ЭСАЙАС ТЕГНЕР (Esaias Tegnér)
Пересказ и вступительная статья
Василия Петровича Авенариуса
Вступление
Лет тысячу и более тому назад, когда на юге Европы науки и искусства достигли уже довольно высокого развития, когда яркий свет христианства разливался все далее на север, на крайнем севере, в Скандинавии /1/ (тогдашней Нормандии), народ блуждал еще во мраке первобытного невежества и идолопоклонства.
Франкам и римлянам дикие обитатели севера, называвшиеся норманнами /1/, были известны только по их дерзким набегам: нагрянет на цветущее южное побережье в легких ладьях своих, с боевым криком, стая северных варваров, заберет с собой все, что поценнее, да и скроется опять из виду. Неудивительно, что благовоспитанным, изнеженным южанам эти непрошеные гости представлялись разбойниками, извергами, чуть не исчадием темной силы. Но были ли они таковы на самом деле?
Сохранившиеся до нас народные сказания скандинавов рисуют нам их в совершенно ином виде.
Из трех нынешних государств скандинавских: Норвегии, Швеции и Дании, первое место в ту пору занимала Норвегия. В ней горы были выше и круче, леса гуще и богаче всяким зверьем, реки быстрее и обильнее всякою рыбой. Всею западною стороной своей она прилегала к открытому морю, где была изрезана бесчисленными скалистыми бухтами. Резкость полярных ветров умерялась в ней теплыми струями обмывавшего ее Гольфстрима. Суровой, но величественной природе соответствовало и выросшее среди неё племя. Охота, рыболовство, скотоводство и, отчасти, земледелие составляли занятие норманнов в мирное время. Но близость открытого моря, естественно, должна была развить в них дух отваги и предприимчивости, а восторженные песни скальдов /3/ не могли не воспламенять молодого поколения к таким же подвигам на морском раздолье. И вот, снаряжались быстролетные ладьи-корабли, с вооруженным с головы до ног, бесстрашным экипажем, -- и горе иноземцам, к берегам которых приставал этот грозный флот!
Но то не были простые пираты, завзятые грабители чужого добра. То были бойцы-удальцы, которым, во что бы то ни стало, нужно было развернуть свою богатырскую мощь, показать свою молодецкую удаль. Для южан, понятно, удальцы эти не могли быть ничем иным, как врагами, разбойниками; для самих же норманнов благодатный юг отнюдь не был враждебным краем, а лишь желанным поприщем для боевой силы. Между собой они были сплочены самой тесной дружбой, неизменной верностью; для общего дела они, не задумываясь, проливали свою кровь, безропотно отдавали свою жизнь. Возвратившись же из странствия под родную кровлю, каждый из них обращался по-прежнему в мирного гражданина, в доброго семьянина.
Страна норманнов была разбита на несколько мелких, независимых друг от друга государств. Массу населения составляли бонды /2/, крестьяне, свободные земледельцы.
Конунг, король, избирался ими же на тинге, народном вече. Обстановка королевского двора норманнов была довольно схожа с известною нам из родных былин обстановкой княжеского двора Владимира-Солнышка. Подобно киевскому князю, окруженному всегда своими князьями да боярами, и короли норманнские имели свою свиту из ярлов, графов. В столовой королевской, точно так же, как и в гридне княженецкой, шли веселые пиры богатырей могучих, раздавались песни скальдов-загусельщиков. Из всех игр как там, так и здесь, самой излюбленной были шашки-шахматы. Между добрыми молодцами и там, и здесь заключались побратимства на жизнь и смерть, с тем лишь различием в обрядности, что богатыри киевские, как исповедовавшие уже христианство, менялись наперсными крестами, витязи же норманнские, верные древнему языческому обычаю, смешивали кровь свою, выпуская ее из ладони на землю в одну общую ямку. Такое же сходство было и в сказочно -- замысловатой форме кораблей тех и других, с тою лишь опять разницей, что у язычников-норманнов форма эта прямо обусловливалась их фантастическими верованиями. Отцом богов почитался у них всемудрый Один, начало духовной силы, тогда как громовержец Тор был началом силы телесной. Но самым любимым богом их был сын Одина, Бальдер, бог добра и света, равно прекрасный и духом, и телом. Ему воздвигались самые пышные храмы, ему приносились самые обильные жертвы. Глубокая, младенчески-простодушная вера в конечное торжество добрых сил над злыми, руководившая всеми действиями норманнов, проникает насквозь и все их народные сказания, озаряя их мистически-волшебным светом.
Как наши родные киевские былины давным-давно забыты на месте их зарождения и помнятся еще только на далеких окраинах нашего отечества, в губерниях Олонецкой, Архангельской, Пермской и сибирских, также точно и саги -- сказания скандинавов -- сохранились единственно на отдаленном острове Исландии. Написаны они там еще 800 лет тому назад, под названием Эдды. Из всех же этих саг наиболее поэтична "Сага о Фритьофе", записанная в первый раз там же, в Исландии, в конце XIII или в начале XIV века. Герой этой саги, Фритьоф /4/ , жил, как полагают ученые, в конце VII или в начале VIII столетия. Рассказана сага частью прозой, частью стихами. Несмотря, однако же, на все её достоинства, она едва ли получила бы всемирную известность, если бы знаменитейший из шведских поэтов Тегнер /5/ не переложил ее на современный шведский язык, переработав ее от начала до конца и создав, таким образом, как бы совершенно новую поэму. Каждая из 24-х песен Тегнеровой поэмы написана своим особенным стихотворным размером, наиболее соответствующим её содержанию, и, по своей музыкальности, большая часть этих песен положена даже на музыку. Напечатанная в первый раз в 1825 году, поэма в первые же пятнадцать лет выдержала в Швеции шесть изданий. Но круг её почитателей не ограничился Швецией: она вскоре была переведена почти на все европейские языки, в том числе на немецкий язык не менее пятнадцати раз. На русский язык перевод ее, в 1841 году, академик наш Я. К. Грот, и сделал он это так мастерски, что первоклассный критик наш В.Белинский, столь строгий к посредственным произведениям, отозвался о ней в самых восторженных выражениях:
"Какие величественные образы, какая сила, энергия в чувстве, какая свежесть красок, какой дивно-поэтический колорит! Это совершено новый, оригинальный мир, полный бесконечности, величавый и сумрачный, как даль океана, как вечно суровое небо севера, опирающееся на исполинские сосны..."
В предлагаемом прозаическом пересказе пришлось нам поневоле ограничиться сжатою передачей содержания поэмы, опустив значительную часть прелестных мифологических сравнений и картин бытовой обстановки норманнов. Но чтобы дать нашим читателям хотя бы некоторое понятие о стихотворных красотах поэмы, мы позволили себе одну песнь ("Искушение Фритьофа") привести почти целиком в стихотворном переводе академика Грота.
В.П.Авенариус
I. ФРИТЬОФ И ИНГЕБОРГА
На земле Гильдинга, вольного бонда, выросли рядом деревце и цветочек: стройный дубок и нежная роза. Дубок тот был Фритьоф, та роза -- Ингеборга.
Как счастлив был Фритьоф, когда выучился рунам! Он мог учить им Ингеборгу.
Как любо ему было, наставив парус, скользить с нею по глади вод! При всяком повороте она так весело била в ладоши.
Со столетних дерев снимал он ей птичьи гнезда, с неприступных скал живых орлят. И первую землянику, и первый колос все приносил он ей, подруге своих детских игр.
Бурный ли поток заграждал им дорогу -- он брал ее на руки и, обвитый её милой ручонкой, смеясь переносил ее через пучину.
Но промелькнуло детство и мальчик стал юношей, девочка девой. По дням пропадал Фритьоф в лесной глуши; без копья, без меча ходил один на медведя. Грудь с грудью бился он со страшным зверем, пока не одолевал его. Раненый возвращался он домой с кровавой добычей и клал ее молча к ногам Ингеборги. А она распевала славные песни старины и искусною рукой ткала на ковре картину его смелого боя.
Кто же были они, эти питомцы крестьянские?
Ингеборга была дочь самого короля Бела; Фритьоф сын вольного крестьянина, ближайшего советника и соратника королевского, Торстена Викингсона. Старый Гильдинг, известный по целому царству своею глубокою честностью и мудростью, лучше всякого другого мог воспитать и дочь королевскую, и сына крестьянского; поэтому два неразлучные друга, король и крестьянин, доверили его опытности двух неразлучных же детей своих.
II. СМЕРТЬ ОТЦОВ
Состарился король Бел, состарился и друг его Торстен. В предчувствии близкой смерти, позвали они к себе сыновей своих. У Бела их было двое: Гелг и Гальфдан. Темнорусый Гелг был усердный жрец богов, но душою коварен, нравом лют. Светлокудрый Гальфдан, напротив, был не в меру мягок, ветрен и носил меч и латы, как переряженная воином дева.
-- Друзья мои! сказал им Бел: -- дни мои сочтены, вам править царством. Но правьте им в братском согласии, живите в мире и с соседями, беритесь за меч только для защиты страны. Не тесните народа, творите правый суд. Ты, сын мой Гелг, не будь жесток: меч, чем острее, тем легче гнется. А ты, Гальфдан, стыдись пустых забав: мед хоть и сладок, да хмелен.
За королем встал с места верный товарищ его Торстен:
-- Всю жизнь, о, король мой, мы шли рука в руку. Дозволь же мне и в смерти идти с тобой.
И, обратясь к сыну своему Фритьофу, он внушил ему искать славы, но не возноситься, страшиться богов и чтить земную власть.
Предчувствие не обмануло старцев: скоро их не стало. И схоронили их по обе стороны родного залива, под высокими курганами. Гельг с Гальфданом воссели на царство. Фритьоф же наследовал имение отца: обширные луга и поля, несчетные стада, "дважды двенадцать" коней. Но всего дороже из наследства были ему три предмета: меч-кладенец, "молнии брат", по имени Ангурвадель; золотой браслет, кованный северным Вулканом хромым Ваулундом, и волшебный корабль Эллида с драконовой головой и чешуйчатым серебряным хвостом.
И пошла слава о Фритьофе по всему царству, не столько за несметное его богатство, сколько за унаследованное от отца благородство духа. Он был храбр и незлобив, великодушен и щедр, и окружил себя двенадцатью мудрыми советниками, седовласыми воинами, товарищами покойного отца. В ряду их, "как роза меж листьев поблекших", сидел один лишь юный сверстник его Бьёрн /6/, с которым они, по обычаю норманнскому, кровью скрепили свой братский союз /7/.
III. СВАТОВСТВО ФРИТЬОФА
-- Друзья мои! сказал им Бел: -- дни мои сочтены, вам править царством. Но правьте им в братском согласии, живите в мире и с соседями, беритесь за меч только для защиты страны. Не тесните народа, творите правый суд. Ты, сын мой Гелг, не будь жесток: меч, чем острее, тем легче гнется. А ты, Гальфдан, стыдись пустых забав: мед хоть и сладок, да хмелен.
За королем встал с места верный товарищ его Торстен:
-- Всю жизнь, о, король мой, мы шли рука в руку. Дозволь же мне и в смерти идти с тобой.
И, обратясь к сыну своему Фритьофу, он внушил ему искать славы, но не возноситься, страшиться богов и чтить земную власть.
Предчувствие не обмануло старцев: скоро их не стало. И схоронили их по обе стороны родного залива, под высокими курганами. Гельг с Гальфданом воссели на царство. Фритьоф же наследовал имение отца: обширные луга и поля, несчетные стада, "дважды двенадцать" коней. Но всего дороже из наследства были ему три предмета: меч-кладенец, "молнии брат", по имени Ангурвадель; золотой браслет, кованный северным Вулканом хромым Ваулундом, и волшебный корабль Эллида с драконовой головой и чешуйчатым серебряным хвостом.
И пошла слава о Фритьофе по всему царству, не столько за несметное его богатство, сколько за унаследованное от отца благородство духа. Он был храбр и незлобив, великодушен и щедр, и окружил себя двенадцатью мудрыми советниками, седовласыми воинами, товарищами покойного отца. В ряду их, "как роза меж листьев поблекших", сидел один лишь юный сверстник его Бьёрн /6/, с которым они, по обычаю норманнскому, кровью скрепили свой братский союз /7/.
III. СВАТОВСТВО ФРИТЬОФА
Пирует Фритьоф со своей доброй дружиной. Скальды-гусляры на звонких струнах славят его предков. Но сам Фритьоф невесел, безмолвен.
-- Что сталось с нашим молодым орлом? вопросил названный брат его Бьёрн. В грудь ли он ранен, в крыло ли подстрелен? Всего у нас вдоволь: и меда, и сала; скальдам нет счета, песням конца. Конь землю скребет, сокол кличет к охоте, Эллида с якоря рвется. А Фритьоф не жаждет ни боя, ни добычи. И ждет его на соломе бесславная смерть!
Ничего на насмешку не ответствовал Фритьоф. Он вышел вон, к берегу, отвязал Эллиду, распустил парус и полетел по волнам.
Тем временем, братья-короли сидели на отцовском могильном кургане и чинили народный суд и расправу. Вдруг предстал перед ними Фритьоф с дерзновенною речью:
-- Не король я родом, даже не ярл8. Но могилы моих предков говорят об их славных делах, и доколе будут скальды, не замрет и память об них. Мог бы и я добыть себе царство; но милее мне жить в родном краю, милее охранять своих королей, своих братьев. Мы на кургане покойного Бела. Он слышит каждое наше слово. Недаром воспитал он со мною Ингеборгу: как два деревца срослись мы сердцами. Исполните же теперь его тайную волю: отдайте за меня вашу сестру, отдайте Ингеборгу!
Добродушный Гальфдан, быть может, и склонился бы на его неотступную просьбу; но надменный Гелг с презрением отвергнул ее.
-- Как! вскричал он: -- за тебя, крестьянского сына, отдать дочь и сестру королевскую? Будь первый ты между своими, но до Ингеборги тебе, как до звезды небесной, далеко! А защиты твоей нам не нужно: защитить себя мы и сами сможем.
Скоро пришлось раскаяться Гелгу, да уже поздно.
IV. СВАТОВСТВО КОРОЛЯ РИНГА
Много царств было в Нордландии1; но не было народа могучее, счастливее, как народ мудрого и доброго короля Ринга. Народ благоденствовал; сам же Ринг давно не знал ни радостей, ни покоя. Тридцать лет, тридцать зим прожил он с любимою женой; но она умерла, и одиночество стало вдовцу нестерпимо. Прослышал он тут про красавицу дочь короля Бела, Ингеборгу, и заслал к ней сватов с богатыми дарами.
Зная могущество Ринга, братья Ингеборги не посмели перечить. Но надо было им сперва узнать волю богов. В священной роще принесли они им богатую жертву конями и соколами. Но жертва была отвергнута, и Гелг, уже не задумываясь, отказал послам. Легкомысленный Гелг еще насмеялся над ними на прощанье.
-- Жаль, нет с вами короля вашего Ринга! - сказал он:- Подержал бы я ему, старичине, коня, чтобы не свалился, не расшибся.
Воспылал гневом старый король Ринг за отказ, а пуще того еще за злую насмешку; снарядил большое войско и пошел на обидчиков войной.
V. ФРИТЬОФ ЗА ШАХМАТАМИ
Задорен был король Гелг, да куда не храбр. Вспомнил он тут, что повздорил с первым витязем своим Фритьофом, а стало быть, и со всею его молодецкою дружиной. Кто же защитит его теперь от грозного короля Ринга?
И заслал он посредником к Фритьофу воспитателя его, старика Гильдинга. Тот застал его с Бьёрном за шахматной доской.
- Сыновья Бела шлют тебе поклон, - начал Гильдинг. - Король Ринг идет на них войной, и вся надежда их на тебя.
Фритьоф, будто не слыша, продолжал беседовать с Бьёрном о шахматной игре:
-- Берегись, Бьёрн! Королю твоему плохо: вся надежда его на пешку9.
-- Не шути ты с ними! -- убеждал Гильдинг: -- хоть они слабее Ринга, но тебя куда сильнее.
-- Бьёрн! ты метишь на мою ладью /10/? Да нет, пешки /9/ мои ее отстоят.
-- И не жаль тебе даже Ингеборги, которая заливается неутешными слезами? -- не отставал Гильдинг.
-- Эй, Бьёрн! О ферзи /11/ моей не тревожься: в ней вся моя сила, и ничто нас не разлучит.
С таким неопределенным, замысловатым ответом огорченный Гильдинг и вернулся к своим королям.
VI. УДАЛЕНИЕ ФРИТЬОФА
А дама сердца Фритьофа, Ингеборга, той порой, действительно, заливалась слезами вдали от родного крова: чтобы не нашел ее король Ринг, брат Гелг увез ее с её сенными девушками в Бальдерсгагу и укрыл там в храме светозарного бога Бальдера. Затворницы этого храма, девушки, не смели видеть мужчин. Нарушение запрета неминуемо должно было навлечь на нарушителей страшный гнев богов. Но, после посещения Гильдинга, Фритьофу, во что бы то ни стало, надо было свидеться с Ингеборгой. Не слушая предостережений Бьёрна, он снарядил Эллиду и поплыл в Бальдерсгагу.
Ингеборга, при виде его, сильно перепугалась.
-- Боги тебе этого ни за что не простят! -- были первые слова её.
Тщетно старался он ее успокоить.
-- Вернись сейчас и помирись хоть с моими братьями, -- настаивала она.
Он должен был исполнить её желание. Застал он королей-братьев, как и в первый раз, на могиле их отца.
-- Тяжело мне быть в раздоре с братьями Ингеборги, -- говорил он Гелгу: -- я готов помириться, готов подать вам помощь, отдай мне только Ингеборгу: заодно спасешь ты от короля Ринга и ее, и твой собственный венец.
И весь окружающий народ, в знак одобрения, ударил в щиты и воскликнул:
-- Отдай ему Ингеборгу!
И старый Гильдинг, и сам юный Гальфдан присоединились к общей мольбе.
-- Кто дерзнул осквернить святыню, тот недостоин дочери богов! -- сказал Гелг. -- Отвечай мне: виделся ты с Ингеборгой в храме Бальдера, или нет?
-- Скажи, что "нет!" -- подхватила толпа, -- и мы тебе на слово поверим.
-- От одного моего слова зависит теперь мое счастье, -- сказал Фритьоф, -- но мне не нужно счастья, купленного низким обманом. Да, я виделся с сестрой твоей в храме, но мира богов этим не нарушил.
Он не докончил. Ропот ужаса пробежал по толпе; все отхлынули от него, как от лютой заразы. Никто уже ни слова не проронил за него: закоренелое суеверие сковало все уста.
-- По законам предков я мог бы сейчас казнить тебя смертью или осудить на вечное изгнание, -- заговорил опять Гелг, -- но я буду милосерд. На дальнем западе есть острова /12/ -- владенье ярла Ангантира. При жизни Бела, ярл исправно платил нам дань, но теперь перестал. Плыви же к нему и истребуй дань. Этим ты, может быть, еще загладишь свою вину.
И Фритьоф покорился. Простившись с Ингеборгой и оставив ей на память драгоценный отцовский браслет, он собрал дружину и пустился в море.
Коварному же Гелгу не довольно было удалить своего ненавистника: он хотел вконец погубить его. Зная, как жрец, все тайные заклинания, он взволновал море, нагнал стужу с градом и снегом и вызвал из глубины морской страшных чудовищ. Но, благодаря опытности в морском деле и бесстрашию Фритьофа, Эллида его устояла против враждебных стихий, хотя и лишилась парусов и руля.
VII. ФРИТЬОФ У АНГАНТИРА
У ярла Ангантира шел пир горой, а под окном его верным стражем стоял старый Гальвард, укрепляя себя также медом из турьего рога и зорким оком окидывая ширь морскую. Вдруг на краю неба показался дивный дракон-корабль. Дивен он был с виду, но едва двигался, как будто и сам он, и все люди на нем были вконец изнурены. И точно, когда корабль прибило к берегу, двое силачей-исполинов должны были перенести туда на руках обессиленных своих товарищей. Разведя на песке костер, они расположились около огня, чтобы отогреться и отдохнуть.
Но Гальвард побежал уже к ярлу с вестью о неведомых пришельцах. Ангантир приник лицом к окошку и тотчас узнал гостей:
-- Да это славная Эллида Фритьофа! И сам он, Фритьоф, тут же. Не видал я его никогда во всю мою жизнь, но по виду, по осанке, это Торстенов сын.
-- А вот узнаем, точно ли это Фритьоф! -- подхватил один из берсерков /13/ ярла, свирепый Атлий. -- За мной, братцы!
И вся буйная ватага выбежала из палаты, размахивая мечами и булавами.
-- Проси мира! -- крикнул еще издали Фритьофу Атлий.
-- Хотя я и измучен, -- сурово возразил Фритьоф, но мира ни у кого еще не просил и у тебя не попрошу.
Два бойца бросились друг на друга. Смертельные удары посыпались градом. Щиты у обоих разлетелись на части, а меч берсерка разломился пополам от меча-кладенца Ангурваделя.
-- Безоружных я не бью, -- сказал тут Фритьоф и бросил свой меч далеко от себя. -- Испробуем так нашу силу.
И закипел бой рукопашный, грудь с грудью, словно вместе срослись их стальные брони. Земля и камни под ногами их были изрыты, кусты перемяты. Товарищи обоих не смели ни дохнуть, ни шевельнуться. Наконец, одолел Фритьоф и прижал берсерка коленом к земле.
-- Жаль, нет при мне меча теперь! -- сказал он, а то бы я зараз покончил с тобой.
-- Ступай за мечом, я не трону, -- отвечал горделиво Атлий: -- ведь нам обоим суждено быть в Вальгалле. Только мне сегодня, а тебе, быть может, завтра.
И он не тронулся с места, пока Фритьоф доставал свой брошенный меч. Такое бесстрашие обезоружило нашего героя, и он протянул врагу руку.
Тут подошел старый Гальвард, приглашая победителя на пир к своему ярлу. Ангантир сошел со своего серебряного трона навстречу молодому гостю, взял его за руку и посадил рядом с собой.
-- Не раз бывало, -- сказал он, -- пировали мы здесь с лучшим другом моим Торстеном Викингсоном. Пусть же теперь сын его займет его место.
И, налив кубок искристым сицилийским вином, он осушил его в память покойного. Тут Фритьоф передал ему цель своего прибытия.
-- Дани я никогда не платил и платить не буду! -- воскликнул ярл. -- Но тебя, сына моего друга, награжу, как хочу.
Он подал знак рукой малютке-дочке. Та побежала вон и возвратилась с кошельком, набитым червонцами.
-- Прими этот кошелек, -- сказал ярл, и делай с ним, что хочешь. Но дай мне слово, что прогостишь у меня до весны.
Фритьоф дал слово и сдержал его, не чая, что ожидало его дома.
VIII. ВОЗВРАЩЕНИЕ ФРИТЬОФА
Пришла весна, и собрался Фритьоф в обратный путь. На седьмые сутки увидел он опять перед собой свой родной берег. Но глядит он, глядит и глазам не верит: на месте богатых хором отцовских лежать одни груды камней и пепла, да высятся только обгорелые трубы.
Он вышел на берег и уныло обошел пепелище. С радостным лаем подбежал к нему тут старый товарищ его, косматый пес, ходивший вместе с ним на медведя; с приветным ржаньем прискакал и белый конь его, и, ласкаясь, наклонил к нему морду, ожидая обычного куска хлеба. Ах, бедный конь! хозяин твой еще тебя беднее и ничего тебе дать не может!
Подошел, наконец, и старый Гильдинг и поведал своему питомцу о том, как король Ринг с могучею своею ратью разгромил дружины Гелга; как Гелг, спасаясь бегством, в бессильной злобе на Фритьофа, сжег дотла его хоромы; как Ринг вновь посватался за Ингеборгу, и как на сей раз Гелг, не смея уже прекословить, выдал ее за Ринга.
-- О, Ингеборга! -- воскликнул Фритьоф, -- так-то ты сдержала свою клятву!
-- Не вини Ингеборгу, -- сказал Гильдинг, -- она убивалась от тоски, но страдала молча, как раненая чайка, которая ищет смерти в волнах морских. "Я рада была бы сейчас умереть, -- говорила она мне, -- но богу Бальдеру нужна жертва; так пусть же этой жертвой буду я". И повезли ее к алтарю, как на заклание, и снял я ее с коня бледную, как тень. И повенчали ее, молодую, со стариком Рингом. Все плакали; она одна не пролила ни слезинки и только горячо молилась. Тут Гелг увидал на руке сестры твой браслет. Сам не свой, сорвал он его с её руки и надел на руку идола Бальдера. Я выхватил уже меч, но Ингеборга меня удержала: "Оставь! пусть боги свершат расчёт между нами..."
-- Да! -- прервал рассказчика Фритьоф, -- и расчёт этот близок, расчёт этот свершится еще сегодня!
IX. МЕСТЬ ФРИТЬОФА
Была полночь, но полночь летняя, полярная; не заходящее ни на минуту солнце багряным светом озаряло вершины гор. В храме Бальдера совершалось таинство: сам король Гелг, как верховный жрец, приносил жертвы богам.
Вдруг окружающая храм священная роща оживилась: послышался лязг мечей, раздался угрожающий голос:
-- Бьёрн! Становись у дверей и никого не выпускай из храма. А кто прорвался бы силой, тому раскрои череп!
Побледнел Гелг и обмер: то был голос Фритьофа! А вот и сам грозный мститель уже на пороге.
-- Ты посылал меня за данью -- так возьми же ее! А там рассчитаемся в честном бою...
И веский кошелек с червонцами полетел в лицо Гелгу.
Обливаясь кровью, Гелг упал замертво к подножию алтаря.
-- Даже золота своего снести не мог! -- сказал с презрением Фритьоф. -- Стыдно было бы мечу моему обагриться твоею кровью...
 |
| Худ. Knut Ekwall |
-- Настежь двери! выпускайте всех! -- крикнул он своей верной дружине.
Заключенные в храме жрецы опрометью выбежали вон. Бесчувственный Гелг был вынесен на руках.
-- Воды скорей! -- продолжал кричать Фритьоф. -- Все море сюда! Заливайте своды!
Между берегом и храмом образовалась живая цепь людей: вода передавалась из рук в руки и, шипя, заливала огонь.
Но все старания были уже тщетны. Разыгравшийся ветер сильней и сильней раздувал пламя, и к утру от храма и священной рощи остался только дымящийся пепел. Месть Фритьофа обрушилась на него же; родные боги отвратили от него светлый лик свой, и он в слезах вернулся с дружиною на Эллиду: на родине не было уже ему места; он стал волком, он стал викингом -- морским удальцом, бесприютным скитальцем.
X. ФРИТЬОФ У КОРОЛЯ РИНГА
Шел год за годом, а Фритьоф все еще носился по волнам, наводя страх и трепет на все приморские земли, начиная от Нордландии до самой Греции. Молча правил он обыкновенно рулем, мрачным взором уставясь в темную пучину. Но перед боем дух его окрылялся, чело его прояснялось, очи метали молнии, а голос гремел, как голос громовержца Тора.
Меж тем король Ринг жил в мире и согласии с молодой женой своей Ингеборгой. Как "весна около осени", сидела она рядом с ним на веселых его пирах.
Но раз вошел к ним незваный гость, неведомый старец, покрытый с головы до ног медвежьей шкурой. Шел он хотя согнувшись над нищенской клюкой, а все-таки на целую голову был выше всех. Как и следовало бедняку, он присел на краю лавки, у самых дверей. Но косматый наряд его был так забавен, что царедворцы с усмешкой переглядывались и указывали на него пальцами. У незнакомца засверкали глаза. Нежданно-негаданно схватил он за грудь первого попавшегося ему молодчика и перекувырнул его. Все мигом присмирели, а король Ринг гневно окрикнул пришельца:
-- Кто ты такой? Зачем и откуда тебя принесло?
-- Вопросы трудные, -- сказал старик. -- Но изволь, я тебе отвечу. Вором /14/ зовут меня, Нужда моя отчизна, Кручина меня вскормила, а Волк приютил. Летал я, бывало, на Драконе, да теперь он примерз к земле, а сам я одряхлел. Глупец насмеялся надо мной, и я не стерпел. Но он, как видишь, невредим; так прости же и ты мне вину мою.
-- Говоришь ты складно, -- заметил Ринг, -- а старость я почитаю. Будь же гостем и садись за стол. Но наперед явись в своем подлинном виде.
Лишь только сбросил с себя гость косматую шкуру, как пред королем предстал добрый молодец в богатом боевом уборе. Словно снега под полярным сияньем, вспыхнули щеки Ингеборги; но она потупилась и не проронила ни слова. Ринг же тихо улыбнулся и велел жене налить для гостя лучшего вина в турий рог.
Так, по-видимому, неузнанный, Фритьоф, остался надолго гостить у своих царственных хозяев.
XI. ПОЕЗДКА ПО ЛЬДУ
Собрались король Ринг с королевой Ингеборгой на званый пир. Путь их лежал по льду, а лед был тонок, и Фритьоф предостерегал хозяев от поездки. Но Ринг его не послушал, и в легких санках, на коне-вихре, помчал молодую жену по зеркальному льду.
Прицепил тут и Фритьоф к своим ногам коньки и полетел вслед за ними. То обгоняя их, то отставая, он вырезывал на льду искусные руны, так что в иных местах Ингеборга переезжала свое собственное имя. Но богиня моря Рана уже подстерегала их, пробила снизу ледяную кору, лед треснул, и перед санями разверзлась зияющая полынья. Помертвела Ингеборга и ухватилась за старика-мужа. Но могучая рука Фритьофа остановила за гриву королевского коня и переставила сани на твердый лед.
-- Благодарю тебя, -- сказал Ринг, -- сам Фритьоф позавидовал бы тебе. Услугу твою я не забуду.
Но новое искушение готовилось Фритьофу.
XIII. ИСКУШЕНИЕ ФРИТЬОФА /15/
Уж весна: щебечут птицы, блещет день, луга цветут;
Прицепил тут и Фритьоф к своим ногам коньки и полетел вслед за ними. То обгоняя их, то отставая, он вырезывал на льду искусные руны, так что в иных местах Ингеборга переезжала свое собственное имя. Но богиня моря Рана уже подстерегала их, пробила снизу ледяную кору, лед треснул, и перед санями разверзлась зияющая полынья. Помертвела Ингеборга и ухватилась за старика-мужа. Но могучая рука Фритьофа остановила за гриву королевского коня и переставила сани на твердый лед.
-- Благодарю тебя, -- сказал Ринг, -- сам Фритьоф позавидовал бы тебе. Услугу твою я не забуду.
Но новое искушение готовилось Фритьофу.
XIII. ИСКУШЕНИЕ ФРИТЬОФА /15/
Уж весна: щебечут птицы, блещет день, луга цветут;
Реки, вырвавшись на волю, к морю с песнями бегут.
Роза, алая, как Фрея /16/ уж из почки смотрит вновь;
В смертном радость пробудилась, и отвага, и любовь.
Старый конунг с Ингеборгой собрался на ловлю в бор,
И в нарядах разноцветных вкруг него толпится двор.
Шум: гремят колчаны, луки; кони ржут, вздымая прах;
Соколы кричат и рвутся с колпачками на глазах.
Вот сама царица лова! Бедный Фритьоф, не гляди!
Как звезда, она сияет на богатой лошади.
Это Фрея /16/, это Роота /17/ но еще прекрасней их.
Роза, алая, как Фрея /16/ уж из почки смотрит вновь;
В смертном радость пробудилась, и отвага, и любовь.
Старый конунг с Ингеборгой собрался на ловлю в бор,
И в нарядах разноцветных вкруг него толпится двор.
Шум: гремят колчаны, луки; кони ржут, вздымая прах;
Соколы кричат и рвутся с колпачками на глазах.
Вот сама царица лова! Бедный Фритьоф, не гляди!
Как звезда, она сияет на богатой лошади.
Это Фрея /16/, это Роота /17/ но еще прекрасней их.
На главе убор пурпурный, со связкой перьев голубых.
Собралась ватага: дружно! через горы, через дол!
Рог трубит; к стенам Одина /18/ подымается сокол.
Собралась ватага: дружно! через горы, через дол!
Рог трубит; к стенам Одина /18/ подымается сокол.
Встрепенулись дети леса; зверь бежит в свое жильё,
А Валькирия за зверем, потрясаючи копье.
Старый Ринг не поспевает за толпою удалых.
На коне, с ним рядом, Фритьоф едет сумрачен и тих.
В удалой груди теснится много грустных, черных дум:
Их веселье не разгонит, заглушить не может шум.
"О, зачем я бросил море, слепо шел навстречу бед?
Море черных дум не терпит: дунет ветер -- и их уж нет.
Все храм Бальдера я вижу, все обетом я смущен,
Данным девой: он не ею, он богами нарушён!"
Так роптал он. Вот дорога их приводить в дол глухой,
Мрачный, стиснутый горами, осененными сосной.
Ринг сошел с коня и молвил: "Вот приютный уголок.
Я устал, мне нужен отдых: дай, приляжем на часок".
"Не уснуть тебе здесь, конунг! Здесь жестка, сыра постель...
Возвратимся: до чертога недалеко нам отсель..."
Боги сходят к нам нежданно; так и сон, -прервал старик. -
"Иль хозяин перед гостем не дерзнёт уснуть на миг?"
Фритьоф плащ свой тут снимает, расстилает на траву,
И к его колену конунг клонит белую главу.
Тихо спит он, как по битве спят герои на щитах,
Безмятежно, как младенец у родимой на руках.
Чу! вот песня черной птицы раздалась из-за, ветвей:
"Фритьоф! кончи спор давнишний: старца спящего убей!
Ты возьмешь вдову; невеста вновь обнимет жениха.
Люди здесь тебя не видят, а могилы сень тиха..."
Фритьоф слушает: чу! Песня белой птицы раздалась:
"Люди здесь тебя не видят, но везде Одина глаз!
Ты бы спящего зарезал? безоружного б убил?
Что ни взял бы ты злодейством, только б славы не добыл!"
Смолкло в чаще. Вот подъемлет Фритьоф меч свой боевой,
И его в смятенье мечет далеко во мрак лесной.
Птица черная безмолвно в грозный Настранд /19/ унеслась,
А Валькирия за зверем, потрясаючи копье.
Старый Ринг не поспевает за толпою удалых.
На коне, с ним рядом, Фритьоф едет сумрачен и тих.
В удалой груди теснится много грустных, черных дум:
Их веселье не разгонит, заглушить не может шум.
"О, зачем я бросил море, слепо шел навстречу бед?
Море черных дум не терпит: дунет ветер -- и их уж нет.
Все храм Бальдера я вижу, все обетом я смущен,
Данным девой: он не ею, он богами нарушён!"
Так роптал он. Вот дорога их приводить в дол глухой,
Мрачный, стиснутый горами, осененными сосной.
Ринг сошел с коня и молвил: "Вот приютный уголок.
Я устал, мне нужен отдых: дай, приляжем на часок".
"Не уснуть тебе здесь, конунг! Здесь жестка, сыра постель...
Возвратимся: до чертога недалеко нам отсель..."
Боги сходят к нам нежданно; так и сон, -прервал старик. -
"Иль хозяин перед гостем не дерзнёт уснуть на миг?"
Фритьоф плащ свой тут снимает, расстилает на траву,
И к его колену конунг клонит белую главу.
Тихо спит он, как по битве спят герои на щитах,
Безмятежно, как младенец у родимой на руках.
Чу! вот песня черной птицы раздалась из-за, ветвей:
"Фритьоф! кончи спор давнишний: старца спящего убей!
Ты возьмешь вдову; невеста вновь обнимет жениха.
Люди здесь тебя не видят, а могилы сень тиха..."
Фритьоф слушает: чу! Песня белой птицы раздалась:
"Люди здесь тебя не видят, но везде Одина глаз!
Ты бы спящего зарезал? безоружного б убил?
Что ни взял бы ты злодейством, только б славы не добыл!"
Смолкло в чаще. Вот подъемлет Фритьоф меч свой боевой,
И его в смятенье мечет далеко во мрак лесной.
Птица черная безмолвно в грозный Настранд /19/ унеслась,
А другая с громкой песнью -- к солнцу, будто арфы глас.
И не спит уж старый конунг: "Как прекрасен быль мой сон!
Сладко дремлет, кто оружьем богатырским охранен.
Но скажи, о, незнакомец: где же меч твой, молний брат?
Кто разрознил неразлучных? Кто похитил твой булат?"
"Что нужды? -- сказал воитель, -- тьма на севере мечей;
Зол язык меча, не знает он смиряющих речей.
Духи водятся в булате, духи сумрачных краев:
Сна не чтут они их манит блеск серебряных власов".
"Знай же, юноша, не спал я: испытаньем было то!
Неиспытанным - ни мужу, ни мечу не верь никто.
Фритьоф ты: тебя узнал я, лишь в чертог мой ты вступил".
Старый Ринг давно уж ведал то, что хитрый гость таил.
"Что ты взоры потупляешь? Не всегда и я был стар.
Наша жизнь есть битва, юность - то берсерка бранный жар.
Сед я, видишь: скоро, скоро под курганом буду я!
Ты тогда возьми и край мой, и жену: она твоя!".
"Не как вор пришел я! -- мрачно молвил Фритьоф:
-- Если б взять захотел я Ингеборгу, кто бы мог мне помешать?
Ах, в последний раз взглянуть лишь на невесту я желал!"
О, безумец! снова пламень погасавший запылал...
"Конунг, прочь пора: довольно я гостил в твоем краю.
Гнев богов непримиримых тяготит главу мою.
Светловласый, кроткий Бальдер покровитель всем живым;
Он меня лишь ненавидит, я один отринут им!
Да, я сжег его божницу! Волком храма назван я.
Как мое раздастся имя, плачет резвое дитя.
Пир веселый умолкает... Проклят я в краю родном;
Мне в стране отцов нет мира, мира нет во мне самом.
Прочь же, прочь к зыбям родимым!
Встань, дракон, мой добрый! в путь!
Резво ты в соленой влаге вновь купай крутую грудь;
Дай услышать голос грома, дай услышать бури вой!
Лишь среди тревог и шума у меня в душе покой..."
XIII. СМЕРТЬ РИНГА И ВЫБОР НОВОГО КОРОЛЯ
Оставалось ему только проститься с Ингеборгой. Когда он вошел к ней, то застал у неё и старого Ринга.
-- Пора мне! Загостился я у вас, -- сказал он. -- Но на прощанье, Ингеборга, прими от меня прежний браслет и не снимай его уже никогда, чтобы хотя в памяти нам не разлучаться.
-- Вот как ты отдариваешь ее за зимовку! -- заметил шутливо Ринг, -- А мне ничего, точно я был менее ласков с тобой!
-- О, Ринг! -- воскликнул Фритьоф: не ходи ты с нею к морю в звездную ночь! Неравно труп Фритьофа принесет к вам волной...
-- Нет, друг мой, -- молвил Ринг, -- не тебе пора, а мне. Смерть стережет уже меня за дверьми. Но королю постыдно умереть на покойной постели...
И, верный древнему завету предков, Ринг вырезал себе острием копья на груди и руках священные руны и, истекая кровью, в последний митинг сам соединил руки Фритьофа и Ингеборги.
С кончиною Ринга, народу предстояло на тинге-вече избрать себе нового вождя. Под открытым небом сошлись избиратели-бонды. Явился и Фритьоф, ведя за руку малютку-сына Ринга, и взошел с ним на камень. По толпе прошел ропот:
-- Да ведь он еще неразумный ребенок? Ему ли судить нас? Ему ли вести нас в смертный бой?
Но Фритьоф поднял мальчика на щит свой и объявил, что лучше вождя их им избрать: кровь Одина явно светится в детской его красоте, Сам же он, Фритьоф, клянется охранять страну своим мечом, пока дитя не подрастет.
Между тем, сынок королевский, сидя на щите, как орлёнок над скалой, соскучился ждать, спрыгнул с вышины и, как ни в чем не бывало, стал около камня.
Тут весь народ, как один человек, провозгласил его своим королем, а Фритьофа ярлом, прося его до времени править страной и жениться на молодой матери королевской.
-- Вы собрались сюда короля избрать, а не невесту сватать, -- сказал Фритьоф. -- Бог Бальдер еще не простил мне моей вины, а только он один может возвратить мне мою невесту.
С этим он наклонился к малютке-королю, поцеловал его и, не оглядываясь, удалился.
XIV. ПРИМИРЕНИЕ
И не спит уж старый конунг: "Как прекрасен быль мой сон!
Сладко дремлет, кто оружьем богатырским охранен.
Но скажи, о, незнакомец: где же меч твой, молний брат?
Кто разрознил неразлучных? Кто похитил твой булат?"
"Что нужды? -- сказал воитель, -- тьма на севере мечей;
Зол язык меча, не знает он смиряющих речей.
Духи водятся в булате, духи сумрачных краев:
Сна не чтут они их манит блеск серебряных власов".
"Знай же, юноша, не спал я: испытаньем было то!
Неиспытанным - ни мужу, ни мечу не верь никто.
Фритьоф ты: тебя узнал я, лишь в чертог мой ты вступил".
Старый Ринг давно уж ведал то, что хитрый гость таил.
"Что ты взоры потупляешь? Не всегда и я был стар.
Наша жизнь есть битва, юность - то берсерка бранный жар.
Сед я, видишь: скоро, скоро под курганом буду я!
Ты тогда возьми и край мой, и жену: она твоя!".
"Не как вор пришел я! -- мрачно молвил Фритьоф:
-- Если б взять захотел я Ингеборгу, кто бы мог мне помешать?
Ах, в последний раз взглянуть лишь на невесту я желал!"
О, безумец! снова пламень погасавший запылал...
"Конунг, прочь пора: довольно я гостил в твоем краю.
Гнев богов непримиримых тяготит главу мою.
Светловласый, кроткий Бальдер покровитель всем живым;
Он меня лишь ненавидит, я один отринут им!
Да, я сжег его божницу! Волком храма назван я.
Как мое раздастся имя, плачет резвое дитя.
Пир веселый умолкает... Проклят я в краю родном;
Мне в стране отцов нет мира, мира нет во мне самом.
Прочь же, прочь к зыбям родимым!
Встань, дракон, мой добрый! в путь!
Резво ты в соленой влаге вновь купай крутую грудь;
Дай услышать голос грома, дай услышать бури вой!
Лишь среди тревог и шума у меня в душе покой..."
XIII. СМЕРТЬ РИНГА И ВЫБОР НОВОГО КОРОЛЯ
Оставалось ему только проститься с Ингеборгой. Когда он вошел к ней, то застал у неё и старого Ринга.
-- Пора мне! Загостился я у вас, -- сказал он. -- Но на прощанье, Ингеборга, прими от меня прежний браслет и не снимай его уже никогда, чтобы хотя в памяти нам не разлучаться.
-- Вот как ты отдариваешь ее за зимовку! -- заметил шутливо Ринг, -- А мне ничего, точно я был менее ласков с тобой!
-- О, Ринг! -- воскликнул Фритьоф: не ходи ты с нею к морю в звездную ночь! Неравно труп Фритьофа принесет к вам волной...
-- Нет, друг мой, -- молвил Ринг, -- не тебе пора, а мне. Смерть стережет уже меня за дверьми. Но королю постыдно умереть на покойной постели...
И, верный древнему завету предков, Ринг вырезал себе острием копья на груди и руках священные руны и, истекая кровью, в последний митинг сам соединил руки Фритьофа и Ингеборги.
С кончиною Ринга, народу предстояло на тинге-вече избрать себе нового вождя. Под открытым небом сошлись избиратели-бонды. Явился и Фритьоф, ведя за руку малютку-сына Ринга, и взошел с ним на камень. По толпе прошел ропот:
-- Да ведь он еще неразумный ребенок? Ему ли судить нас? Ему ли вести нас в смертный бой?
Но Фритьоф поднял мальчика на щит свой и объявил, что лучше вождя их им избрать: кровь Одина явно светится в детской его красоте, Сам же он, Фритьоф, клянется охранять страну своим мечом, пока дитя не подрастет.
Между тем, сынок королевский, сидя на щите, как орлёнок над скалой, соскучился ждать, спрыгнул с вышины и, как ни в чем не бывало, стал около камня.
Тут весь народ, как один человек, провозгласил его своим королем, а Фритьофа ярлом, прося его до времени править страной и жениться на молодой матери королевской.
-- Вы собрались сюда короля избрать, а не невесту сватать, -- сказал Фритьоф. -- Бог Бальдер еще не простил мне моей вины, а только он один может возвратить мне мою невесту.
С этим он наклонился к малютке-королю, поцеловал его и, не оглядываясь, удалился.
XIV. ПРИМИРЕНИЕ
И вот он снова на родине своей, на могильном кургане своего отца. Тут предстало ему дивное видение: новый храм Бальдера, краше прежнего. Он понял, что это видение -- указание свыше, и на месте сожженного храма воздвиг новое капище, красоты невиданной.
Наступил день освящения храма. Двенадцать дев в покровах серебристых, войдя туда попарно, начали перед алтарем Бальдера священную пляску. Сдавалось, что то пляшут не смертные девы, а воздушные эльфы на лесной лужайке, окропленной алмазами утренней росы. И пели они священный гимн о светозарном Бальдере, о том, как пал он жертвой брата и как все возрыдало: и небо, и море, и земля…/20/.
Глядел и слушал Фритьоф, опершись на меч свой; и вновь восстали перед ним светлые дни его детства, его юности, ожесточенный дух его смутился.
Тут вошел неслышно верховный жрец, не юноша, как бог-красавец Бальдер, а сановитый старец, с белой по пояс бородой.
-- Я ждал тебя, сын мой, -- начал старец. -- Две тяжести положены богами на весовые чаши жизни: земная сила и небесная кротость. Ты хочешь примириться? Но знаешь ли ты, что такое истинное примирение? Есть жертва, которая богам милее даже дыма пролитой крови: жертва эта -- жертва твоего мщения, твоей вражды! Если ты не готов еще прощать, то зачем ты здесь, зачем воздвиг этот храм? Камнями ты не укротишь богов! Ты ненавидишь сыновей Бела. За что, скажи? За то, что они не выдали сейчас за тебя, за крестьянина своего, царственную сестру свою? Но в ней течет Одинова кровь! Не осуждай же их за гордость, да не будешь сам осужден... Гелг погиб...
-- Погиб! -- вскричал Фритьоф.
-- Да, погиб. Он воевал с народом финнов. На утесе стоял там древний храм, воздвигнутый во славу бога их Юмалы /21/. С незапамятных времен он был замкнут и покинут: в народе финском жило поверье, что кто осмелится отворить тот храм, чтобы увидеть Юмалу, того Юмала сразит на месте. Услыхал о том Гелг и, в злобе своей, задумал разрушить вражий храм. Пошел он к нему и затряс его ветхие столбы. Храм обрушился, но истукан Юмалы задавил самого Гелга под собой. Так-то несчастный узрел Юмалу! Гонец прошлою ночью привез нам эту весть. На троне Бела сидит теперь один добрый Гальфдан. Протяни же ему братскую руку и пожертвуй местью богам!
На пороге храма показался сам Гальфдан и робко стал поодаль от грозного врага. Фритьоф отвязал свой меч, приставил его к алтарю и с протянутой рукой подошел к Гальфдану. Тот, краснея, снял железную перчатку, и годами разрозненные руки сплелись опять в крепком братском пожатье!
Теперь лишь верховный жрец сложил с головы изгнанника тяготевшее на нем проклятие.
Опять растворились двери и вошла Ингеборга в мрачном одеянии, в горностаевом плаще, а за нею, "как звезды за луной", её девы. В слезах кинулась она в объятия брата Гальфдана, а тот, растроганный, передал ее Фритьофу. Так на всю жизнь свою подала она руку тому, кто был ей мил еще с раннего детства...
 |
| Памятник Фритьофу Смелому («Frittjof den frökne») у г.Вангснес, Норвегия, установленный кайзером Вильгельмом II ********************** |
Источник текста:
"Васильки и колосья".
Рассказы и очерки для юношества.
В.П. Авенариус. 3-е изд.
Санкт-Петербург: кн. маг. П.В. Луковникова, 1901
Иллюстрации шведских художников
Августа Мальстрёма (August Malmström) /1829-1901/ к "Саге о Фритьофе" (цветн.).
Национальный художественный музей Швеции,
а также Кнута Эквалля (Knut Ekwall) /1843-1912/ (черно-белые)
Иллюстрации шведских художников
Августа Мальстрёма (August Malmström) /1829-1901/ к "Саге о Фритьофе" (цветн.).
Национальный художественный музей Швеции,
а также Кнута Эквалля (Knut Ekwall) /1843-1912/ (черно-белые)
 |
| Август Мальстрём в своем ателье. 1890 |
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. Нордландия, норманны - от слов Nord (север), Land (земля) и Mann (человек)
2. Бонд (др.-сканд. bóndi), или Карл (др.-сканд. karl) — свободный человек в скандинавских странах в раннее Средневековье, владевший своим хозяйством и не имевший отношения к знати. Сословие карлов включало в себя широкий спектр людей от нищих крестьян до состоятельных и влиятельных землевладельцев.
3.Народные певцы, гусляры
4. Фритьоф - от двух исландских слов: Frid и Thiofr, означающих вместе «вор мира»
5 Эсайас Тегнер (1782 - 1846) - шведский поэт, епископ, член Шведской академии и Шведской королевской академии наук, автор литературной "Саги о Фритьофе".
6. "Bjorn" (швед.) – "медведь".
7. См. Введение
8. Ярл (др.-сканд. Jarl) — высший титул в иерархии в средневековой Скандинавии. Первоначально означал племенного вождя, позже стал означать титул верховного правителя страны. После появления государств ярлы стали доверенными лицами конунга и осуществляли его власть на местах.
9. Игра слов: "Bond" (швед.) -- и пешка, и крестьянин10. Игра слов: “Turm” (нем.) – и ладья, и башня
11. Игра слов: “Dame” (нем.) – и ферзь, и дама
12. Острова Оркнейские или Оркадские
13. Берсерки у древних норманнов составляли особую почетную стражу, схожую, по своему бесчеловечному неистовству, с опричниками царя Иоанна Грозного.
14.Игра слов:
- "Thiofr" (вторая половина имени Фритьофа) по-исландски означает «вор».
- Волки севера – так называли викингов
- Дракон, т.е. корабль викингов драккар (норв. Drakkar, от древнескандинавских Drage — «дракон» и Kar — «корабль», буквально — «корабль-дракон») — так сегодня принято называть деревянный корабль викингов, длинный и узкий, с высоко поднятыми носом и кормой.
15. Прим.В.П.Авенариуса -- Этот эпизод, особенно удавшийся в стихотворной передаче академика Грота, приводится нами в подлиннике, в несколько сокращенном лишь виде.
16. Фрея -- богиня красоты.
17. Роота -- одна из Валькирий, дев-щитоносиц Одина.
18. Один -- отец богов, вместе с тем, в особенности, и бог войны и охоты.
19. Настранд -- сканд., от na/nar ( труп) и strond (берег). Место смерти в Нифльгейме, скандинавский ад.
20. Миф о смерти Бальдера – см. статьи «Германский мифологический словарь» и «Образы германской мифологии»
21. Юмала (фин. Jumala) — в карело-финской мифологии древнейшее небесное божество, божество грома. Соответствует германскому Тору и славяно-литовскому Перуну — Перкуну.
ПРИЛОЖЕНИЕ.
Статья В.Г.Белинского о поэме Э.Тегнера в русском переводе
Я. Грота "Фритиоф, скандинавский богатырь". Ссылка
Комментариев нет:
Отправить комментарий