 |
| Алларт ван Эвердингер. Рыболовные суда в гавани ************************* |
Heinrich Schmidt.
Klabautermann.
1849
******************
Лоцман /1/ Мартин Кох стоял, скрестив руки, на насыпи у дома паромщика в Бланкенезе /2/ и задумчиво смотрел на Эльбу. Рядом со старым опытным моряком находился Якоб, его младший сын, единственный, что остался у него от четырех сыновей. Трое остальных утонули на глазах у отца, а он ничего не мог сделать, чтобы спасти их. Ветер играл верхушками старых лип и гнал желтые листья, — последние, что виднелись еще тут и там на голых ветвях.
Наконец Якоб, которому наскучило праздно стоять молча, потряс отца за руку:
Наконец Якоб, которому наскучило праздно стоять молча, потряс отца за руку:
— О чем ты так задумался? Молчишь и молчишь. На Эльбе ничего особенного не видно. Она спокойна, и наше плавание должно быть удачным.
— Должно быть, так, — проворчал старик
— Либо посоветуем всем этим кораблям повернуть назад.
— Видно у Вас сегодня снова плохое настроение, — недовольно заметил сын. — Нельзя и слова сказать, как Вы начинаете бесконечно ворчать.
— Мальчик! — с нажимом проговорил старик и показал рукой на запад. — Разве ты не знаешь, что сегодня исполнилось ровно четыре года, как вон там на моих глазах утонули твои братья?
Якоб покраснел, его глаза наполнились слезами.
— Да, все три! Ганс, Николай и Кристоф. Рано утром в воскресный день они вышли в открытое море, и с тех пор я их больше не видел.
Старый моряк побледнел. Он прикрыл глаза рукой и тихо сказал:
— Господи, прости им грехи и даруй успокоение их душам.
Отец и сын стояли рядом, глядя в землю и не прерывая молчания. Северо-западный ветер задул сильнее: прилив постепенно усиливался.
Но вот из домика вышел паромщик Рорс, старый друг Мартина. На нем был коричневый дождевик, черная медвежья шапка натянута на уши. Еще с порога он закричал:
— Вперед! Сейчас самое время. Скоро отлив, и ветер дует на юг. Нельзя терять ни минуты!
— Я уже говорил об этом отцу, но с ним не сговоришься, — сказал ему Якоб и шепотом добавил:
Старый Рорс покивал головой:
— Кто только напоминает ему об этом..
Он положил Мартину руку на плечо и мягко проговорил:
— Оставь мертвых в покое. Они спят мирно.
— Оставь, оставь…Легко сказать, — повторил лоцман Мартин с глубоким вздохом и пожал своему другу руку.
Прилив закончился. Суда на Эльбе, до сих пор стоявшие на якоре, начали отплывать. Со стороны Ганновера уже был настоящий отлив. На эвере, которым совместно владели два старых приятеля, матрос поднял сигнальный флажок.
— Все на борт! — закричал Якоб. — Самое время!
— Ты снова уходишь в море, — проговорила девушка. — Трех дней не прошло, как ты вернулся. И за эти три дня я видела тебя всего два раза!
— Ты не должна плакать! — ласково сказал Якоб, обнимая ее. — Слезы не к лицу невесте бравого моряка. Поцелуй, меня, девочка, иди спокойно домой и молись, чтобы у меня все было хорошо! — и тогда через восемь дней мы снова встретимся.
— Или никогда! Ах, если ты разделишь несчастную судьбу своих братьев!
— Зачем думать о таких мрачных вещах? Время штормов прошло, погода устоялась. Приободрись, девочка! Если это плавание будет удачным, зимой сыграем свадьбу!
Тут с эвера раздались голоса старых моряков, зовущие Якоба на судно. Тот быстро высвободился из объятий девушки и поспешил на борт.
Якорь был поднят, большой парус натянут, и эвер быстро полетел по волнам. Якоб стоял на самом краешке кормы и смотрел назад, на берег, где его невеста Миеке махала им вслед платком. Он в ответ тоже помахал ей шляпой и громко прокричал ей «Ура!»
Отлив прекратился. Снова возвращался прилив, темнело, и северо-западный ветер дул с новой силой. Лоцманы перешли на более спокойное место у якоря. Пришло время ночной вахты. Якоб стоял на вахте первым, старый Рорс – вторым. Но не успел юноша отстоять и половину вахты, как к нему подошел его отец:
— Я достаточно спал сегодня и восемь часов отстою легко. Иди отдыхай.
*****
Старый лоцман ходил по короткой палубе взад и вперед. Веяло свежей прохладой. Одиночество не шло старику на пользу: грустные картины, омрачавшие его думы перед отплытием, снова вставали перед ним. Он глубоко вздохнул и вновь зашагал уверенными шагами по палубе, но покой не хотел возвращаться в его душу.
Прошло примерно полчаса, как на палубу поднялся старый Рорс:
— Хотел бы я посмотреть на того, кто сможет уснуть, когда ты барабанишь тут своими ногами! Чего тебе не хватает?
Мартин Кох вздохнул:
— Моих детей. Верни мне их назад! Я осиротел и бездетен.
— Бездетен? Разве у тебя не осталось хорошего сына, который растет тебе и всем людям на радость?
— Да, пока это угодно Клабаутерману!
— Клабаутерману? Какому Клабаутерману? Я думал, что ты достаточно разумен, чтобы верить в подобную чепуху.
— Чепуху? — вздохнул несчастный отец. — Я тоже так когда-то думал. Но мое горе научило меня думать иначе. (.......)
 |
| Алларт ван Эвердингер. Буря на море **************** |
— Как старый разумный человек может верить таким вещам? Может, много лет назад, люди и вправду так думали, но сегодня ни одному человеку до этого нет и дела.
— Почему же! Есть, — и больше, чем ты полагаешь. Короче, я сам видел этого морского духа.
— Ты? — переспросил недоверчиво Рорс и бросил на друга робкий вопрошающий взгляд
— Да, я! И поскольку кажется, что наступил мой судный час, ты будешь моим судьей. Слушай же меня внимательно, я исповедуюсь тебе и расскажу обо всем.
Рорс повиновался, поскольку последние слова его друга выбили его из равновесия. Он оперся подбородком на левую руку, а правую так сильно прижал к груди, как будто хотел заглушить громкий стук своего сердца. При этом он боязливо смотрел в тусклые глаза своего старого приятеля. И тот начал:
— Я всегда был бедным, никому не нужным горемыкой, и должен был порядочно крутиться, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Это не сильно удручало меня, и я каждой своей заботе и тревоге всегда делал какую-нибудь каверзу и не давал овладеть своей душой. Так в веселье и нищете я бы и закончил свои дни, если бы любовь не поселилась в моем сердце, и не сделала меня, бедного, несчастным навеки.
Я увидел его прелестную дочь Эльсбет в первый раз на ярмарке в Альтоне /8/. Отец забирал ее тогда из дома родственницы, где она продолжительное время жила, учась вести домашнее хозяйство. После того, как я увидал ее несколько раз, то почувствовал, что покой ушел из моей груди, и жизнь без нее для меня больше ничего не значит. И как только представился случай, я подошел к ней, и намекнул на то, что я нахожусь в дальнем родстве с ее отцом, а значит, и с ней самой. Она отвечала мне приветливо, и мы немного поговорили.
На другой день я отправился к старому Фьету. Я сам не понимал, как я отваживаюсь на такое: прийти в дом, где я ранее никогда не был, ведь старик относился ко мне, да и ко всем своим бедным родственникам, с нескрываемым высокомерием.
 |
| Алларт ван Эвердингер. Дом рыбака ********************** |
Я встретил его у двери дома, сидящим в беседке, и учтиво отвесил поклон. Он осмотрел меня с головы до ног и спросил, что мне от него нужно.
Я мало задумывался о том, что, собственно говоря, скажу старику при встрече. Поэтому при этом прямом вопросе я отчаянно покраснел, опустил глаза, как будто хотел найти что-то в траве возле ног. Напрасно я искал слова для объяснения, они не давались мне.
— Ну вот, снова это безмолвное попрошайничество, — пробормотал он. — Можешь не стараться, я никогда не подаю милостыню, кроме Рождественской ночи.
Моя честь была уязвлена, лицо запылало, и я твердо посмотрел ему в лицо.
Он сразу же стал очень приветлив и сказал, вставая:
Но уж точно не то, что случилось вскоре на самом деле: когда я через месяц снова вернулся домой, благополучно проведя до пункта следования английский барк /10/, Эльсбет с порога, громко рыдая, бросилась мне навстречу. Ее отец умер несколько дней назад от апоплексического удара, и накануне вечером его похоронили.
Время от времени я выходил на своем судне в море и кроме своих сыновей никого с собой не брал. Почему, я и сам не смог бы ответить. Я как бы избегал чужих взглядов. Однажды мы стояли на рейде близ Куксхафена /11/, собираясь на следующее утро выйти в открытое море, чтобы встретить там несколько кораблей, давно ожидавшихся здесь.
Мои сыновья ушли спать, а я все еще стоял в полночь на палубе и смотрел в ночное море. Вдруг меня пронизало какое-то мрачное ощущение. В тот же миг впереди на носу эвера что-то затрещало и захрустело, как будто сплющило весь буг /12/.
Я быстро поспешил туда, но на полпути вдруг остановился: я увидел, что возле брашпиля /13/ что-то шевелится. Это была небольшая фигурка, как бы сотканная из темноватого тумана, ростом не более человеческой ноги. Все ее суставы были настолько подвижны, что ни на мгновение она не могла оставаться спокойной, бесшумно качаясь в разные стороны.
— Смотри-ка, смотри-ка! Как все удачно. Мне как раз нужен надежный человек на мой новый эвер, который мне недавно построили. Если тебе это подходит, можешь сегодня и заступать на работу.
Конечно, мне это подходило! Мы зашли в дом и там ударили по рукам, я поставил свою подпись и остался на обед. И мне показалось, что новость о том, что я стал одним из членов семьи, для Эльсбет не была неприятной. Отныне я жил то в Северном море на своем новом эвере, то на суше в доме Фьета. С каждым днем Эльсбет становилась мне все дороже и дороже, да и она, казалось, тоже почти не могла обходиться без меня.
Однажды случилось так, что в море, у устья Эльбы, скопилось множество кораблей, лоцманов не хватало, и я, давно знавший местный фарватер, должен был провести по безопасному пути один из кораблей.
Я благополучно провел его из моря по Эльбе, и вне себя от радости снова вернулся в дом старого Фьета, который, благосклонно выслушав мой отчет, сказал:
— Я рад, что ты когда-то пришел в мой дом; кто знает, что может еще случиться, когда через год мы снова будем вместе.
Кровь бросилась мне в лицо, когда я понял, что он может иметь в виду.
После дней траура я женился на своей Эльсбет. Целых шесть лет мы жили счастливо. Жена родила мне трех здоровеньких мальчишек, а в первое утро седьмого года подарила мне четвертого, Якоба, и умерла у меня на руках. Добрая женщина жила только для меня и детей. Она никогда не укоряла меня, что я был беден, в то время, как она была богата. Казалось даже, что все, в чем она нуждалась, было только мое доброе отношение к ней.
Я же, особенно поначалу, пользовался принадлежавшим ей капиталом с некоторой осторожностью. Но постепенно заговорила моя мужская гордость, и я пожелал принести в наш дом столько же денег, сколько принесла нам моя жена. Я пустился в разные авантюры, но удача не хотела улыбаться мне. Чем чаще мои планы кончались крахом, тем больше я старался: как будто мой ангел-хранитель отвернулся от меня, уступая место дьяволу стяжательства и жадности.
Я часто ссорился с Эльсбет, шумел по пустякам и был, по правде говоря, неприветливым, угрюмым малым. Я причинил своей жене много горя. И вот она умерла, и мне стало горше в десять раз.
Разделив все наше имущество между собой и детьми поровну, я обнаружил, что с тем, что причиталось мне, я не смогу жить так привольно, как жил до сих пор. Мне и в голову не приходило, что надо себя как-то ограничить, поэтому я продолжал вести ту же бездумную жизнь, что и раньше.
Каждый месяц я пытался хоть как-то экономить, но у меня ничего не получалось. Вот прошла пара лет, и была растрачена не только моя доля наследства, но частично и деньги детей. Мои сыновья подрастали и бросали мне злые упреки, требуя, чтобы я возместил им их часть наследства. Я защищал себя от них, бранясь и неистовствуя, но втайне строил план за планом, как умудриться выполнить их требования, найдя щедрый источник денег, который не помешал бы и мне. Но все понапрасну.
Мои сыновья ушли спать, а я все еще стоял в полночь на палубе и смотрел в ночное море. Вдруг меня пронизало какое-то мрачное ощущение. В тот же миг впереди на носу эвера что-то затрещало и захрустело, как будто сплющило весь буг /12/.
Я быстро поспешил туда, но на полпути вдруг остановился: я увидел, что возле брашпиля /13/ что-то шевелится. Это была небольшая фигурка, как бы сотканная из темноватого тумана, ростом не более человеческой ноги. Все ее суставы были настолько подвижны, что ни на мгновение она не могла оставаться спокойной, бесшумно качаясь в разные стороны.
— Мартин Кох! Мартин Кох! — послышался голосок, настолько тонкий, какого я никогда не слышал у людей. Дрожа, я сделал пару шагов вперед.
— Мартин Кох! — раздалось снова, и с большим усилием я выдавил из себя:
— Кто ты? Что ты хочешь?
— Клабаутерман — мое имя, и бояться меня ты не должен. Будь осторожен! Зло уже овладело твоим сердцем и взяло тебя на абордаж. Разорви эти путы и спаси свою бессмертную душу.
Едва прозвучали эти слова, как черное существо исчезло. От страха у меня шевелились волосы на голове, и сдвинуться с места я был не в силах. Когда я снова пришел в себя, я ринулся к тому месту, где увидал Клабаутермана, но там уже никого не было. Охваченный ужасом, я оставался на палубе один до рассвета, пока ко мне не поднялись мои мальчишки, удивляясь, почему я их не разбудил, чтобы они сменили меня.
Я был слишком взволнован, чтобы разговаривать, и просто велел им поднять якорь. Около полудня мы увидали корабль, едва державшийся на воде. Он пережил сильный шторм, который забросил его далеко от всех судоходных путей.
Мы подобрали наш парус, чтобы уменьшить на него давление ветра, увеличивая маневренность, и поплыли навстречу кораблю, который находился у нас с наветренной стороны. Подплыв на достаточно близкое расстояние, я подготовился, чтобы перейти на борт этого трёхмачтового корабля, шедшего под датским флагом, своим же сыновьям я велел держаться поблизости от него. И как только я вступил на палубу датчанина, все лица моряков расцвели улыбками, а капитан встретил меня с такой сердечностью, что я посчитал себя в тот момент каким-то небожителем и начал размеренным голосом отдавать приказы, которые моментально начали исполняться.
Последнее сообщение так взволновало меня, что я приложил все усилия, чтобы остаться спокойным и не выдать своего волнения. Мы посовещались с капитаном о том, что нужно будет делать, если ночью опять начнется шторм той же силы, что и раньше. Я посоветовал ему на случай экстренного ухода с судна, — поскольку не мог дать никаких гарантий безопасности, — держать при себе все самое ценное, в том числе и все судовые документы.
Капитан был со мной согласен, упаковал судовые бумаги в жестяную коробку, закрыв ее самым тщательным образом, вытащил откуда-то три больших денежных мешочка, в которых находилось золото. Один он пристегнул себе на пояс, другой передал на хранение мне, а третий отдал своему сыну, исполнявшему на судне обязанности помощника штурмана. Так, в величайшем возбуждении, мы встречали наступление ночи.
Дьявол, что полностью овладел мною, подсказал и способ, как завладеть переданным мне золотым мешочком. Я приказал боцману оставить рулевое весло и сам взялся за таль. Юго-восточный ветер задул сильнее, начинался стремительный отлив, и это заставляло нас уходить все дальше на север, в море.
Вместо того, чтобы оказывать максимальное сопротивление шторму, подыскивая место для якорной стоянки, я позволял кораблю плыть все дальше и дальше. А отдавая морякам различные команды, я постоянно занимал их работой, чтобы они не могли следить за мной. Мои сыновья держались поблизости от нас. Ночь становилась все темнее, на воду лег плотный туман, волны бросали на палубу песок со дна. Я нарочно так долго уводил корабль прочь от всех судоходных путей, что сейчас и сам не знал, где мы находимся. Мое сердце сильно стучало, на лбу выступили капли пота.
У капитана, который долгое время смотрел на меня, наконец не выдержали нервы, и он подскочил ко мне. Схватив мою руку, он закричал:
— Лоцман! Все ли ты сделал, что подобает честному человеку? Можешь ли ты, утверждая это, предстать пред нашим Спасителем? Не будет ли в этот миг отягощать твою совесть смерть четырнадцати безвинных человеческих душ?
В это мгновение с носа корабля раздался крик:
У капитана, который долгое время смотрел на меня, наконец не выдержали нервы, и он подскочил ко мне. Схватив мою руку, он закричал:
— Лоцман! Все ли ты сделал, что подобает честному человеку? Можешь ли ты, утверждая это, предстать пред нашим Спасителем? Не будет ли в этот миг отягощать твою совесть смерть четырнадцати безвинных человеческих душ?
В это мгновение с носа корабля раздался крик:
— Пожар с наветренной части!
Вскоре к капитану подбежал его сын. Лицо его было бледным, он дрожал от возбуждения:
Вскоре к капитану подбежал его сын. Лицо его было бледным, он дрожал от возбуждения:
— Там пожар! С другой стороны тоже!
Сейчас о спасении нечего было и думать, поскольку мы были беспомощны перед штормом, что гнал нас впереди ветра. Наступила общая суматоха, все пронзительно кричали что-то, нельзя было разобрать ни слова. Я же проклинал свое легкомыслие и принял твердое решение спасти корабль во что бы то ни стало. Но было уже слишком поздно. Когда я поднял руль, форштевень /15/ уже застрял в морском грунте.
 |
| Алларт ван Эвердингер. Морской шторм на море в устье Шельды ************************** |
Корабль с размаху остановился с такой силой, что у него развалился киль /16/ и со всех сторон в него хлынула вода.
Как только капитан убедился, что корабль погиб, он пересел вместе со своим сыном и девятью матросами в большой бот и отчалил в море. Шлюпку еще раньше разбило волнами, и я так бы и закончил свои дни прямо на месте своего преступления, если бы на рассвете к нам не отважились подплыть мои сыновья, которые сняли с обломков того, что некогда было кораблем, меня и еще нескольких матросов.
Когда все мы высадились на берег в Куксхафене и я наконец оказался наедине с моими сыновьями, то ничего не рассказал им о том, что совершил. Но я отстегнул от пояса мешочек и высыпал перед ними золото. Вскоре мы узнали, что бот, на котором находился капитан со своим сыном, прибило к берегу, и в нем были найдены их мертвые тела. Отныне мы стали считать золото нашей собственностью и приняли решение никогда в будущем также не упускать такой возможности разбогатеть.
На следующий день мы снова вышли в море и громко радовались там нашей удаче. Снова бушевала непогода. Вдруг в море мы увидели датский барк, который трепал шторм. Мы поплыли к нему и через четверть мили увидали еще и американское судно, тоже находящееся в плачевном положении. От радости мы не могли решить, к кому плыть вперед. И вдруг я услышал тихий голос: «Мартин Кох, я покидаю тебя!» и сразу же увидел черную туманную фигурку, которая скользнула в море с носа нашего эвера. Уже знакомый ужас вновь охватил меня; я едва удержался на ногах.
Постаравшись взять себя в руки, я направил наш эвер к датскому судну, которое я взял на себя, велев своим сыновьям плыть к американцу. Я просто боялся кого-то из этих двух упустить. Сыновья были того же мнения: они подобрали парус и взяли курс на американское судно.
Вдруг сбоку поднялась огромная волна и покатилась прямо на эвер. Парус зачерпнул воды, и в одно мгновенье волны утащили судно в морские глубины. Я громко закричал. Капитан испуганно спросил, что случилось, а узнав, в чем дело, попытался меня утешать. Мое сердце разрывалось от боли, с огромным трудом я заставил себя уйти с того места, где стоял, взялся за рулевое весло и направил барк в устье Эльбы. С громко бьющимся сердцем, сухими горячими глазами, которые уже не могли плакать, я добрался домой. Первым делом я схватил все неправедно добытое мною золото и утопил его в пучине морской в первый же мой выход в море. С тех пор я держался подальше от всякого зла, но очень хорошо знаю, что долголетнее раскаяние еще не очистило меня от моих грехов. Мой час настанет, и Господь призовет меня к ответу. Я покоряюсь его воле.
 |
| Алларт ван Эвердингер. Вид на Харлем со стороны Спарны ********************************** |
Так закончил Мартин Кох свой рассказ. Старый Рорс мерил быстрыми шагами взад и вперед палубу. Он не мог примириться с мыслью, что не сможет отныне по-прежнему относиться к своему старому другу, сделавшемуся корыстолюбия ради презренным преступником.
Наступил день, взошло солнце. На судне готовились выйти в открытое море. Старики не разговаривали друг с другом. Новый день, светивший им в лицо, еще больше разобщил их. Якоб, немало удивленный этим, подходил с расспросами то к одному, то к другому, но без толку: они не хотели отвечать на его вопросы.
Когда наступила ночь, Мартин Кох вызвался стоять первую вахту и предложил всем отправиться спать, поскольку, по его словам, сам заснуть не мог. Но и Рорс не смыкал глаз. Он молился за своего заблудшего друга. Подняться к нему на палубу у него не хватало духа. Рассказ, который он слышал прошлой ночью, тяжестью лежал на его сердце. С трудом ему удалось задремать, и он увидел во сне, как наяву, что Кох подходит к нему, умоляюще протягивая руки. Рорс вскочил и дико огляделся. Все было тихо. Слышен был только плеск волн о борт судна. Охваченный нехорошим предчувствием, Рорс выбежал на палубу. Она была пуста. Ветер улегся, море слегка волновалось, на небе светила полная луна. Старый моряк позвал своего друга, но ответа не получил. Вблизи мачты он нашел записную книжку лоцмана, на последнем листке которой было написано: «Прощайте!»
Осторожно Рорс сообщил сыну известие о смерти его отца. О причинах он умолчал. В записной книжке покойного было подробно указано все, что было приобретено честным путем, и все, что – нет. К последнему относился и премиленький домик, который Кох построил на украденные деньги и с которым никак не мог расстаться.
Судно уже плыло вверх по Эльбе, моряки обогнули косу у Шулау, и перед ними вдруг открылся прекрасный вид на Бланкенезе, которое они оставили так недавно. С каким чувством боли смотрел на родные места Якоб!
Тут разразилась страшная гроза: гремел гром, сверкали молнии, лил нескончаемый дождь.
Ветер гнал судно с большой скоростью по приливным волнам. Непогода усиливалась. Тут Рорс спустил парус, Якоб перебросил через борт якорь, и судно встало вопреки всем штормам и течениям.
Черное облако клубилось между горами. И вдруг молния ударила в дом старого Коха, и в один момент он выгорел вплоть до фундамента. Увидав это, Рорс, глубоко потрясенный, отвернулся и сложил руки в молитве.
***
Спустя восемь дней там, неподалеку от руин отцовского дома, в старом соборе, звучал торжественно орган, люди праздновали свадьбу Якоба и Миеке, и старый Рорс соединил руки счастливых новобрачных.
Источник: Генрих Шмидт, 1849
"Легенды и сказки о моряках".
"Легенды и сказки о моряках".
Сокращенный перевод
с нем. Тат.Коливай
с нем. Тат.Коливай
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Лоцман — моряк, хорошо знающий данную
береговую обстановку и местный фарватер (судоходный путь) и проводящий по нему
морские или речные суда, особенно в местах, представляющих опасность.
2. Бланкенезе — поселок на окраине Гамбурга
3. Кильский канал. После объединения Германии в
1871г. город Гамбург становится её главными «морскими воротами в мир». Открытие
в 1895г. Кильского канала дополнительно повысило привлекательность Гамбургского
порта, поскольку канал стал обеспечивать прямую связь с Балтийским морем.
4. Эвер – в старину грузовое одномачтовое
плоскодонное судно
5. Миеке – голландское женское имя, один из
вариантов имени Мария.
6. Шулау – район г.Ведель в Шлезвиг-Гольштейне
7 Ноймюлен (Neumühlen) – паромная станция в
Гамбурге — Альтона
8.
А́льтона — один из семи районов города
Гамбурга. Расположена на правом берегу реки Эльба. Альтона была основана в 1535
году как рыбацкая деревня. Вплоть до конца 19 в. здесь проводились ежегодные
рыбные ярмарки.
9. Диалектное «Vetter» не указывает на точное родство, а
обозначает обращение к дальнему родственнику.
10. Барк — большое парусное судно с прямыми
парусами на всех мачтах, кроме кормовой (бизань-мачты), несущей косое парусное
вооружение. Число мачт барка — три и более (двухмачтовые парусники называются
бригантинами).
11. Куксха́фен — город в Германии в устье Эльбы
(земля Нижняя Саксония).
12. Буг — носовая часть корабля
13. Брашпиль, якорная лебёдка с горизонтальным
валом
14. St. Croix (Сент-Круа, Санта-Круз) – остров в Карибском море, в гряде Виргинских островов
(США). Открыт Х.Колумбом в 1493г. Остров принадлежал Датской Вест-Индской торговой
компании. В 1916 г. Дания продала свои вест-индские островные владения Соединенным
Штатам Америки.
15. Форштевень — в данном случае деревянная
балка в носу корабля, которая в нижней части переходит в киль.
16. Киль — нижняя балка, проходящая посередине
днища судна от носовой до кормовой его оконечности для обеспечения прочности
корпуса.
17. Вангероге — остров в Германии, один из
Фризских островов.
ЧИТАТЬ:
КЛАБАУТЕРМАН — КОРАБЕЛЬНЫЙ ДУХ С БЕРЕГОВ БАЛТИКИ
КОПИРОВАНИЕ/ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ ТЕКСТА ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО С СОГЛАСИЯ
АВТОРА
*****
Комментариев нет:
Отправить комментарий