! Я служил в булочной, ты – на мельнице, значит, мы и принадлежим одному месту; да притом вдвоем, как известно, легче переносится всякое горе.
He успели оба товарища сделать нескольких шагов, как им повстречалась старая Султанка, жалобно визжавшая; она тряслась всем телом и чуть не умирала от холода и голода. Она еле могла двигаться и взглянула на обоих путников своими тусклыми, но прямодушными глазами.
– Тебе тоже, кажется, неважно живется, старая Султанка, или как там тебя звать иначе. Вид у тебя такой, точно тебе конец пришел! – обратился булочник к собаке.
– Ах, если бы твои слова были правдой, – вздыхала собака, – только бы не умереть голодной смертью, напоследок перекусить бы хоть кусочком хлеба! Много лет сторожила я дом своего господина, спасла его от рук разбойника и убийцы. Теперь же, когда мой голос от постоянного лая стал слабым и хриплым, а мои зубы притупились, он выгнал меня с побоями, неблагодарность – удел сего мира!
– Эй ты, бедняга! – пожалел булочник собаку, подавая ей кусок хлеба. – Пойдем с нами, у нас у всех одна судьба.
Поевши хлеба, собака набралась немного сил и примкнула к обоим путникам.
Шествуя втроем, они заметили в стороне, на проселочной дороге, презабавную парочку и удивленно посмотрели на нее. Это были старая хромая кошка и старый петух, в хвосте которого уцелело лишь одно перо. Оба были страшно усталые на вид и еле двигались.
После обоюдных приветствий и поклонов кошка, страдавшая по-видимому сухоткой, стала рассказывать о своем горе. Помяукав жалобно, она начала так:
– Прилежно и старательно ловила я мышей в доме своей госпожи. И вот, когда все мыши были пойманы, а я стала старой, пришла моя госпожа к такому рассуждению: кошка может питаться одними мышами, – и перестала давать мне хотя бы несчастную крошку хлеба. Когда же раз в своем отчаянии я попробовала слизнуть капельку молока, текшего по горшку, госпожа моя поймала меня; в ужасе, без всякой предвзятой мысли, я толкаю горшок и опрокидываю его. Тотчас же госпожа моя, вне себя от злобы, бросается на меня и беспощадно бьет меня железными щипцами. Только тем спаслась я от верной смерти, что прошибла стекло в окне и выскочила на улицу… Ах! – заключила кошка свою речь, неблагодарность – удел сего мира!
После этой печальной истории следовал такой же грустный рассказ петуха: он был постоянно весел, бодр, неустрашим и верен своему двору; куры больше не повиновались ему, лентяи-слуги не вставали вовремя, – во всем виноват был петух, и хозяин завел другого, молодого. Затем кухарка объявила, что старого петуха следует зарезать, хотя мясо его и будет таким жестким, что не прокусишь зубами, но суп сварить можно.
– Тут уж я решил убегать, – прибавил петух, – по дороге, близ нашей деревни, наткнулся я на кошку, мою теперешнюю подругу. Мы посетовали вместе на свою судьбу и, вздыхая, часто повторяли: неблагодарность – удел сего мира! Печальная участь всех этих животных растрогала доброго булочника, и он вздумал оставить их у себя, заботиться о них и посмотреть, не будут ли животные благодарнее людей.
Так как меньшие животные были все плохи на ноги, то булочник, желая помочь им, стал упрашивать осла посадить собаку на спину.
– Пожалуй, – согласился осел, – собака все же не так тяжела, как три мешка ржи, даже полегче одного мешка.
Итак, собака взобралась на спину осла и в первый раз после долгого времени залаяла от радости.
– Ну, а ты должна нести кошку, – сказал булочник собаке.
Последней это не слишком-то понравилось, – вообще собаки к кошкам относятся недружелюбно; она почесала правой передней лапкой за левым ухом, но все-таки сказала:
– Пусть садится ко мне на спину, только хорошенько спрячет свои когти.
Тут петух захотел взлететь на кошку. Та, было, заартачилась, но булочник уговорил ее взять петуха. Так что вышло, – когда в товарищах есть согласье, дело их пойдет на лад: осел нес собаку, собака – кошку, кошка – петуха, и было отрадно видеть, что все четверо вели себя, как один.
Между тем настала ночь; о голоде и жажде наши путники уже давно заявляли, но нигде не было видно гостеприимной кровли, под которую они могли бы завернуть, чтобы подкрепиться; дорога шла лесом. Вдруг кошка навострила уши и вскричала:
– Я слышу издали шум, словно где-то справляют веселую пирушку.
Тогда собака потянула носом воздух и сказала:
– Я даже чувствую, как пахнет жареным мясом!
Тут и осел подтвердил общее предположение:
– Я уж предвкушаю добрый ужин и сладкий сон ночью!
Тогда петух слетел со спины кошки на дерево, обрадовался, что опять может покричать, и запел:
– Ку-ка-ре-ку! Я вижу дом: окна его освещены, в нем, наверное, справляют пирушку. Ку-ка-ре-ку!
После обоюдных приветствий и поклонов кошка, страдавшая по-видимому сухоткой, стала рассказывать о своем горе. Помяукав жалобно, она начала так:
– Прилежно и старательно ловила я мышей в доме своей госпожи. И вот, когда все мыши были пойманы, а я стала старой, пришла моя госпожа к такому рассуждению: кошка может питаться одними мышами, – и перестала давать мне хотя бы несчастную крошку хлеба. Когда же раз в своем отчаянии я попробовала слизнуть капельку молока, текшего по горшку, госпожа моя поймала меня; в ужасе, без всякой предвзятой мысли, я толкаю горшок и опрокидываю его. Тотчас же госпожа моя, вне себя от злобы, бросается на меня и беспощадно бьет меня железными щипцами. Только тем спаслась я от верной смерти, что прошибла стекло в окне и выскочила на улицу… Ах! – заключила кошка свою речь, неблагодарность – удел сего мира!
После этой печальной истории следовал такой же грустный рассказ петуха: он был постоянно весел, бодр, неустрашим и верен своему двору; куры больше не повиновались ему, лентяи-слуги не вставали вовремя, – во всем виноват был петух, и хозяин завел другого, молодого. Затем кухарка объявила, что старого петуха следует зарезать, хотя мясо его и будет таким жестким, что не прокусишь зубами, но суп сварить можно.
– Тут уж я решил убегать, – прибавил петух, – по дороге, близ нашей деревни, наткнулся я на кошку, мою теперешнюю подругу. Мы посетовали вместе на свою судьбу и, вздыхая, часто повторяли: неблагодарность – удел сего мира! Печальная участь всех этих животных растрогала доброго булочника, и он вздумал оставить их у себя, заботиться о них и посмотреть, не будут ли животные благодарнее людей.
Так как меньшие животные были все плохи на ноги, то булочник, желая помочь им, стал упрашивать осла посадить собаку на спину.
– Пожалуй, – согласился осел, – собака все же не так тяжела, как три мешка ржи, даже полегче одного мешка.
Итак, собака взобралась на спину осла и в первый раз после долгого времени залаяла от радости.
– Ну, а ты должна нести кошку, – сказал булочник собаке.
Последней это не слишком-то понравилось, – вообще собаки к кошкам относятся недружелюбно; она почесала правой передней лапкой за левым ухом, но все-таки сказала:
– Пусть садится ко мне на спину, только хорошенько спрячет свои когти.
Тут петух захотел взлететь на кошку. Та, было, заартачилась, но булочник уговорил ее взять петуха. Так что вышло, – когда в товарищах есть согласье, дело их пойдет на лад: осел нес собаку, собака – кошку, кошка – петуха, и было отрадно видеть, что все четверо вели себя, как один.
Между тем настала ночь; о голоде и жажде наши путники уже давно заявляли, но нигде не было видно гостеприимной кровли, под которую они могли бы завернуть, чтобы подкрепиться; дорога шла лесом. Вдруг кошка навострила уши и вскричала:
– Я слышу издали шум, словно где-то справляют веселую пирушку.
Тогда собака потянула носом воздух и сказала:
– Я даже чувствую, как пахнет жареным мясом!
Тут и осел подтвердил общее предположение:
– Я уж предвкушаю добрый ужин и сладкий сон ночью!
Тогда петух слетел со спины кошки на дерево, обрадовался, что опять может покричать, и запел:
– Ку-ка-ре-ку! Я вижу дом: окна его освещены, в нем, наверное, справляют пирушку. Ку-ка-ре-ку!
– Отлично! – вскричал булочник. – Туда мы и отправимся.
Петух опять быстро занял место на спине кошки, и осел потащился тихим шагом со своей пирамидой животных к дому, который увидел петух. Это была одиноко лежащая, неуютная на вид, лесная гостиница. Но голодный долго не расспрашивает, уютно ли то место, где его могут накормить. В гостинице и правда справляли пир, шла страшная кутерьма: лисицы праздновали свадьбу и пировали вовсю; во всевозможных жарких и прочих яствах недостатка не было, также не было недостатка и во всеобщем веселье. В какой же ужас пришли все свадебные гости, когда среди них появилась наша компания! Все бросились улепетывать и через двери и через окна.
Петух опять быстро занял место на спине кошки, и осел потащился тихим шагом со своей пирамидой животных к дому, который увидел петух. Это была одиноко лежащая, неуютная на вид, лесная гостиница. Но голодный долго не расспрашивает, уютно ли то место, где его могут накормить. В гостинице и правда справляли пир, шла страшная кутерьма: лисицы праздновали свадьбу и пировали вовсю; во всевозможных жарких и прочих яствах недостатка не было, также не было недостатка и во всеобщем веселье. В какой же ужас пришли все свадебные гости, когда среди них появилась наша компания! Все бросились улепетывать и через двери и через окна.
Пятеро непрошеных гостей без дальних разговоров уселись за покинутый стол и стали наедаться досыта. Затем каждый отправился искать себе подходящее ложе: булочник лег в постель хозяина, кошка выбрала себе скамью у печки, собака – порог у входа в комнату, в которой спал ее покровитель, петух уместился в курятнике, на насесте, а осел задумчиво потащился к открытой двери в конюшню, – в общем, все чувствовали себя чрезвычайно хорошо.
Хозяин гостиницы втихомолку стал пробираться к своему дому, – он хотел заглянуть, что там делается, и убедиться, тут ли еще враг. Но только вступил он во двор, как запел петух; только собирался он войти в сени дома, как проснувшаяся собака сильно укусила его за ногу. Хозяин вбежал в комнату, – тут кошка, ощетинившись, бросилась на него и стала его царапать. Скорей побежал хозяин в конюшню, чтобы спрятаться там, но осел стал так брыкать его задними ногами, что тот завопил от боли и пустился бежать.
На другое утро все животные рассказали булочнику, что произошло ночью между ними и хозяином. Булочнику не понравилось такое самовольное отношение к законному владельцу лесной гостиницы, и он послал собаку разыскать его.
Когда же хозяин, дрожа и трепеща, явился по приглашению собаки, то булочник вежливо извинился перед ним за все случившееся и объяснил, что он появился здесь со своими животными безо всякого злостного намерения. Хозяину предоставлено было продолжать хозяйничать в тихой лесной гостинице, но по случаю пребывания в ней петуха предлагалось не пускать в нее лисиц, – петух должен был жить в полном покое, петь или не петь, как это ему вздумается. Для осла требовалось иметь в конюшне сено и солому. Кошке предоставлялось держать всех мышей и крыс на благородной дистанции от дома, за что ей полагались ежедневно булка и молоко. Собаке дозволялось днем греться на солнце, сколько ей угодно, а ночью вести беседы с месяцем. Сам же булочник предложил трудиться для всех: печь хлебы, помогать хозяину варить и пить пиво, заниматься огородничеством и стряпать кушанье.
При таком разделе труда все были удовлетворены, зажили припеваючи и забыли думать об оскорбительном уделе сего мира – о неблагодарности.
Хозяин гостиницы втихомолку стал пробираться к своему дому, – он хотел заглянуть, что там делается, и убедиться, тут ли еще враг. Но только вступил он во двор, как запел петух; только собирался он войти в сени дома, как проснувшаяся собака сильно укусила его за ногу. Хозяин вбежал в комнату, – тут кошка, ощетинившись, бросилась на него и стала его царапать. Скорей побежал хозяин в конюшню, чтобы спрятаться там, но осел стал так брыкать его задними ногами, что тот завопил от боли и пустился бежать.
На другое утро все животные рассказали булочнику, что произошло ночью между ними и хозяином. Булочнику не понравилось такое самовольное отношение к законному владельцу лесной гостиницы, и он послал собаку разыскать его.
Когда же хозяин, дрожа и трепеща, явился по приглашению собаки, то булочник вежливо извинился перед ним за все случившееся и объяснил, что он появился здесь со своими животными безо всякого злостного намерения. Хозяину предоставлено было продолжать хозяйничать в тихой лесной гостинице, но по случаю пребывания в ней петуха предлагалось не пускать в нее лисиц, – петух должен был жить в полном покое, петь или не петь, как это ему вздумается. Для осла требовалось иметь в конюшне сено и солому. Кошке предоставлялось держать всех мышей и крыс на благородной дистанции от дома, за что ей полагались ежедневно булка и молоко. Собаке дозволялось днем греться на солнце, сколько ей угодно, а ночью вести беседы с месяцем. Сам же булочник предложил трудиться для всех: печь хлебы, помогать хозяину варить и пить пиво, заниматься огородничеством и стряпать кушанье.
При таком разделе труда все были удовлетворены, зажили припеваючи и забыли думать об оскорбительном уделе сего мира – о неблагодарности.
БЕЗДУШНЫЙ
Тогда король известил по всему государству, что тот, кто избавит его дочь от ее страшной участи, получит ее себе в жены, а в приданое за ней он дает половину королевства. Однако никто не являлся, так как никому не может быть по сердцу иметь дело с бездушными людьми, тем более, если они людоеды.
Один молодой солдат услыхал о королевском воззвании и подумал: «При моей службе уже столько раз приходилось иметь дело с бездушными людьми, что я набрался достаточно смелости, чтобы справиться и с этим господинчиком».
Затем он пошел к королю и стал просить у него, как милости, дозволения испытать счастье, постоять собственной жизнью за короля и за принцессу. Король тотчас же наградил его и подарил ему острый меч, чтобы разрезать великана на тысячи кусков.
Храбрый солдат отправился в путь и должен был проходить полем, на котором лежал труп околевшего осла; кругом него сидели лев, медведь и орел, а на носу у осла сидела большая синяя муха. Они все собирались разделить труп между собой, но никак не могли согласиться, какую часть добычи кому назначить, а потому и обратились все четверо к солдату, чтобы он, как беспристрастный человек, наделил их.
– Пожалуй, – сказал солдат, – я готов выручить вас из неприятного положения и правильно поделить между вами добычу, по пословице: каждому свое!
Он вытащил меч, поточил его о ремень своей сабли и начал резать осла как попало.
– Тебе, льву, – сказал предусмотрительный солдат, – следует получить ослиную голову со всем его чудным мозгом, так как ты сам глава зверей и царь их, кроме того, ты получаешь сильную ослиную грудь, часть спины и два окорока. Тебе, отважному орлу, у которого сердце горячее, царю всех птиц, принадлежит ослиное сердце со всеми прочими благородными внутренностями, между которыми главными считаются сильные легкие, также и печень и почки, один из окороков, филейная вырезка и часть спины. Тебе, Михайло Потапыч, храбрый богатырь северных стран, брюзга и ворчун, принадлежит третья часть спинных ребер, вторая филейная вырезка и четвертый окорок, да еще все то, что тебе понравится из остатков. Наконец, тебе, синяя муха, брюзга и ворчунья, – ослиный хвост, ноги и все то, что останется от других. Этого с тебя совершенно довольно, ведь ты слишком нежна, чтобы есть нечистое ослиное мясо, твое питание – роса и цветочная пыль, немного мяса нужно тебе только для яичек и для личинок.
Таким разделом остались довольны все четверо животных, и каждый дал умному солдату дань своей благодарности.
Муха села ему на руку, прикоснулась к ней своим хоботком и сказала:
– Всякий раз, как ты дотронешься до этого места, ты можешь из бесформенного, неуклюжего человека сделаться такой же красивой, нежной, музыкальной синей мухой, как я.
Орел вытащил клювом из правого крыла одно из перьев и подал его солдату, сказав: – С помощью этого пера ты можешь всякий раз, как повернешь его, обратиться в орла и делать все великие дела, на которые орел способен. Ты можешь также очинить это перо, и все, что ты им подпишешь, или письменно изложишь, будет держаться не только целую вечность, но еще три лишних дня.
– Честный малый! – сказал лев, – я должен пожать тебе руку, чтобы придать тебе силы и сделать тебя самым могучим человеком на свете.
Наконец, медведь сказал:
– Благороднейший из благородных! Дай я прижму тебя к своему сердцу, я должен обнять тебя и поцеловать.
На эти два предложения солдат возразил:
– Покорнейше благодарю вас обоих! Вы слишком добры! Довольно с меня!
Он не напрасно боялся острых когтей львиной лапы, равно как и объятий медведя и близости его зубов к своему носу. Поэтому он скорей повернул перо, стал орлом и быстро поднялся в высоту; оттуда высмотрел он своими орлиными глазами дом Бездушного, – это уже много значило для храброго солдата. Предстояло, однако, еще трудное дело – познакомиться с Бездушным, у которого уже находилась королевская дочь, – он пока держал ее в заключении, чтобы потом съесть.
Солдат снова обернулся человеком, прижал пальцем то место, где сидела муха, превратился в муху и полетел в ту комнату, где, прикованная к цепи, сидела печальная дочь короля. Там он снова принял человеческий образ и объявил испуганной, но обрадованной принцессе о своем намерении освободить ее. Одно просил он объяснить ему, каким образом убить Бездушного, так как убить – значит лишить души.
Он рассуждал, что и Бездушный не может быть совершенно без души, душа его должна быть где-нибудь припрятана, и необходимо узнать ее местонахождение. Принцесса была чрезвычайно счастлива, узнав замысел храброго солдата, и обещала навести обо всем справки.
Солдат снова обернулся мухой и исчез. А к королевской дочери вскоре явился сам людоед Бездушный и принес ей самые лучшие кушанья и напитки, чтобы она хорошенько покушала, прежде чем ему самому вздумается закусить ею. Она тотчас же спросила его, где находится его душа. Он отвечал ей, насупившись:
– Отложи-ка попечение о том, чтобы я открыл тебе, болтливой женщине, свою самую большую тайну; если у меня нет души, то по крайней мере есть мозги, и я не стану рисковать хоть бы и не душой, а телом.
Но принцесса не переставала упрашивать его до тех пор, пока Бездушный не открыл ей, что душа его заперта в маленьком ларчике, а этот ларчик стоит на хрустальной скале, а скала эта стоит посреди Красного моря. Злой волшебник сделал его бездушным и обратил в людоеда; он сам тут ни при чем, и если бы ему вернули душу, он стал бы хорошим человеком.
Все это пересказала принцесса солдату, когда тот опять посетил ее. Солдат быстро обернулся в орла и полетел к замку, где живут четыре ветра. Их самых не было дома, но их старушка-мать дала ему пристанище в своем веселом замке и, выслушав его историю, обещала оказать ему помощь через своих сыновей. К вечеру вернулись домой южный и восточный ветры; мать представила им храброго воина, которому она подарила шапку-самолет, чтобы и ему лететь так же быстро, как ветер.
На следующее утро, отдохнув, оба ветра поднялись и полетели прямо к берегу Красного моря, а с ними вместе под видом орла полетел и наш храбрец. Дорогой он объяснил ветрам, в чем состоит его желание, и те не полетели через море, боясь взволновать его. Они отдали приказание всем рыбам, чтобы был отыскан ларчик с душой Бездушного. Рыбы исполнили это приказание и отыскали хрустальную скалу, на которой находился ларчик, но не смогли взобраться на нее.
Но вот огромная белорыбица вынырнула из воды, одним прыжком очутилась около ларчика, схватила его в свою пасть и подала орлу. Тот мощно взмахнул крыльями, завертел хвостом и стал танцевать от радости, над чем ветры много смеялись; они хоть и часто видали орлов, но никогда не приходилось им видеть, чтобы орел выделывал такие забавные движения.
Поблагодарив хорошенько сперва ветры, а потом и белорыбицу, полетел орел в шапке-самолете восвояси, прямо мимо замка Бездушного, где снова обратился в человека. Он приказал доложить о себе как о купце, пришедшем с востока с редкой драгоценностью для продажи. Бездушный был очень недоволен таким назойливым посещением и велел принять его только затем, чтобы выместить на нем свою злобу, как он это часто практиковал, ибо человек без души и не может быть иным, как неотесанным грубияном.
Солдат, переодетый купцом, не обращал внимания на суровый вид и на грубость Бездушного, напротив, становился все вежливее по мере того, как Бездушный становился грубее.
– У меня есть драгоценность, которая для вашей милости – неоценимое сокровище, – сказал чужеземец, – и я хотел бы предложить ее вам для обмена.
– Какой-нибудь хлам, это сокровище! – пробормотал Бездушный. – К чему мне такая дрянь? Да он еще воображает, что я не могу заплатить чистыми денежками, предлагает мне обмен! Что же может быть у меня для обмена? Говори сейчас же!
– Ваша милость сохраняет у себя драгоценность, прелестную королевскую дочь, – отвечал чужеземец, – а тот хлам, который я предлагаю в обмен за эту драгоценность – собственная душа вашей милости.
– Моя душа! – вскричал Бездушный с неописуемым удивлением. – У тебя моя душа? Клянусь моей, к сожалению, пропавшей душой, что если бы у меня в заточении находилась целая тысяча королевских дочерей, я отдал бы тебе их всех, когда бы моя душа могла быть мне возвращена!
– Я удовольствуюсь и одной принцессой, – возразил купец, – даже сотни было бы для меня слишком много. Но наш торг должен быть заключен письменно!
При этих словах он преподнес Бездушному уже исписанный лист бумаги, на котором все было изложено кратко и ясно, и протянул ему орлиное перо для подписания условия. Бездушный на все согласился и велел привести поскорей свою пленницу. Последняя очень обрадовалась, увидев солдата у людоеда, который усаживал его на мягкое ложе, – видимо, одна близость души уже делала его человечнее.
Тогда солдат вынул из кармана маленький золотой ларчик, завинченный винтом, и подал его Бездушному, который быстро отвинтил винт, приложился ртом к открытому ларчику и стал с наслаждением вдыхать в себя свою душу. И вдруг все колдовство пропало: королевская дочь стала свободной, Бездушный не был больше бездушным, а сделался скорее великодушным. Обливаясь потоком радостных слез, начал он обнимать солдата, охотно обнял бы и королевскую дочь, но какая-то почтительная робость удерживала его от этого, – лучший признак того, что душа вполне вернулась к нему. Он также упрашивал обоих оставаться его друзьями.
Затем солдат вместе с королевской дочерью отправились к королю, ее отцу, который тотчас же дал солдату звание принца и женил новоиспеченного принца на молодой принцессе. И они стали жить все вместе счастливо и весело, и вся страна ликовала и радовалась, что у людоеда нашлась душа, и сам он никогда больше не проявлял аппетита к поджаренным девочкам.
СИНИЙ ОГОНЕК
В старом-престаром доме жил одинокий старик. У него редко прислуга жила подолгу; рассказывали, что в доме не все ладно: ходят привидения, мелькают огоньки, и водится другая нечисть.
Наконец, переехала к нему новая служанка, по имени Анна. После первой ночи господин спросил ее, как она спала, и наперед уже боялся, что она будет жаловаться на привидения, которые водятся в доме. Но веселая девчонка ответила, что спала очень хорошо. То же самое было и на другой день. На третий день девушка заспалась и сказала конфузливо:
– Всю ночь казалось мне, что около моей кровати прыгал синий огонек, постоянно шептавший: «Анна, иди! Анна, иди!» – так, что я заснула только тогда, когда запели первые петухи.
Затем несколько ночей подряд с Анной повторялась та же история, так что она уже хотела покинуть свое место. Господину стало жаль этой служанки, и он сказал ей:
– Знаешь что? Не бойся. Если ты набожная и твердая в вере девушка, никакая нечисть ничего не сделает тебе. Слушай, я дам тебе хороший совет: если синий огонек-дух и станет звать тебя, то ты оденься поскорей и иди за ним. Но будь осторожна: не бери от него ничего, не схватись ни за какую вещь, которую он будет давать тебе, не делай ничего, что он будет говорить тебе, пропускай его всегда идти впереди себя. Исполнишь все по моему совету, найдешь еще, пожалуй, свое счастье.
Не успела Анна лечь в постель, как синий огонек опять запрыгал около нее и опять зашептал:
– Анна, иди! Анна, иди!
– Если это так нужно, – сказала Анна, вставая с постели и быстро накинув платье, – так пойдем!
– Иди, Анна! – зашептал огонек.
– Иди ты вперед! – сказала Анна, и огонек запрыгал перед ней по коридору, по лестнице, вниз к двери в подземелье.
Там огонек опять зашептал:
– Анна, открой дверь!
– Открой ее сам, – сказала Анна, – у меня нет ключа.
Тут Анне показалось, что огонек принял вид маленькой женщины в белом, которая дунула в замочную скважину, и дверь подземелья отворилась.
Теперь голубоватое видение понеслось вниз по лестнице подземелья, прямо в дальний угол его: Анна следовала за ним.
Там, у стены, стояла кирка, и женщина, от которой исходил слабый голубоватый свет, указала Анне на кирку и зашептала:
– Анна, копай здесь яму!
– Копай сама! – ответила Анна. – Мне не надо никакой ямы.
Тогда женщина действительно взяла кирку и стала усердно работать ею. В скором времени в яме показался котелок, наполненный всевозможными драгоценностями: золотыми монетами и украшениями, жемчугом и другими каменьями.
– Анна, подыми котелок! Вынь его из ямы! – стал шептать дух.
Но Анна ответила совершенно спокойно:
– Вынь его сама, мне не следует дотрагиваться до него.
Тогда женщина вынула котелок и пододвинула его к Анне, толкнув его так, что все лежащее в нем золото зазвенело, и зашептала:
– Анна, неси его наверх, в свою комнату!
– Неси сама, – сказала Анна, – мне это будет слишком тяжело.
Тогда женщина снова зашептала:
– Иди, Анна! Иди, Анна!
Но Анна возразила:
– Я не пойду вперед; тот, кто светит, идет вперед.
Так женщина и пошла обратно, вверх по лестнице, медленно-премедленно; ей тяжело было нести котелок, она стонала и охала, пока не дошла до Анниной комнаты. Там поставила она котелок, Анна же легла опять в постель, кругом которой снова запрыгал синий огонек. Анна перекрестилась и сказала:
– Если ты помогла мне, то пусть Господь Бог поможет тебе!
Вдруг на минуту перед Анной совершенно ясно появилась женщина в белом, с лицом, засиявшим чистой радостью. Анна заснула спокойно, а на другое утро подумала, что все это видела во сне. Но вот перед ней действительно стоял котелок, полный сокровищ. С той ночи никакой нечистый дух не появлялся больше в доме старика.
ПОРТНОЙ ГАНС И ЗВЕРИ-ВСЕЗНАЙКИ
– Будем неразлучны! – сказали друг другу портной и сапожник и отправились странствовать. У сапожника были деньги, портной же был гол как сокол. Оба они влюбились в одну и ту же девушку по имени Лизочка, и каждый из них мечтал жениться на ней, как только заработает копейку и станет мастером. Сапожник, по имени Петр, был злой и коварный человек; портной же по имени Ганс, добродушный и доверчивый малый. Сначала Ганс не решался пойти странствовать с Петром, так как у него не было денег. Петр питал злобу против Ганса за то, что Лизочка чаще поглядывала на Ганса, чем на него, побоялся оставить его дома и сказал:
– Не церемонься, у меня денег достаточно, я буду платить за тебя, если бы даже у нас и не нашлось работы. Пить и есть мы будем хорошо, три раза в день. Разве это тебе не нравится?
– Есть и пить досыта – это мне нравится! – ответил Ганс.
Оба связали свои котомки и отправились в путь. Девять дней шли они и все не находили работы. Петру не представлялось ничего подходящего, и он уговаривал Ганса идти дальше, хотя тому и предлагали кое-какую работу. Однако на десятый день Петр заговорил так:
– Ганс, денег у меня становится все меньше и меньше; чтобы нам их еще хватило на некоторое время, придется есть и пить только два раза в день.
– Ох, ох! – вздыхал Ганс, – значит голод уже набивается к нам в товарищи? Зачем это я пошел с тобой! Голодать-то я мог бы и дома!
Петр, покупавший во время пути все запасы, наедался втихомолку, так как денег у него было достаточно; Ганс же ел и пил только два раза в день, и Петр радовался, когда у его товарища ворчало и бурчало в животе.
Прошло еще девять дней, а работа все не находилась. Тогда Петр сказал:
– Милый Ганс, моим деньгам скоро приходит конец. Право, их никак не хватит на четыре трапезы ежедневно: две для тебя и две для меня. Мой кошелек захворал чахоткой. Посмотри-ка, он худ, как червяк. С сегодняшнего дня мы можем есть только раз в день.
– Ах, ах, Петрушка, – завопил Ганс, – этого я не перенесу! Я и то уж так исхудал и стал таким прозрачным, что от меня и тени-то больше не падает. Что же будет в конце концов?
– Затяни потуже свой ремень, – смеялся Петр, – приучай себя к лишениям!
– Мне кажется, что я уж и так довольно приучен к ним, – жаловался портной.
Но что же было делать? Пришлось терпеть. Ганс мужественно переносил голод, при этом каждый поймет, что телом он становился все худее и худее. Он так исхудал, что его кости стучали одна о другую, и лицо покрылось смертельной бледностью. А работы все не находилось, все мастера к тому еще говорили:
– Иди с Богом, выходец с того света! Как может такой несчастный сшить что-либо прочное, когда его собственный скелет трещит по всем швам? Положим, что портные должны быть люди худенькие и тоненькие, – это так, – но все же не такие тонкие, чтобы их вместо нитки можно было протянуть сквозь игольное ушко! Это уж не дело!
Ганс обливался горячими слезами, когда ему приходилось слышать такие слова, а мерзкий Петр ликовал втайне. Когда же прошло еще девять дней, и Ганс с голоду чуть не растянулся посреди дороги, лукавый Петр заговорил такие речи:
– Друг ты мой закадычный, как мне ни жаль, и как мне ни больно, но приходится объявить тебе, что источник моих средств совсем иссяк, – теперь насчет еды и питья из булочной и из гостиницы надо позабыть.
– Боже мой! – вскричал Ганс. – Ничего не есть и не пить! Да у меня мутится рассудок! Кто же это выдержит? Ах я, несчастный, зачем я пошел с тобой? Горе тебе, ты соблазнил меня!
– Господи, да что же ты сейчас выходишь из себя! – воскликнул Петр. – Точно и правда, питья не найдется повсюду с избытком!
– Да где же? Что же пить? – кричал Ганс, у которого язык засох.
– Везде! Воду, друг мой, воду! – говорил Петр с усмешкой. – Вода очень полезна, она делает кровь жиже, она исцеляет от многих болезней, она укрепляет члены. Ведь и я должен пить воду.
– Да вода-то не еда, – жалобно говорил Ганс, – воздухом я тоже питаться не могу, достань мне что-нибудь поесть, а не то придет мой конец.
– Ну, хорошо, я пойду к булочнику и на последние гроши куплю булочку, ее мы честно поделим между собою, – сказал лукавый Петр, велел Гансу присесть на камешек, а сам пошел в булочную.
Там он купил четыре булочки, тотчас же съел три из них, выпил водочки и отправился к Гансу.
– Однако, Петр! – сказал голодный портной, – долго же ты не приходил. Дай мне поесть, мне уж делается дурно.
– А я ждал, пока булка остыла, – солгал Петр. – Есть горячий хлеб на голодный желудок нехорошо. Вот тебе твоя половинка.
– Петр, от тебя пахнет водкой! – сказал Ганс.
– Неужели? – спросил Петр, – Это возможно: верно, несколько капель водки попало на мою одежду, когда стоявший рядом со мной пролил ее по неосторожности на меня.
Как голодный волк, бросился Ганс на свою булку, утолил жажду водой и пошел дальше со своим вероломным товарищем. Оба почти не говорили друг с другом. Когда настал вечер и они проходили через одну деревню, Петр опять зашел в булочную, наелся там досыта и принес булку. Ганс думал, что он поделится булкой, но Петр спрятал ее в карман. Когда они вошли в лес, лежавший за деревней, Ганс сказал:
– Ну-ка, Петр, вынимай свою булку. Я страшно голоден.
– А я нисколько, – коротко ответил Петр.
– Нет?! – вскричал испуганно Ганс, остановился, и ноги его затряслись от слабости. – Варвар ты этакий!
– Обжора ты этакий! – засмеялся Петр. – Булка, которую я спрятал, как ты правильно заметил, принадлежит мне, и ты не получишь от нее ни крошки за то, что называешь меня варваром.
– Так я умру с голоду! – вскричал Ганс вне себя от отчаяния.
– Никто и не пожалеет о тебе, – сказал на это Петр.
– Но я молю тебя, ради Бога! – отчаянно просил Ганс.
– О чем?
– Дай половину… твоей булки… – лепетал Ганс, заикаясь.
– Даром только смерть дается, – за булку я сам заплатил последние гроши. Сколько бы денег еще оставалось у меня, если бы я не потащил тебя с собою и не кормил все время.
– Да ведь ты же сам уговаривал меня идти с тобой! – еле проговорил Ганс; страх и голод так ослабили его, что слова не шли с языка, прилипшего к гортани.
– Долг платежом красен, – продолжал Петр свою речь. – Булка мне так же дорога, как собственные глаза, их у меня два, значит, за полбулки следует платить одним глазом.
– Великий Боже! Как ты наказываешь меня за то, что я пошел с этим человеком! – простонал Ганс; бедняга портной уж и не мог говорить громко, протянул руку за булкой, съел ее, а Петр вынул ему глаз.
На другой день повторилась та же печальная история. Петр опять купил булку и за половину ее требовал другой глаз.
– Да ведь тогда я ослепну, – горевал портной, – ведь тогда я совсем не в состоянии буду работать!
– Кто слеп, – утешал его Петр с тихой усмешкой, – тому хорошо живется. Он не видит больше, сколько зла, фальши и вероломства на свете. Ему работать больше не приходится, у него всегда есть извинение, да и бедному слепому самый скупой человек подает милостыню.
У Ганса не было больше сил возражать на эту дьявольскую речь. Чтобы не умереть с голоду, он дозволил все сотворить над собой и отдал второй глаз своему ужасному товарищу. И когда все было кончено, Ганс надеялся, что Петр теперь поведет его, но тот сказал:
– Ну, а теперь счастливо оставаться, мой достойный, глупый Ганс! До этого я хотел довести тебя. Теперь ты нищий. Я же пойду обратно домой и женюсь на Лизочке. Посмотрим, что станется с тобой! – И Петр пошел прочь, Ганс же от физической боли и душевного горя совершенно лишился чувств, упал и лежал посреди дороги, как мертвый.
Вот шли этой дорогой три странника, но не двуногие, а четвероногие, это были: медведь, волк и лисица. Они обнюхали лежавшего в обмороке Ганса, и медведь зарычал:
– Это животное, называемое человеком, околело! По вкусу оно вам? Мне его не надо.
– Я только что закусил свеженьким барашком, я больше не голоден, да притом человек этот худ и тверд, как бревно! – сказал волк.
– Этот герой, видно, был портным, – острила лиса, – но мне приятнее съесть жирного гуся, чем тощего портного. Вот если бы тут лежал скорняк, который снимает наши шубы, то я уж не оставила бы его лежать спокойно, а этот пусть лежит. К тому же он слепой, так, конечно, не пристрелил ни одной лисицы.
Во время этого разговора портной пришел в себя, догадался, кто находился около него, и сдерживал, сколько мог, дыхание; между тем трое зверей уютно расположились отдохнуть тут же на зеленой лужайке.
– Ослепнуть – это большое несчастье, – рассуждала лиса, – как и для нас, благородных животных, так и для скверных двуногих, называющих себя людьми и воображающих много о своем уме, а сами они так глупы, что ничего не знают. Знали бы они то, что я знаю, так не было бы у них слепых.
– Ого! – вскричал волк. – И я кое-что знаю, да про себя разумею. Вот если бы животные из ближней столицы, называемые людьми, знали это, они не страдали бы от жгучей жажды, от которой страдают теперь, и не платили бы по целому дукату за стакан воды.
– Гм, гм! – зарычал медведь. – Наш брат тоже не глуп. Мне тоже известна одна тайна. Откроем друг другу свои тайны, но поклянемся душой и телом никому и никогда не выдавать их.
– Нет, этого никто не смеет и не захочет сделать! – свято обещала лиса.
– В этом мы торжественно подаем друг другу правую лапу! – подтвердил волк.
– Хорошо! – сказал Мишка и протянул свою волосатую лапищу; когда же прочие звери ударили по ней своими лапами, то, шутки ради, медведь так пожимал и тряс их, что те поднимали страшный вой, чем пугали слепого портного.
– Я знаю, – начала лиса после того, как медведь вдоволь посмеялся над ее чувствительностью, – я знаю, что именно сегодня и есть та особенная целебная ночь, когда небесная целительная роса падает на все травы. Стоит слепому потереть глаза этой росой, как он становится зрячим; даже если он лишен глазного яблока, у него вырастет новое.
– Это прекрасная тайна, – сказал волк, – но и моей тайной нельзя пренебрегать. Уже давно в нашей столице нет воды ни в одном колодце, и если это долго так будет, то или все жители погибнут, или им придется покинуть город. А между тем под самым городом течет масса воды, а никто этого и не знает. На базарной площади мостовая состоит из плитняка, если поднять его, то из почвы забьет фонтан воды вышиной с целую башню. Как рады были бы жители, если бы у них снова появилась вода! Но не смейте никто выдать им эту тайну, а не то я откушу вам языки!
– Никто им ничего не скажет, серый приятель! – зарычал Мишка и заговорил: – Слушайте только, что я знаю: вот уже прошло семь лет с тех пор, как хворает дочь короля, и ни один доктор не может помочь ей, потому что никто не понимает причины ее болезни, хотя все и воображают себе, что они чрезвычайно умны. Болезнь королевской дочери так ухудшилась, что король уже обещал отдать ее в жены тому, кто ее вылечит, он ведь рад был бы видеть ее живой и здоровой. Однако тут никто не поможет, я один знаю, в чем дело.
– Ты подстрекаешь наше любопытство, милостивый государь, господин Топтыгин! – сказал волк, а Мишка зарычал:
– Имейте терпение! Неужели вы не можете немножко обождать?
Тут медведь фыркнул хорошенько и продолжал:
– Однажды принцесса должна была положить золотую монету в церковную кружку. Принцесса была еще молода, боязлива, робка, сконфузилась при виде стольких людей и в замешательстве бросила монету так неловко, что та упала мимо и закатилась в щель. После этого она и захворала и избавится от своей болезни лишь тогда, когда эта монета будет найдена и брошена в церковную кружку. Тут лечение самое простое: стоит только кому-нибудь вынуть монету из щели и отдать ее королевской дочери, чтобы она положила ее в кружку.
Так все звери сообщили друг другу свои тайны, поднялись с лужайки и пошли каждый своей дорогой. Мишка почувствовал, как откуда-то понесло запахом меда, а оба другие хищника почуяли запах курятинки, и все отправились добывать себе завтрак.
Ганс очень обрадовался, узнав тайны зверей. Скорей помазал он росой, которая падала с неба, свои глаза; оба новые, светлые глазные яблока выросли у него на месте потерянных глаз, и он снова увидел сверкающие золотые звезды и темные вершины леса. Наступило утро, Ганс увидел и дорогу и тропинку и пошел вперед. В деревнях удалось ему выпросить еду и питье, так что он утолил и жажду и голод, мучившие его. Пришел он наконец в тот город, где люди так страдали от недостатка воды, что пили только вино, молоко и даже водку.
Ганс завернул в одну гостиницу и попросил у хозяйки дать ему стакан воды. Хозяйка выпучила на него глаза и стала браниться:
– Извольте полюбоваться на ловкача! У него гроша нет, чтобы заплатить за вино, а он вздумал раскутиться и пить воду! Не воображает ли этот мусью с протертыми локтями, что вода течет так, ни за что ни про что, и что ее можно иметь даром? Пусть воображает, что вода течет ему по усам, а в рот не попадает; вина или водки он может получить, а воды у меня нет.
– Значит, правда, что здесь так нуждаются в воде? – спросил Ганс. – Этой беде я мог бы скоро помочь: ведь я врач, открывающий минеральные источники.
Слова его услыхали некоторые молодые господа, члены городской думы. Они окружили Ганса и стали его расспрашивать, как это он поможет их беде.
– Почтенные и милостивые государи, – сказал Ганс, – чтобы такое дело было устроено, надо, чтобы я сам, прежде всего, был пристроен. Если бы мне назначили небольшое содержание, например, содержание тайного советника, – так от четырех до шести тысяч талеров ежегодно, – то вы увидели бы, милостивые государи, что и я на что-либо пригоден.
Известие о вновь прибывшем враче дошло до магистрата; там взвесили все обстоятельства дела и решили добыть воду, во что бы то ни стало, лишь бы не умереть всем от жажды. Магистрат представил нужду города на рассмотрение короля, прося у его величества дать чужеземному врачу чин тайного советника, жалованье же по чину город предлагал назначить из собственных сумм. Король согласился исполнить эту просьбу и велел изготовить назначение Ганса тайным советником, однако с той оговоркой, что назначение это получает силу лишь тогда, когда вода действительно будет добыта – и притом в достаточном количестве; в противном случае высокое назначение Ганса обращается в ничто.
И вот отправился Ганс на базарную площадь, уже издали разглядел плиту лежавшего там песчаника и обратился к сопровождавшим его знатокам дела с приказом разбить этот камень. И как только это было исполнено, к великому изумлению и радости всех присутствовавших забил целый фонтан воды с такой силой и в таком количестве, что во всех трактирах и гостиницах столицы цены на вино немедленно упали наполовину.
– Я только что закусил свеженьким барашком, я больше не голоден, да притом человек этот худ и тверд, как бревно! – сказал волк.
– Этот герой, видно, был портным, – острила лиса, – но мне приятнее съесть жирного гуся, чем тощего портного. Вот если бы тут лежал скорняк, который снимает наши шубы, то я уж не оставила бы его лежать спокойно, а этот пусть лежит. К тому же он слепой, так, конечно, не пристрелил ни одной лисицы.
Во время этого разговора портной пришел в себя, догадался, кто находился около него, и сдерживал, сколько мог, дыхание; между тем трое зверей уютно расположились отдохнуть тут же на зеленой лужайке.
– Ослепнуть – это большое несчастье, – рассуждала лиса, – как и для нас, благородных животных, так и для скверных двуногих, называющих себя людьми и воображающих много о своем уме, а сами они так глупы, что ничего не знают. Знали бы они то, что я знаю, так не было бы у них слепых.
– Ого! – вскричал волк. – И я кое-что знаю, да про себя разумею. Вот если бы животные из ближней столицы, называемые людьми, знали это, они не страдали бы от жгучей жажды, от которой страдают теперь, и не платили бы по целому дукату за стакан воды.
– Гм, гм! – зарычал медведь. – Наш брат тоже не глуп. Мне тоже известна одна тайна. Откроем друг другу свои тайны, но поклянемся душой и телом никому и никогда не выдавать их.
– Нет, этого никто не смеет и не захочет сделать! – свято обещала лиса.
– В этом мы торжественно подаем друг другу правую лапу! – подтвердил волк.
– Хорошо! – сказал Мишка и протянул свою волосатую лапищу; когда же прочие звери ударили по ней своими лапами, то, шутки ради, медведь так пожимал и тряс их, что те поднимали страшный вой, чем пугали слепого портного.
– Я знаю, – начала лиса после того, как медведь вдоволь посмеялся над ее чувствительностью, – я знаю, что именно сегодня и есть та особенная целебная ночь, когда небесная целительная роса падает на все травы. Стоит слепому потереть глаза этой росой, как он становится зрячим; даже если он лишен глазного яблока, у него вырастет новое.
– Это прекрасная тайна, – сказал волк, – но и моей тайной нельзя пренебрегать. Уже давно в нашей столице нет воды ни в одном колодце, и если это долго так будет, то или все жители погибнут, или им придется покинуть город. А между тем под самым городом течет масса воды, а никто этого и не знает. На базарной площади мостовая состоит из плитняка, если поднять его, то из почвы забьет фонтан воды вышиной с целую башню. Как рады были бы жители, если бы у них снова появилась вода! Но не смейте никто выдать им эту тайну, а не то я откушу вам языки!
– Никто им ничего не скажет, серый приятель! – зарычал Мишка и заговорил: – Слушайте только, что я знаю: вот уже прошло семь лет с тех пор, как хворает дочь короля, и ни один доктор не может помочь ей, потому что никто не понимает причины ее болезни, хотя все и воображают себе, что они чрезвычайно умны. Болезнь королевской дочери так ухудшилась, что король уже обещал отдать ее в жены тому, кто ее вылечит, он ведь рад был бы видеть ее живой и здоровой. Однако тут никто не поможет, я один знаю, в чем дело.
– Ты подстрекаешь наше любопытство, милостивый государь, господин Топтыгин! – сказал волк, а Мишка зарычал:
– Имейте терпение! Неужели вы не можете немножко обождать?
Тут медведь фыркнул хорошенько и продолжал:
– Однажды принцесса должна была положить золотую монету в церковную кружку. Принцесса была еще молода, боязлива, робка, сконфузилась при виде стольких людей и в замешательстве бросила монету так неловко, что та упала мимо и закатилась в щель. После этого она и захворала и избавится от своей болезни лишь тогда, когда эта монета будет найдена и брошена в церковную кружку. Тут лечение самое простое: стоит только кому-нибудь вынуть монету из щели и отдать ее королевской дочери, чтобы она положила ее в кружку.
Так все звери сообщили друг другу свои тайны, поднялись с лужайки и пошли каждый своей дорогой. Мишка почувствовал, как откуда-то понесло запахом меда, а оба другие хищника почуяли запах курятинки, и все отправились добывать себе завтрак.
Ганс очень обрадовался, узнав тайны зверей. Скорей помазал он росой, которая падала с неба, свои глаза; оба новые, светлые глазные яблока выросли у него на месте потерянных глаз, и он снова увидел сверкающие золотые звезды и темные вершины леса. Наступило утро, Ганс увидел и дорогу и тропинку и пошел вперед. В деревнях удалось ему выпросить еду и питье, так что он утолил и жажду и голод, мучившие его. Пришел он наконец в тот город, где люди так страдали от недостатка воды, что пили только вино, молоко и даже водку.
Ганс завернул в одну гостиницу и попросил у хозяйки дать ему стакан воды. Хозяйка выпучила на него глаза и стала браниться:
– Извольте полюбоваться на ловкача! У него гроша нет, чтобы заплатить за вино, а он вздумал раскутиться и пить воду! Не воображает ли этот мусью с протертыми локтями, что вода течет так, ни за что ни про что, и что ее можно иметь даром? Пусть воображает, что вода течет ему по усам, а в рот не попадает; вина или водки он может получить, а воды у меня нет.
– Значит, правда, что здесь так нуждаются в воде? – спросил Ганс. – Этой беде я мог бы скоро помочь: ведь я врач, открывающий минеральные источники.
Слова его услыхали некоторые молодые господа, члены городской думы. Они окружили Ганса и стали его расспрашивать, как это он поможет их беде.
– Почтенные и милостивые государи, – сказал Ганс, – чтобы такое дело было устроено, надо, чтобы я сам, прежде всего, был пристроен. Если бы мне назначили небольшое содержание, например, содержание тайного советника, – так от четырех до шести тысяч талеров ежегодно, – то вы увидели бы, милостивые государи, что и я на что-либо пригоден.
Известие о вновь прибывшем враче дошло до магистрата; там взвесили все обстоятельства дела и решили добыть воду, во что бы то ни стало, лишь бы не умереть всем от жажды. Магистрат представил нужду города на рассмотрение короля, прося у его величества дать чужеземному врачу чин тайного советника, жалованье же по чину город предлагал назначить из собственных сумм. Король согласился исполнить эту просьбу и велел изготовить назначение Ганса тайным советником, однако с той оговоркой, что назначение это получает силу лишь тогда, когда вода действительно будет добыта – и притом в достаточном количестве; в противном случае высокое назначение Ганса обращается в ничто.
И вот отправился Ганс на базарную площадь, уже издали разглядел плиту лежавшего там песчаника и обратился к сопровождавшим его знатокам дела с приказом разбить этот камень. И как только это было исполнено, к великому изумлению и радости всех присутствовавших забил целый фонтан воды с такой силой и в таком количестве, что во всех трактирах и гостиницах столицы цены на вино немедленно упали наполовину.
Во время аудиенции разговор перешел и на болезнь королевской дочери, и король обратился к новому тайному советнику, как к специалисту по минеральным водам, с просьбой указать, какой именно источник мог бы излечить принцессу.
– Окажите, ваше величество, милость, дозвольте мне видеть высочайшую особу, вашу дочь, я несомненно найду, в чем кроется ее болезнь, – сказал тот.
Король обрадовался этому и сам повел доктора к больной принцессе. Доктор пощупал ее пульс и заметил, что принцесса была очень красива. Затем он сказал:
– Великий государь! Чтобы вылечить светлейшую принцессу, обыкновенные медицинские средства недостаточны, тут нужна помощь Божья. Дозвольте, чтобы принцессу снесли в придворную церковь, там она выздоровеет безо всякого сомнения.
Это предложение король принял сию же минуту; он был набожный человек и был доволен, что в новопроизведенном советнике также нашел набожного человека. В церкви врач велел показать себе церковную кружку, тотчас же нашел в щели около нее золотую монету, которую подал августейшей больной с просьбой бросить ее в кружку так, чтобы она прямо попала в скважину. Принцесса исполнила это и вдруг стала совершенно здоровой и начала расцветать, как роза. Тайный советник повел ее затем к королю. Насколько велика была его радость, и описать невозможно!
Тайный советник стал получать одну почесть за другой; его сделали членом государственного совета, потомственным дворянином, графом, князем – и, наконец, женихом выздоровевшей принцессы! После свадьбы новобрачные поехали прокатиться по всему королевству; они заехали и в ту деревню, из которой князь когда-то пошел странствовать как простой портной. У ворот гостиницы они увидели точильщика, точившего ножи, между тем, как жена вертела ему точильное колесо, – это были Петр с Лизочкой, которая сперва ни за что не соглашалась выйти за него и решилась на это лишь после того, как Петр поклялся ей, что Ганс никогда больше «не увидит» ее.
– Петр!
Тот спросил, что угодно приказать господину.
– Ничего другого не желаю я приказать тебе, Петр, как только то, чтобы ты признал во мне Ганса, которому ты помог сделаться таким счастливцем. Как иной слепой голубь находит горошинку, так там, в лесу, нашел я, слепой, свое счастье. Там, под деревом, под которым я лежал, оно отыскало меня. На, возьми этот мешок денег, прими их от слепого нищего, который стал зрячим и богатым и который прощает тебя! Будь здоров… Кучер, пошел!
Петр стоял пораженный, точно с неба свалился. Долго смотрел он вслед исчезнувшей карете, затем отдал деньги жене, чтобы она их спрятала, и сказал:
– Слушай, ведь это был Ганс, – я должен пойти туда, где он нашел счастье, должен найти также слепое счастье. – И он скорей собрался и пошел, зашагал так быстро, как только мог, прямо к тому самому месту, где он совершил над бедным Гансом свой последний вероломный поступок.
Впереди Петра бежала лиса и как раз остановилась на том месте. Навстречу ей из чащи прыгнул волк, и не успел Петр обернуться, чтобы пойти обратно, как по дороге рысью бежал медведь. В ужасе Петр полез скорей на ближайшее дерево.
– Ах вы, изменники! Изменники! – закричала лиса, завыл волк и зарычал медведь – все разом.
Они обвиняли друг друга в том, что не сохранили тайны, нарушили данное слово. Они огрызались друг на друга и бранились непристойными словами. Наконец медведь и лиса, оба вместе, напали на волка: он был изменником и за то должен быть повешен. Живо скрутила лиса веревку из еловой коры, сделала петлю; медведь крепко держал волка, а лиса накинула ему петлю на шею и вздернула барахтающегося зверя наверх. Волк только смотрел выпученными глазами и вдруг увидел Петра, сидевшего между ветвями дерева, и завыл:
– О лукавый, несправедливый род! Там сидит он, – тот, который выдал нашу тайну!
Теперь и оба другие зверя взглянули наверх и отпустили веревку так, что волк упал на землю. Тут медведь взобрался на дерево и стащил оттуда Петра. Лиса набросилась на него и в гневе сию же минуту выцарапала ему оба глаза. Затем волк стал душить его, а медведь раздавил его, как мышонка; потом все они пожрали его, так что от Петра не осталось ни одной косточки, – и за дело досталось так фальшивому, жестокому Петру.
БЕРЕЖЛИВЫЙ И РАСТОЧИТЕЛЬНЫЙ
– К чему мне копить? Ведь ты уж копишь! «Скупые умирают, а дети сундуки их отпирают», – говорит пословица.
Так пространствовали оба подмастерья целый год. Портной завел особый кошелек, куда он копил деньги на черный день, откладывая всякий раз столько, сколько денег тратил брат на пустяки; так делал он в течение целого года и радовался, когда его карман, в котором был кошелек, все больше и больше оттопыривался.
Вот однажды затеяли они спор по поводу бережливости и расточительности; портной хвастался своим сбереженным сокровищем, на что сапожник заметил:
– Ну уж и нищенская сумма будет та, что ты накопил.
Так в разговоре дошли они до моста, перилами которому служили широкие, гладкие каменные плиты, и тут портной вздумал доказать своему брату, что копить – дело хорошее, недаром существуют такие пословицы: «береги денежку про черный день», или «кто в осень тароват, тот к весне не богат», или «тяжело терпеть нужду под старость».
– Что, бережливый брат, сколько же у тебя теперь денег?
Тут портной расплакался с досады, что дал такой промах, и сказал:
– Столько же, как и у те-те-бя! Как и у те-те-бя!
Какая же польза копить деньги, когда не умеешь удержать их в кошельке?
ВОЛШЕБНЫЕ ПРЕДМЕТЫ
Король велел построить три больших новых корабля, вооружить их, снабдить матросами, и подарил по кораблю каждому из сыновей. Затем он спросил старшего сына:
– Что ты думаешь предпринять на корабле, который я подарил тебе?
– Я поплыву на нем далеко на восток, – ответил старший сын короля, – там, у тех дальних берегов и на тех островах, добуду я себе богатство.
– Отлично, – сказал король, – отправляйся, счастливого тебе пути!
Потом он спросил второго сына:
– Что ты намерен делать с кораблем, который я тебе подарил?
– На нем поплыву я, батюшка, далеко на запад, – ответил средний сын, – там я открою новые земли и острова и привезу с них много сокровищ.
– Отлично! – сказал король и этому сыну. – Отправляйся и ты, счастливого пути!
Наконец, обратился он к третьему, сыну:
– Что ты намерен предпринять на корабле, который я подарил тебе?
– Государь-батюшка, – ответил младший сын, – я намерен отправиться поискать приключений, чтобы стать достойным вашего славного имени и вашей любви; отправлюсь туда, куда попутный ветер понесет мой корабль.
Этот ответ поразил короля, он не ожидал его, однако не сказал ничего против.
– Рад слышать это! Отправляйся, счастливого пути!
Затем король пригласил всех на прощальный обед, а на другое утро три его сына отплыли на своих кораблях. Некоторое время они плыли рядом, но как только выехали в открытое море, разъехались в разные стороны: один поплыл на восток, другой – на запад, третий – на юг. Поехавший на восток попал в страну серебра, где талеры сыпались, как снег; на корабль нагрузили столько серебра, сколько он только мог выдержать. Поехавший на запад сделал более далекий путь, но зато попал в страну золота, называемую Эльдорадо, и ему удалось нагрузить столько золота, сколько корабль только мог выдержать. Оба брата пустились тогда со своими богатствами в обратный путь и благополучно прибыли домой, где их приняли с большой радостью.
Третий брат, направивший свой корабль к югу, не нашел ни серебра, ни золота, не нашел никакой страны и уже начинал бедствовать, так как вся его провизия подходила к концу. Вдруг заметил он вдали черную точку, к которой и поплыл. Он не сомневался, что по крайней мере найдет там страну, богатую хлебом. Подъехав ближе, он рассмотрел, что перед ним пустынный остров, окруженный крутыми, острыми рифами и состоящий из одних голых скал, – настоящий остров Голодай. Он сошел на берег, ходил три дня по острову вдоль и поперек: остров, как казалось, был совершенно необитаем, а найти на нем провизии нечего было и думать.
На третий день молодой человек так проголодался, что упал в обморок и лежал как мертвый. Когда он пришел в себя, то увидел перед собой прелестную девушку, которая с сочувствием смотрела на него и спросила:
– Кто ты? Как ты попал сюда?
– Ах, лучше было бы мне и не приходить сюда, – простонал сын короля, – я принц, которому нечего есть и который должен умереть с голоду!
– Ну, если только это, то не беспокойся, об этом я уж позабочусь! Иди за мной!
Как музыка звучали принцу эти слова. Молодая спутница привела его к домику; там за прялкой сидела престарелая женщина, к которой девушка обратилась с такими словами:
– Милая матушка, убедительно прошу тебя, дай мне для этого принца, который умирает, скатерть-самобранку. Видишь ли, я обещал накормить его, а ты ведь не захочешь, чтобы я изменила своему слову!
Старуха, хотя и неохотно, открыла шкаф и вынула из него полотняную скатерть, искусно вышитую старинным красивым узором и обшитую бахромой. Она разостлала ее по столу и пробормотала:
Едва успела она произнести эти слова, как на скатерти уже появились: хлеб, соль, жаркое, овощи, великолепные фрукты, бутылка вина и стакан, также ножи и вилки, – и девушка пригласила гостя откушать. Голодный мореплаватель не заставил просить себя дважды и принялся за еду безо всякого стеснения. Все было ему так по вкусу, как даже и за королевским столом в замке отца никогда не бывало. Когда он насытился, он выпил за здоровье своих обеих благодетельниц и пошел к своему кораблю, чтобы отправиться в дальнейший путь. Между тем молодая красавица, в которую принц успел уже влюбиться, догнала его и стала просить:
– Возьми меня с собой! Здесь жить так скучно, я не хочу оставаться здесь без тебя!
– Милое, хорошее дитя, – ответил принц, – я не могу сейчас взять тебя с собой: может, тебя тогда ожидает гибель; но я обещаю тебе вернуться за тобой, если мне самому посчастливится.
– Так сдержи же свое слово, – сказала девушка, – вот тебе скатерть-самобранка, возьми ее на память и раскладывай так, как это делала матушка. Береги скатерть и не забывай меня!
Обрадованный, пошел сын короля на свой корабль, на котором матросы встретили его с искаженными от голода лицами. Но принц только усмехнулся, приказал принести на палубу такой большой стол, за который все могли бы усесться, накрыл его драгоценной скатертью и сказал:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Напой, накорми нас, как можно посытней!
Тут все матросы выпучили глаза, когда на столе появилось и жаркое с салатом, и сыр, и вино. Начался настоящий пир, и когда после долгого времени каждый, наконец наелся досыта, отправились в море с радостным сердцем.
К вечеру пристали к другому острову, который сын короля тоже захотел осмотреть. Остров был необитаем, так что, когда принц проголодался, пришлось обратиться к скатерти-самобранке. Но вот подходит какой-то человек, смотрит на принца с удивлением и говорит:
– Как? Вы тут преспокойно наедаетесь, а я, заброшенный бурей на этот голодный остров, должен умирать!
– Так будьте моим гостем! – любезно предложил принц и снова накрыл скатерть-самобранку, рассказав при этом, как она ему досталась.
– Ах, да, – сказал тот, – бывают разные чудеса; но не всякое чудо иному в пользу. Посмотрите вот на мою палку, она тоже заколдованная. Если я отверну набалдашник и скажу: сто, или тысяча, или сто тысяч пеших или конных воинов, являйтесь сюда, – и они появятся и исполнят все мои приказания; а приверну я набалдашник на место – они исчезнут. Да что же мне-то в том? Солдатам надо жить, а если самому жить нечем, что тогда? Вот такая скатерть-самобранка была бы мне пригоднее, за нее я сейчас же отдал бы волшебную палку.
– Так давайте меняться, – сказал королевский сын.
– Вы предугадали мое тайное желание! – воскликнул незнакомец; они тотчас же поменялись и расстались.
Немного времени спустя принц отвернул набалдашник у палки и закричал:
– Сотня конных солдат!
И сотня всадников живо прискакала.
– Отправляйтесь скорей за моей скатертью-самобранкой! – приказал королевский сын.
С быстротой ветра исчезли солдаты и с быстротой же ветра вернулись они, – скатерть-самобранка, словно знамя, развевалась на пике одного солдата. Тут принц разложил скатерть и приказал:
И солдаты напились и наелись досыта. Тогда принц снова привернул набалдашник – и в одно мгновение сотни как не бывало.
Затем счастливый обладатель двух волшебных предметов отправился на свой корабль, поплыл дальше и на следующий день пристал к третьему острову, на который он опять вышел, ища новых приключений. Он еще не отошел далеко, как повстречался с древней старушкой, закутанной в пестрый плащ, сшитый из различных лоскуточков. На вид старуха была совсем больна, она охала все время:
– Ах, я умираю от голода и жажды, я уже два дня не ела ничего! Нет ли у вас хоть крошки хлеба с собою?
– С удовольствием готов угостить вас, чем хотите, матушка! – отвечал принц.
– Ах ты, Господи! – вскричала старуха, – хоть бы мне получить чашечку кофейку! У меня в животе совсем пусто.
Тогда сын короля разостлал свою драгоценность и сказал:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Дай старушке кофе, булок, сухарей!
И на скатерти появились чашки и блюдечки, и кофейник, и кружечки со сливками, и кружечки с молоком, – все теплое – и булочки, и пирожные, и разные торты, и сухари, и печенье, сахар, масло, мед, вино. Улыбка засияла на лице старушки: она попила, поела, развеселилась и бросила свой плащ в воздух. И вдруг все лоскуточки разлетелись кругом по острову, и куда попал красный или желтый лоскуточек, там стоял дивный замок, куда попал зеленый – там вырос парк, куда попал синий – там появилось озеро; так что разом весь остров стал каким-то раем.
Это чудо чрезвычайно заняло королевского сына, и он сказал старушке:
– Такой драгоценности, как ваш плащ, я, право, завидую!
– Да, да, он очень красив, – возразила старуха, – а только к чему мне и чудное озеро, и огромный парк, и великолепный замок, когда мне неоткуда взять ни чашки кофе, ни кусочка булочки? Ваша скатерть-самобранка мне лучше бы пригодилась.
– Так поменяемся, – предложил принц.
Старуха этому очень обрадовалась и захлопала в ладоши. Тогда все замки, парки, озера – все снова превратилось в лоскуточки, из которых образовался целый плащ; старушка передала его принцу, от которого с радостью приняла скатерть-самобранку. Но не отошла она еще и нескольких шагов, как принц отвернул набалдашник у палки, созвал сотню солдат и приказал им вернуть скатерть-самобранку, – мгновенно все было исполнено. Тогда принц отправился обратно на свой корабль и поплыл дальше.
На следующий день он открыл еще новый остров и пошел бродить по нему. На острове не нашлось никаких сокровищ, и принц, усталый, прилег заснуть в лесу на прелестном местечке.
Но вот его разбудили чудные звуки скрипки; он встал и увидел на скале, над своей головой, скрипача; они раскланялись, и принц стал хвалить игру скрипача. Тот любезно заметил:
– Знайте, что я король между всеми скрипачами, которые просто ничто в сравнении со мной. Стоит мне дотронуться до одной струны, как все люди, очарованные, закрывают глаза, падают и замирают от восторга. Лишь только дотронусь я до другой струны, они снова приходят в себя, начинают кричать и сходят с ума от восхищения. Моя скрипка волшебная, она сама играет все, что мне только на ум взбредет, – и трогательное и веселое, все, что я пожелаю.
Принцу захотелось к прочим своим волшебным предметам прибавить и волшебную скрипку. И как только принц угостил скрипача дарами своей скатерти-самобранки, они тотчас совершили обмен скрипки на скатерть. Затем, безо всякого затруднения, с помощью своих солдат принц вернул скатерть себе.
Теперь он решил пуститься в обратный путь, домой. Плавание совершилось вполне благополучно, и наконец, пристали к родному берегу, и принц сошел с корабля вблизи своего замка. Так как это случилось ночью, то он и выбрал себе в парке около замка удобное местечко, где и проспал всю ночь. На утро король назначил в этом самом парке охоту на оленя, который предназначался к обеду. Отпущенные на свободу охотничьи собаки почуяли чужого, рвались и метались, лая без умолку, пока не нашли под деревом спящего принца. Но они сейчас же поняли, что это свой человек, узнали принца, замахали хвостами и стали кататься по траве и кружиться от радости. Король услыхал лай собак, пошел к дереву и нашел там своего младшего сына, который только что проснулся. Но он нисколько не выразил радости при виде принца, скорее наоборот.
– Тьфу ты пропасть! Вот и ты явился, – сказал он. – Однако у тебя такой вид, точно тебя обглодали собаки. Положим, я и не помышлял о том, что ты откроешь новые чудеса, но все же, как твой старший брат открыл страну с серебром, второй – с золотом, я думал, ты, пожалуй, найдешь страну бриллиантов и вернешься домой с богатым грузом, доставив этим мне удовольствие, а всей нашей стране пользу. Ведь мне пришлось впутаться в довольно скверную войну с соседом, который меня сильно прижал и отнял у меня многие области и замки. Все серебро и золото, привезенное братьями, пошло на вооружение и содержание войска, побитого уже в нескольких боях. Обстоятельства сложились так, что приходится опасаться, как бы враг не завладел всем моим государством и не прогнал бы меня с трона.
Пока король говорил это, явились гонцы с известием, что враги с большими силами совершили нападение на страну с трех сторон. Тут король и его оба старшие сына решили, что четвертая сторона только и остается свободной, чтобы пуститься в бегство. Но младший сын ничего и слышать об этом не хотел; он быстро отвернул набалдашник у палки и приказал:
– Сто тысяч солдат пеших и конных, являйтесь сюда! Гоните врага попарно!
И вот вся страна закишела ратными людьми, и ровно через час не только ни единого врага не оказалось в ней, но даже вся земля соседа была покорена. После этого принц развернул свою скатерть-самобранку:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Напой, накорми мне сто тысяч людей!
Затем король пригласил всех на прощальный обед, а на другое утро три его сына отплыли на своих кораблях. Некоторое время они плыли рядом, но как только выехали в открытое море, разъехались в разные стороны: один поплыл на восток, другой – на запад, третий – на юг. Поехавший на восток попал в страну серебра, где талеры сыпались, как снег; на корабль нагрузили столько серебра, сколько он только мог выдержать. Поехавший на запад сделал более далекий путь, но зато попал в страну золота, называемую Эльдорадо, и ему удалось нагрузить столько золота, сколько корабль только мог выдержать. Оба брата пустились тогда со своими богатствами в обратный путь и благополучно прибыли домой, где их приняли с большой радостью.
Третий брат, направивший свой корабль к югу, не нашел ни серебра, ни золота, не нашел никакой страны и уже начинал бедствовать, так как вся его провизия подходила к концу. Вдруг заметил он вдали черную точку, к которой и поплыл. Он не сомневался, что по крайней мере найдет там страну, богатую хлебом. Подъехав ближе, он рассмотрел, что перед ним пустынный остров, окруженный крутыми, острыми рифами и состоящий из одних голых скал, – настоящий остров Голодай. Он сошел на берег, ходил три дня по острову вдоль и поперек: остров, как казалось, был совершенно необитаем, а найти на нем провизии нечего было и думать.
На третий день молодой человек так проголодался, что упал в обморок и лежал как мертвый. Когда он пришел в себя, то увидел перед собой прелестную девушку, которая с сочувствием смотрела на него и спросила:
– Кто ты? Как ты попал сюда?
– Ах, лучше было бы мне и не приходить сюда, – простонал сын короля, – я принц, которому нечего есть и который должен умереть с голоду!
– Ну, если только это, то не беспокойся, об этом я уж позабочусь! Иди за мной!
Как музыка звучали принцу эти слова. Молодая спутница привела его к домику; там за прялкой сидела престарелая женщина, к которой девушка обратилась с такими словами:
– Милая матушка, убедительно прошу тебя, дай мне для этого принца, который умирает, скатерть-самобранку. Видишь ли, я обещал накормить его, а ты ведь не захочешь, чтобы я изменила своему слову!
Старуха, хотя и неохотно, открыла шкаф и вынула из него полотняную скатерть, искусно вышитую старинным красивым узором и обшитую бахромой. Она разостлала ее по столу и пробормотала:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Напой, накорми гостя как можно посытней!
– Возьми меня с собой! Здесь жить так скучно, я не хочу оставаться здесь без тебя!
– Милое, хорошее дитя, – ответил принц, – я не могу сейчас взять тебя с собой: может, тебя тогда ожидает гибель; но я обещаю тебе вернуться за тобой, если мне самому посчастливится.
– Так сдержи же свое слово, – сказала девушка, – вот тебе скатерть-самобранка, возьми ее на память и раскладывай так, как это делала матушка. Береги скатерть и не забывай меня!
Обрадованный, пошел сын короля на свой корабль, на котором матросы встретили его с искаженными от голода лицами. Но принц только усмехнулся, приказал принести на палубу такой большой стол, за который все могли бы усесться, накрыл его драгоценной скатертью и сказал:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Напой, накорми нас, как можно посытней!
Тут все матросы выпучили глаза, когда на столе появилось и жаркое с салатом, и сыр, и вино. Начался настоящий пир, и когда после долгого времени каждый, наконец наелся досыта, отправились в море с радостным сердцем.
К вечеру пристали к другому острову, который сын короля тоже захотел осмотреть. Остров был необитаем, так что, когда принц проголодался, пришлось обратиться к скатерти-самобранке. Но вот подходит какой-то человек, смотрит на принца с удивлением и говорит:
– Как? Вы тут преспокойно наедаетесь, а я, заброшенный бурей на этот голодный остров, должен умирать!
– Так будьте моим гостем! – любезно предложил принц и снова накрыл скатерть-самобранку, рассказав при этом, как она ему досталась.
– Ах, да, – сказал тот, – бывают разные чудеса; но не всякое чудо иному в пользу. Посмотрите вот на мою палку, она тоже заколдованная. Если я отверну набалдашник и скажу: сто, или тысяча, или сто тысяч пеших или конных воинов, являйтесь сюда, – и они появятся и исполнят все мои приказания; а приверну я набалдашник на место – они исчезнут. Да что же мне-то в том? Солдатам надо жить, а если самому жить нечем, что тогда? Вот такая скатерть-самобранка была бы мне пригоднее, за нее я сейчас же отдал бы волшебную палку.
– Так давайте меняться, – сказал королевский сын.
– Вы предугадали мое тайное желание! – воскликнул незнакомец; они тотчас же поменялись и расстались.
Немного времени спустя принц отвернул набалдашник у палки и закричал:
– Сотня конных солдат!
И сотня всадников живо прискакала.
– Отправляйтесь скорей за моей скатертью-самобранкой! – приказал королевский сын.
С быстротой ветра исчезли солдаты и с быстротой же ветра вернулись они, – скатерть-самобранка, словно знамя, развевалась на пике одного солдата. Тут принц разложил скатерть и приказал:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Накорми, напой ты моих людей!
Затем счастливый обладатель двух волшебных предметов отправился на свой корабль, поплыл дальше и на следующий день пристал к третьему острову, на который он опять вышел, ища новых приключений. Он еще не отошел далеко, как повстречался с древней старушкой, закутанной в пестрый плащ, сшитый из различных лоскуточков. На вид старуха была совсем больна, она охала все время:
– Ах, я умираю от голода и жажды, я уже два дня не ела ничего! Нет ли у вас хоть крошки хлеба с собою?
– С удовольствием готов угостить вас, чем хотите, матушка! – отвечал принц.
– Ах ты, Господи! – вскричала старуха, – хоть бы мне получить чашечку кофейку! У меня в животе совсем пусто.
Тогда сын короля разостлал свою драгоценность и сказал:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Дай старушке кофе, булок, сухарей!
И на скатерти появились чашки и блюдечки, и кофейник, и кружечки со сливками, и кружечки с молоком, – все теплое – и булочки, и пирожные, и разные торты, и сухари, и печенье, сахар, масло, мед, вино. Улыбка засияла на лице старушки: она попила, поела, развеселилась и бросила свой плащ в воздух. И вдруг все лоскуточки разлетелись кругом по острову, и куда попал красный или желтый лоскуточек, там стоял дивный замок, куда попал зеленый – там вырос парк, куда попал синий – там появилось озеро; так что разом весь остров стал каким-то раем.
Это чудо чрезвычайно заняло королевского сына, и он сказал старушке:
– Такой драгоценности, как ваш плащ, я, право, завидую!
– Да, да, он очень красив, – возразила старуха, – а только к чему мне и чудное озеро, и огромный парк, и великолепный замок, когда мне неоткуда взять ни чашки кофе, ни кусочка булочки? Ваша скатерть-самобранка мне лучше бы пригодилась.
– Так поменяемся, – предложил принц.
Старуха этому очень обрадовалась и захлопала в ладоши. Тогда все замки, парки, озера – все снова превратилось в лоскуточки, из которых образовался целый плащ; старушка передала его принцу, от которого с радостью приняла скатерть-самобранку. Но не отошла она еще и нескольких шагов, как принц отвернул набалдашник у палки, созвал сотню солдат и приказал им вернуть скатерть-самобранку, – мгновенно все было исполнено. Тогда принц отправился обратно на свой корабль и поплыл дальше.
На следующий день он открыл еще новый остров и пошел бродить по нему. На острове не нашлось никаких сокровищ, и принц, усталый, прилег заснуть в лесу на прелестном местечке.
Но вот его разбудили чудные звуки скрипки; он встал и увидел на скале, над своей головой, скрипача; они раскланялись, и принц стал хвалить игру скрипача. Тот любезно заметил:
– Знайте, что я король между всеми скрипачами, которые просто ничто в сравнении со мной. Стоит мне дотронуться до одной струны, как все люди, очарованные, закрывают глаза, падают и замирают от восторга. Лишь только дотронусь я до другой струны, они снова приходят в себя, начинают кричать и сходят с ума от восхищения. Моя скрипка волшебная, она сама играет все, что мне только на ум взбредет, – и трогательное и веселое, все, что я пожелаю.
Принцу захотелось к прочим своим волшебным предметам прибавить и волшебную скрипку. И как только принц угостил скрипача дарами своей скатерти-самобранки, они тотчас совершили обмен скрипки на скатерть. Затем, безо всякого затруднения, с помощью своих солдат принц вернул скатерть себе.
Теперь он решил пуститься в обратный путь, домой. Плавание совершилось вполне благополучно, и наконец, пристали к родному берегу, и принц сошел с корабля вблизи своего замка. Так как это случилось ночью, то он и выбрал себе в парке около замка удобное местечко, где и проспал всю ночь. На утро король назначил в этом самом парке охоту на оленя, который предназначался к обеду. Отпущенные на свободу охотничьи собаки почуяли чужого, рвались и метались, лая без умолку, пока не нашли под деревом спящего принца. Но они сейчас же поняли, что это свой человек, узнали принца, замахали хвостами и стали кататься по траве и кружиться от радости. Король услыхал лай собак, пошел к дереву и нашел там своего младшего сына, который только что проснулся. Но он нисколько не выразил радости при виде принца, скорее наоборот.
– Тьфу ты пропасть! Вот и ты явился, – сказал он. – Однако у тебя такой вид, точно тебя обглодали собаки. Положим, я и не помышлял о том, что ты откроешь новые чудеса, но все же, как твой старший брат открыл страну с серебром, второй – с золотом, я думал, ты, пожалуй, найдешь страну бриллиантов и вернешься домой с богатым грузом, доставив этим мне удовольствие, а всей нашей стране пользу. Ведь мне пришлось впутаться в довольно скверную войну с соседом, который меня сильно прижал и отнял у меня многие области и замки. Все серебро и золото, привезенное братьями, пошло на вооружение и содержание войска, побитого уже в нескольких боях. Обстоятельства сложились так, что приходится опасаться, как бы враг не завладел всем моим государством и не прогнал бы меня с трона.
Пока король говорил это, явились гонцы с известием, что враги с большими силами совершили нападение на страну с трех сторон. Тут король и его оба старшие сына решили, что четвертая сторона только и остается свободной, чтобы пуститься в бегство. Но младший сын ничего и слышать об этом не хотел; он быстро отвернул набалдашник у палки и приказал:
– Сто тысяч солдат пеших и конных, являйтесь сюда! Гоните врага попарно!
И вот вся страна закишела ратными людьми, и ровно через час не только ни единого врага не оказалось в ней, но даже вся земля соседа была покорена. После этого принц развернул свою скатерть-самобранку:
Скатерть-самобранка, накройся поскорей,
Напой, накорми мне сто тысяч людей!
И в одно мгновение тысячи столов были накрыты.
– К такому торжеству нужна и музыка! – скомандовал принц. – Я сам сыграю вам на скрипке.
И он сперва сыграл на одной струне такую унылую мелодию, что все слушатели от грусти чуть не лишились чувств; затем он начал играть на другой струне, тут все и вся закричали: «Браво! Браво!»
Король же, и старшие принцы, и весь придворный штат не могли прийти в себя от изумления.
Но молодой принц сказал спокойно:
– Ну, а теперь постараемся восстановить все то, что разрушил нам враг; да сделаем это наилучшим образом, чтобы весь убыток, нанесенный войной, был вполне заглажен!
С этими словами он кинул кверху волшебный плащ – и вся страна покрылась новыми замками, дворцами, парками и озерами.
Итак, с помощью скатерти-самобранки дано стране благосостояние и изобилие, волшебная палка даровала ей силу и в то же время уважение соседей, а волшебная скрипка вызвала любовь к музыке и вообще ко всем изящным искусствам.
Совершив все это, поехал принц на уединенный остров за той девушкой, которая была так добра к нему и оказала ему такую помощь; он взял ее себе в супруги, говоря:
– Она сдержала слово, и мне следует сдержать свое!
Также он отыскал и всех прежних обладателей волшебных предметов и доказал им свою благодарность заботой о них. Таким образом, его несправедливые поступки относительно их были совершенно заглажены.
Текст в современной орфографии воспроизведен
по изданию "Новыя сказки Л. Бехштейна".
по изданию "Новыя сказки Л. Бехштейна".
Пер. с нем. Е. П. Опаровской. Спб., А. Ф. Девріенъ, 1913 (2-е изд.).
Добавлены иллюстрации из немецких современных изданий
************************************
А вот оригинальное немецкое издание 1900 г.,
послужившее прототипом русскому сборнику:
ТИТУЛЬНЫЙ ЛИСТ
На нем можно прочесть, что иллюстрации в книге "Новых сказок Бехштейна" принадлежат Ф.Бергену, В.Клаудиусу, Федору Флинцеру, Й.Гертсу, Р.Гутшмидту, Р.Ляйнвеберу, В.Мону, У.Ротхангу, П.Шнорру, Хр.Фоттелеру, Александру Цику, В.Цвайгле.
Комментариев нет:
Отправить комментарий