Впрочем, надо признать тот факт, что сам писатель свое знаменитое детище не любил. “Нет, и даже не однофамилец”, — шутил он, когда его спрашивали об авторстве Хоттабыча.
"Между прочим, "Хоттабыч" - это только одна из его книжек, причем не лучшая.
- Это Вы так думаете?
- Это его мнение. .. А любимая его книжка, наверное, "Голубой человек". Фантастическая история о юноше, который попадает в прошлый век. Он "голубой", в смысле "ультраположительный", тогда это слово не имело сегодняшнего подтекста..."
Действие романа начинается в 1959 году. Юра Антошин, молодой человек 19-ти лет от роду, собирается отметить старый новый год с любимой девушкой. Но всё в этот день идет не так, и, поссорившись со всеми близкими, он, чтобы убить время, пошел в кинотеатр на вечерний сеанс, затем случайно поскользнулся на улице, потерял сознание и очнулся уже в России 31 декабря 1893 года...
И хотя это та же самая Москва, та же самая Большая Бронная, и вокруг все так же кипит жизнь, но с нею комсомолец конца 50-х Юра знаком лишь понаслышке, теоретически. Он, так же, как и старик Хоттабыч из знаменитой повести-сказки, — "попаданец", и переносится из своего привычного мира в невозможные для себя обстоятельства мира другого.
Юрий Антошин в своем 1959 году — студент-заочник и рабочий транзисторного цеха на московском заводе. В политкружке он получил прозвище «историк-марксист» за отличное знание истории ВКП(б). И вот в одно мгновение он лишается всего, чем жил до сих пор, и становится Егором Антошиным, "Рязанью косопузой", деревенским парнем, только что приехавшим в Москву на заработки и нашедшим себе приют в углу за занавеской у родственников – тетки Ефросиньи и ее мужа, сапожника Степана. Но, конечно же, пересказывать сюжет было бы неправильно: теряется интрига. ))
Роман отличается замечательно выписанными, достоверными портретами людей той эпохи. Здесь и еле сводящий концы с концами сапожник Степан, и его боевая красавица-жена, и рыжеволосая умненькая дочка Шурка, и швея Дуся — наивная и добрая девушка, и вечно пьяный и омерзительный Сашка Терентьев, выгнанный за пьянство из шпиков /2/...
Вот сцена разговора Антошина и его приятеля, рабочего Фадейкина, с лакеем Евдокимовым, ищущим место. Она великолепна.
" — Блеманже ел? — неожиданно спросил Евстигнеев Фадейкина.— Нет, — сказал Фадейкин. — Это что такое — блеманже?
— А ты? — обратился Евстигнеев к Антошину, оставив без ответа вопрос Фадейкина.
— И я не ел,. — сказал Антошин.
— А я ел!.. А что такое блеманже тебе известно?
— Кажется, такое сладкое блюдо? — ответил Антошин.
— Не можешь ты быть лакеем! — удовлетворенно заметил Евстигнеев.
— Это почему? — удивился Антошин.
— Был бы ты настоящим лакеем, ты бы сказал: "Нет, не знаю. Позвольте мне, дураку неумытому, просветиться, узнать". Тем самым ты бы мне доставил удовольствие, поднял бы меня над собой и своего достиг бы. Поскольку тогда у меня к тебе было бы хорошее чувство, а ведь ты во мне нужду имеешь. Понятно я говорю?
— Понятно, — сказал Антошин.
— Блеманже — это такое сладкое блюдо, которого ни тебе, ни тебе, мастеровщине немытой (Евстигнеев ткнул пальцем в Фадейкина), не то что кушать, попробовать даже и то не придется. А я кушал. Теперь, скажем, — продолжал Евстигнеев, всё более и более распаляясь, — ели вы куриные котлеты, называются "де валяй"? Обратно, котлеты пожарские, котлеты марешаль, котлеты министерские, котлеты "Палкин", беф а-ля Строганов, салат "Оливье", салат провансаль, паштет страсбургский, осетрину паровую, осетрину жареную, осетрину заливную, севрюгу, балыки всякие, суп черепаховый, суп консоме, суп крем, икру паюсную, икру зернистую, икру китовую, которую кит мечет... Да вы даже названий таких не знаете и знать никогда не будете, и дети ваши знать не будут, и внуки, и правнуки. А я ел! В агромадном количестве ел. Иной раз уже и дышать нету никакой возможности, а ешь, давишься, через силу глотаешь. Хлопнешь для скользкости чарочку шампанского или, скажем, портвейнцу и снова ешь. А почему? Во-первых, ужасно как вкусно. Во-вторых, — даровое, понятно это вам, серое вы мужичье, да-ро-во-е!.. Всё непокупное, все даровое! Сколько на столе остается — все мое! Во!.. А вам до гробовой доски только и жрать что щи да кашу, кашу да щи, редьку с квасом да квас с редькой. Ну, и еще тюрю.."
Лагин наделяет своих героев чудесным московским говором, каким сейчас уж никто и не владеет:
"— Тебя за чем посылали, ирод? Тебя за огурцами посылали, а ты что купил? Ежели это огурцы, то где ихняя хрусткость? Четыре копейки коту под хвост!"
"— Я тебе сразу полтинник отвалю... Даже целковый... Желательно тебе получить такую сумму денег? "
"— Не могу я успокоиться от такой кошмарной жизни! — бубнил на одной, невыносимо скучной ноте Лидочкин голос. — Какая моя жизнь? Разве меня так кормить надо? Я что же, получается, зря прогимназию кончала?.. Полковой адъютант меня на выпускном балу богиней называл, а вы мне, мама, постные щи подаете!"
А как вам такое выражение:
"После обеда её неудержимо тянуло соснуть, поэтому в будущем она обещала отлежаться в роскошную женщину.."
И замечательное доскональное описание старой Москвы конца XIX века! Здесь на опекушинский памятник Пушкину, еще не передвинутый на нынешнее место, смотрит еще не снесенная колокольня Страстного монастыря, и только-только возведены архитектором Померанцевым и инженерами Шуховым и Лолейтом Новые Верхние торговые ряды, что ныне называются ГУМом; еще стоит на Тверской Заставе Триумфальная арка и идут богомольцы к Иверским воротам поклониться знаменитой чудотворной иконе.
"... памятник Пушкину стоял теперь на своем первоначальном месте, в самом начале Тверского бульвара. По левую руку бронзового Пушкина, в знакомом трехэтажном доме с нелепым бельведерчиком, поблескивала большими цветными шарами знакомая ему с детства аптека. Но теперь она принадлежала не государству, а хозяину, частнику. По правую руку, на внутреннем проезде Тверского бульвара, где потом был многоэтажный дом с магазином "Армения" на углу, высилась церковь святого Дмитрия Солунского с красивыми широкими ступеньками. А там, где Антошин привык видеть новый, просторный сквер с фонтанами у памятника Пушкину, закрывала горизонт приземистая громада женского Страстного монастыря, окруженная толстой округлой крепостной стеной, из-за которой там и сям торчали голые верхушки деревьев..."
По повести Лагина можно изучать географию старой Москвы, да и не только географию. Нет сомнения, что автору было дело до всех деталей. Если его герой поднимает валявшуюся на Тверском тротуаре возле скамейки "Ведомости Московской городской полиции" от 1 января 1894, то можно быть уверенным, что автор сам держал в своих руках именно этот номер, и что действительно накануне обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев произведен в статс-секретари, товарищу министра народного просвещения князю Волконскому пожалован орден Александра Невского с бриллиантами, а в Императорском Малом театре "представлено будет "Аррия и Мессалина", трагедия в 5-ти действиях в стихах, Адольфа Вильбрандта".
Лагин досконально изучил тот материал, который изложил в книге. В ней масса бытовых подробностей той безвозвратно ушедшей эпохи. Да, собственно, многое от старой дореволюционной Москвы он успел застать еще в 20-х годах, когда переехал сюда из Минска. В романе "Голубой человек" автор на бытовом уровне сталкивает в лоб два мира и две правды и пытается (не принимая ничьей стороны) посмотреть, что из этого получается. При том, что будущее ему, писателю, уже известно. Как и известно оно и главному герою книги.Эта книга менее всего похожа на агитроман. Даже историю становления ВКП(б) писателю удалось сделать неожиданно интересной. Здесь действуют социалисты, марксисты, простой рабочий люд, шпики, полицаи, дворники, купцы, революционеры, дворяне и даже проститутки. Кого тут только нет! У Лагина получилась уютная история про старую Москву, быт и людей, ее когда-то населявших.
--------------
Давайте и мы на несколько мгновений перенесемся в то время. Вот первая видеосъемка Тверской улицы, сделанная в 1896 году проекционным аппаратом фирмы Люмьер /3/.******************
ПОСЛЕСЛОВИЕ
После выхода книги "Голубой человек" Лагин проживет еще 13 лет, но больше ничего не напишет.Он оставил нам множество сатирических памфлетов, обширный цикл "Обидные сказки"/4/, фантастические повести "Атавия Проксима", "Съеденный архипелаг", "Эликсир Сатаны", "Майор Велл Эндъю" и многие-многие другие. Но если бы его литературное наследие ограничивалось всего лишь "Стариком Хоттабычем" и "Голубым человеком", и тогда Лазарь Иосифович Гинзбург заслуживал бы нашей благодарной улыбки и долгой памяти.
 |
| Витебск. Памятник старику Хоттабычу ****************** |
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Как верно заметила дочь писателя, в конце 50-х годов с определением "голубой" возникали совсем другие ассоциации: "светлый, радостный, праздничный"...Чтобы справиться с растущим объёмом заявок, они прибегли к системе концессий, при которой заказчики брали напрокат проекционные аппараты, а представители компании Люмьеров их монтировали на местах и проводили сеансы, с передачей 60 % от сборов авторам «Синематографа». В первой половине 1896 года демонстрации новой технологии прошли в Лондоне, Риме, Кёльне, Женеве, Мадриде, Санкт-Петербурге, Москве и Нью-Йорке, в сентябре — в Мельбурне, а в январе 1897 года — в Японии.
4. Особенно яркие "Обидные сказки" появились в годы Великой Отечественной войны, когда Лагин, работая в политуправлении Черноморского флота, вел юмористический раздел "Рында" в газете «Красный черноморец».Много раз газета печатала его сказку «Чудо-бабка» с продолжением, которую краснофлотцы очень любили, ибо события происходили совсем рядом, близ Севастополя, в таком узнаваемом месте, как Мекензиевы горы. Это западная оконечность внутренней гряды Крымских гор, заканчивающаяся у Севастополя.
"Была где-то за Мекензиевыми горами высотка, а за высоткой блиндаж, а в том блиндаже сидел немецкий полковник по имени барон Эгон фон Фанфарон, который ужасно нервничал, потому что ему до смерти хотелось стать генералом. В сердцах схватил первое, что под руку подвернулось, и шваркнул об пол. Это было как раз старинное зеркальце, которое он сам себе подарил на память о Бахчисарайском дворце..."
Звякнуло зеркальце об пол, и вдруг откуда ни возьмись возникла перед бароном старуха в богатой шелковой робе системы «шаровары»! И оказалось, что это чудо-бабка, прикомандированная к этому зеркальцу, и должна она желания владельца зеркальца выполнять...
Бабка трудилась честно, и по заказу барона организовала ему и поросеночка с хреном под русскую водочку, и от обстрела советской батареей, что за Мекензиевыми горами располагалась, спасла..
Впрочем, пересказывать эту сказку дело неблагодарное: она невелика, а в "Черноморском комсомольце" всю войну печатались ее многочисленные продолжения. Прочитать ее можно по ссылке ниже.
А вот другая "обидная сказка". "Страхи-ужасы" (1942). Ее подтекст был сразу же понятен каждому солдату.
"Сколько про этого Змея разговору было – ужас! И громадный он, этот Змей! И глаза у него, как колеса! И зубы у него, как сабли! И жалит он сразу и жалом и хвостом! И столетние сосны он одним взглядом сжигает! И еще к тому же сразу всех заглатывает, кто попадется! Находились даже очевидцы, которые будто бы сами видели собственными глазами этого самого Змея-Горыныча и будто он до того громадный, что даже вспомнить страшно.
Сорока, как только про этого Змея услыхала, сразу же вещи свои запаковала в чемоданчик, вспорхнула с верхушек сосны на землю и сняла у крота полноры с голландским отоплением... Дрова хозяйские.
Устроилась сорока на новой квартире, отдохнула маленько, подкрепилась чем могла и вылезла на крылечко поделиться впечатлениями...
А тут как раз заяц подошел, ушами прядет. Почтенный такой, многосемейный, не сорванец какой-нибудь. Вечерком морковку-другую съест, на балалаечке для собственного развлечения потренькает и рад.
«Я, – говорит, – заяц нормальный, звезд с неба не хватаю, прямо скажу: не общественник. А поскольку где-то за тридевять земель будто бы Змей-Горыныч свирепствует, то я себе поставил задачу: главное для меня, я так считаю, в текущий момент – это выжить. Всех зайцев Змей-Горыныч не проглотит. Авось, меня как раз и не заметит. Я заяц некрупный. А если, в крайнем в крайнем случае, он меня и заглотнет, так я по своей мизерной комплекции вполне свободно через черный ход у него и проскользну. Помоюсь хорошенько и снова жив-здоров..». ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ.
Комментариев нет:
Отправить комментарий