"Как бы мне хотелось пробиться сквозь строй перевёртышей,
сквозь толпы людей-автоматов, которые осаждают меня
банальными пошлостями, — пробиться, хотя бы силой".
Э.Т.А.Гофман
Э.Т.А.ГОФМАН.
ОЧЕРКИ ЖИЗНИ. ЧАСТЬ 2
БЕРЛИН (1807-1808)
«В своей комнатушке, — писал он в конце 1807 года Гиппелю, — окруженный старыми мастерами, Фео, Дуранте, Генделем, Глюком, я нередко забываю все, что столь тяжко гнетет меня, и лишь когда я просыпаюсь наутро, все тяжкие заботы возвращаются вновь!»Среди всех этих забот и огорчений в августе 1807 года настигла его, словно гром среди ясного неба, весть о смерти в результате несчастного случая маленькой дочери Цецилии и болезни жены.
Он пытается собраться с духом и в эти дни публикует объявление о поиске работы:
В апреле 1808 года из Бамберга от директора местного театра графа Юлиуса фон Содена приходит заманчивое предложение поста капельмейстера (музыкального директора театра) с годовым окладом в 600 талеров. При этом у Гофмана есть возможность дополнительно зарабатывать, сочиняя музыку для театра и давая частные уроки музыки.«Некто весьма сведущий в теоретической и практической частях музыки, сам сочинивший значительные музыкальные произведения, восторженно принятые публикой, и до сей поры возглавлявший в качестве дирижера важное музыкальное учреждение, но из-за войны потерявший свое место, желает устроиться дирижером в каком-либо театре или частной капелле».
Однако до отъезда в Бамберг оставалось еще несколько месяцев, и Гофман не знал, как их прожить, поскольку был без гроша в кармане. В мае 1808 года нужда достигла крайнего предела. В состоянии, как он позднее писал, «полубезумия» Гофман адресовал крик о помощи своему другу Гиппелю:
«Я работаю до изнеможения, надрываю собственное здоровье и ничего не зарабатываю! Я не хотел бы описывать тебе мою нужду. Пять дней я не ел ничего, кроме хлеба — такого еще не бывало!.. Если ты в состоянии помочь мне, то пришли фридрихсдоров /1/ двадцать, а то Бог знает что со мной будет… Друг мой! Не оставь своей заботой меня несчастного!»Но вскоре положение Гофмана улучшилось. От министра, барона фон Штейна, он, как и прочие бедствовавшие чиновники, получил единовременное денежное пособие из государственной казны, выручил деньгами и Гиппель.
Гофман едет в Познань, чтобы забрать Михалину из дома ее родителей. Вместе с ней в августе 1808 года он отправился в Бамберг.
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР
В БАМБЕРГЕ (1808-1813)
В БАМБЕРГЕ (1808-1813)
 |
| Панорама Бамберга. Современное фото |
В конце августа чета Гофманов прибывает в Бамберг. Супруги поселяются на улице Шиллера 26, в мансарде узенького четырехэтажного дома, где занимают два верхних этажа - небольшую квартирку.
Первые впечатления Гофмана о городе очень позитивны:
«В Бамберге имеется публика, о которой может лишь мечтать театральный дирижер, сочетающий в себе подлинную образованность со вкусом и талантом».
 |
| Чета Гофманов занимала два самых верхних этажа узкого здания в середине фото. |
Уютный городок Бамберг очень живописен. Он стоит на речке Регниц, точнее, на двух ее рукавах, левом и правом. Поэтому Бамберг и называют «маленькой Венецией»: мосты и мостики в городе на каждом шагу, много зданий в стиле барокко и старинный собор с великолепной средневековой скульптурой.
Южная Германия виделась Гофману чудесным краем. И первое время у него не было причин для разочарования. «Прекрасным радушным городом» назвал он Бамберг в своем рассказе «Мастер Иоганнес Вахт». Там он изображает бывшую епископскую резиденцию с ее кривыми улочками и покосившимися старинными фахверковыми домами, деревню Буг с кафе, служившим излюбленным местом отдыха горожан, незаметно переходившие в сельский ландшафт сады и дома городской окраины...
Но он не проживет и пяти месяцев здесь, как уже разочаруется в реалиях окружающей жизни.
Южная Германия виделась Гофману чудесным краем. И первое время у него не было причин для разочарования. «Прекрасным радушным городом» назвал он Бамберг в своем рассказе «Мастер Иоганнес Вахт». Там он изображает бывшую епископскую резиденцию с ее кривыми улочками и покосившимися старинными фахверковыми домами, деревню Буг с кафе, служившим излюбленным местом отдыха горожан, незаметно переходившие в сельский ландшафт сады и дома городской окраины...
Но он не проживет и пяти месяцев здесь, как уже разочаруется в реалиях окружающей жизни.
 |
| Деревушка Буг была излюбленным местом прогулок жителей Бамберга |
"Если здешний театр вовсе прекратит свое существование, то уроками и сочинением музыки я все-таки смогу заработать на пропитание и не покину прекрасный Бамберг до тех пор, пока не найду постоянной работы в каком-нибудь княжеском или королевском оркестре - подобная перспектива, быть может, откроется (в этом уверяют меня здешние мои благожелатели)".
«Мне очень хотелось получить должность капельмейстера в здешнем театре, однако условия в нем оказались таковы, что я, если бы мог догадываться обо всем, что случилось, ни за что не поехал бы сюда. Граф Соден… передал антрепризу некоему Генриху Куно, а тот столь неумело и бестолково повел дела театра, что вскоре ему стал грозить полный крах....Это в сочетании с тем обстоятельством, что не выплачивалось назначенное вознаграждение и я к тому же был вынужден совершенно бесцельно транжирить свое время, обусловило мое все большее отдаление от театра. Хотя я и остался капельмейстером, однако занимаюсь лишь сочинением время от времени музыкальных композиций» (письмо от 12 января 1809).Положение изменилось только в 1810г., когда пост директора театра занял Франц Гольбейн, которого Гофман знал еще по Берлину. Вместе с ним с этого времени и вплоть до 1812 года он осуществляет в театре Бамберга блестящие театральные постановки, выполняя функции капельмейстера, композитора, режиссера, декоратора, театрального художника и архитектора, не занимая при этом фактически никакой должности.
 |
| Группа из восьми военных в Бамберге. Рисунок Гофмана |
Дабы не потерять последние перспективы и надежды, Гофману приходилось подстраховываться. С этой целью он обратился к дружески настроенному к нему музыкальному критику и редактору «Всеобщей музыкальной газеты» в Лейпциге И.Ф.Рохлицу.
Гофман сообщил Рохлицу о своем желании попробовать себя помимо основной работы музыканта-практика в качестве рецензента и писателя на музыкальные темы. Особых литературных амбиций у него не было. Писательство должно было служить музыке, дать ему дополнительный заработок и принести известность, хотя бы в качестве знатока музыки.
Гофман предложил Рохлицу один из своих рассказов как «небольшую статью» и просил его позволить и впредь писать для «Всеобщей музыкальной газеты» небольшие статьи и рецензии «на произведения малых форм».
Притязания Гофмана исключительно скромны.
«Что же касается статей, — писал он 29 января 1809 года Рохлицу, — то я позволю себе время от времени обращаться с предложениями по избранному мною предмету, но при этом, разумеется, не стану выражать ни малейшего неудовольствия, если редакция не опубликует в газете что-либо из присланного мною».Вот так начинался путь Гофмана в большую литературу.
 |
| Статуя Гофмана с котом Мурром. Бронза. Бамберг |
Этим протагонистом стал капельмейстер Иоганнес Крейслер, образ которого он придумал в начале 1810 года.
В большинстве рассказов, относящихся к тому периоду, в центре повествования находится Иоганнес Крейслер. Гофман показывает страдания музыканта в обществе, которое относится к музыке не как к искусству, а в лучшем случае как к времяпрепровождению и развлечению. Конфликты, которые следуют из столь разного восприятия действительности, приводят к тому, что Крейслер воспринимается как весьма экцентрическая личность, а порою просто как сумасшедший. Тем самым Гофман приносит на страницы своих произведений свой собственный опыт и впечатления жизни в период жизни в Бамберге.
 |
| Иоганнес Крейслер. Рис. Гофмана |
Этот художественный образ, верность которой Гофман будет сохранять долго, станет меняться с развитием самого автора: сначала Крейслер олицетворяет собой творческую волю в противостоянии с окружающим миром профанов; затем он — музыкант, который мучается от недостатка выразительных возможностей, а после появления в жизни Гофмана Юлии Крейслер обезумеет от несчастной любви. Наконец, Крейслер «Кота Мурра» выступает — несмотря на все таинственные истории, в которые он оказывается замешанным, и несмотря на свое восторженное увлечение искусством — в роли скептика, сознающего собственную ограниченность....
 |
| Худ. Кнобель Михаэль. "Виртуозная игра" |
Гофман не только доверял своему Иоганнесу Крейслеру собственные творческие страдания, но и взвалил на него груз своей несчастной любви к Юлии Марк, которой давал уроки пения.
В предисловии ко второй части «Крейслерианы», написанном в конце 1814 года, говорится, что
«Крейслера, по-видимому, довела до крайней степени безумия совершенно фантастическая любовь к одной певице».Почти все дневниковые записи Гофмана, свидетельствующие о боязни безумия от любви, относятся к месяцам наиболее страстной любви к Юлии Марк...
ЮЛИЯ МАРК
В ноябре 1808 года, вскоре после своего прибытия в Бамберг, Гофман был представлен овдовевшей консульше Марк. Он должен был преподавать обеим ее дочерям пение. Юлии, старшей из них, в то время было тринадцать лет. Она выглядела старше своих лет, была хороша собой и имела красивый голос.
Гофман два года учил ее пению, пока в конце 1810 года не влюбился в свою ученицу. Свыше года Гофман принуждал себя к предельной сдержанности, не выказывал собственных чувств, доверяя их только дневнику.
В своем дневнике, скрываясь от жены, он шифрует ее как «Ktch» («Kтх», или «Кетхен»), что означает «котенок» или «маленькая Кэт». Записи Гофман делает, шифруясь от жены, по-гречески.
«Это романтическое настроение захватывает меня все больше, и я боюсь, что дело закончится бедой».Он почти ежедневно отмечает в дневники свои чувства по отношению к девочке, прекрасно осознавая глухую стену между ними. При всех его музыкальных талантах в глазах общества он бедняк, алкоголик, неуравновешенный человек, не обладающий привлекательной внешностью, и к тому же женат. Она – юное прекрасное создание, на двадцать лет его младше, с хорошим приданым и положением в обществе. Юной Юлии мать готовит выгодный брак. Два года пламенная страсть Гофмана чередовалась с периодами охлаждения и безразличия.
Наряду с любовью, приносящей и боль, и радость, он постоянно между двух огней: яркой восторженностью и безумной депрессивностью. Каждый день он проводит несколько часов в гостинице «Роза», где принимает друзей, они делятся своими мыслями и потребляют неимоверное количество алкоголя.
В начале 1812 года ни осмотрительность, ни робость уже не помогают Гофману скрывать своих чувств. Греческими буквами он записывает в дневнике 20 января 1812 года:
«Она все знает или, скорее, обо всем догадывается».По здравом размышлении Гофман понимает, что из его страстных желаний не может выйти ничего реального. К тому же он испытывает неизменную любовь к своей жене; только в самых разнузданных фантазиях он может подумать о том, чтобы оставить ее. Из-за такого раздвоения чувств Гофман испытывает угрызения совести, а потому на свои послеобеденные прогулки в пригородную деревушку Буг он теперь чаще всего берет с собой Михалину. Однако его надежда на успокоение чувств не оправдывается.
В марте 1812 года в Бамберг приезжает из Гамбурга богатый купеческий сын Грепель. Консульша Марк прочит его в мужья своей дочери Юлии. Позднее в рассказе «Пес Берганца» Гофман нарисует уничижительный образ этого человека. Грепель не способен чувствовать и понимать искусство и литературу. Излюбленной темой его разговоров служат непристойности. Гофман называет его «нечистым духом»; он может вызывать лишь «ужас и отвращение» — не только Гофману, но и другим обитателям Бамберга, которые в принципе не имели ничего против подобного рода брачных сделок, этот человек был неприятен.
«Этот человек, несмотря на свою молодость, являл собою образ старца, тип изнуренного смертного, на челе, глазах и щеках которого лежали отметины плотских вожделений, а слабоумие сквозило в каждом произнесенном им слове».Этот ничтожный соперник, «отъявленный сластолюбец», которому тем не менее удалось пробудить чувственность Юлии, наносит Гофману, не сумевшему это сделать, глубочайшее оскорбление, задевая его мужское самолюбие. К своему ужасу, Гофман замечает, что Юлия неожиданно изменилась в результате общения с этим человеком.
Накопившаяся ярость в отношении соперника, зависть и вместе с тем презрение, питаемые к нему, неразделенное чувство любви, унижение, разочарование — все это разом прорвалось наружу во время прогулки в сентябре 1812 года, на которую Грепель и Юлия, только что обручившиеся, пригласили и его.
Было много выпито. Грепель выступал в роли шумного заводилы компании. Под вечер вздумали еще немного прогуляться. Приятель Гофмана виноторговец Кунц, также участвовавший в этом, рассказывает:
«С видимым усилием жених поднялся со своего места, предлагая невесте руку. Гофман и я поплелись за обрученными, прочее же общество разбилось на группы. Едва мы вошли во двор перед замком, как заметили, что господин жених выделывает немыслимые зигзаги то вправо, то влево, так что невеста с трудом могла удерживать его. Внезапно жениха сильно качнуло, и бедная Юлия с трудом удержалась на ногах. Гофман подскочил, чтобы дать ей руку, а я подхватил падающего жениха, но поздно — падение свершилось, и будущий супруг лежал, растянувшись, на земле. Юлия побледнела, в отчаянии заломив руки; общество окружило упавшего, тогда как пылавший от гнева Гофман, обернувшись ко мне, не мог удержаться и громко произнес:
„Взгляните, вот лежит дрянь! Мы выпили столько же, сколько он, но с нами такого не случилось! Такое может случиться только с пошлыми, прозаическими типами!“
При этих словах, которые он скорее выкрикнул, чем произнес, все испугались. Юлия бросала на Гофмана презрительные взгляды, а у матери вырвались гневные упреки. Ему показалось, что во взглядах и жестах Юлии он прочел признание, отказ от мечты, до сих пор обманывавшей его; словно молния средь ясного неба, в душу его ударило внезапное угасание его любви. Мгновение он стоял точно пораженный ударом этой молнии, потом собрался с силами и быстрым решительным шагом пошел прочь».Таков конец любовной истории. Консульша Марк отказала Гофману от дома. С ней было солидарно и большинство матерей почтенных семейств Бамберга. Положение Гофмана в Бамберге стало невыносимым.
Вполне естественно, что страсть его к Юлии давала повод для насмешек. С одной стороны, потерпевший фиаско капельмейстер, неимущий, уже женатый, не блистающий внешностью, с незначительным социальным статусом, а с другой — красивая, юная девушка из хорошей семьи, невеста богатого жениха....Контраст между ними был таков, что уже сам по себе производил комический эффект.
Для самого же Гофмана это была весьма печальная история.
После окончательного разрыва с Юлией (в декабре 1812 года она вышла замуж и покинула город) Гофмана ничто не удерживало в Бамберге. Поэтому когда в феврале 1813 года от Йозефа Секонды, руководителя оперного коллектива, постоянно переезжавшего из Дрездена в Лейпциг и обратно, поступило предложение занять должность капельмейстера, Гофман без колебаний решает расстаться с Бамбергом.
27 февраля 1813 года, он получил от Йозефа Секонды, руководителя оперного коллектива, постоянно переезжавшего из Дрездена в Лейпциг и обратно, предложение занять должность капельмейстера. Рохлиц и Гертель рекомендовали на эту должность своего музыкального критика. Это означало скорое расставание с Бамбергом.
Лейпциг и Дрезден по сравнению с Бамбергом — уже «большой свет». Гофман выражает надежду, что здесь он наконец-то сможет «заложить фундамент» своей «славы» в мире искусства.
,%20%D0%B0%D0%BA%D0%B2%D0%B0%D1%80%D0%B5%D0%BB%D1%8C%20Hans%20Liska,%201970%D0%B3.jpg) | |
|
ДРЕЗДЕН И ЛЕЙПЦИГ (1813-1814)
Как раз в день приезда Гофмана в Дрезден, 25 апреля 1813 года, в столицу Саксонии, незадолго перед тем освобожденную от французов, вошли прусский король и русский царь с 20 тысячами гвардейцев.
Однако Гофман в самый день прибытия узнал, что оперная труппа Секонды, капельмейстером которой он теперь являлся, все еще находится в Лейпциге и неизвестно, когда она прибудет в Дрезден.
Город выглядел по-военному. Мост через Эльбу был разрушен, а улицы кишели солдатами. На живописных площадях Старого города горели костры, на которых солдаты жарили мясо. В Новом городе, неподалеку от конной статуи Августа Сильного, разбили свой лагерь русские солдаты.
Дрезденский художник Людвиг Рихтер спустя десятилетия вспоминал об увиденном тогда:
«Калмыки с узкими раскосыми глазами на коричневых лицах, одетые в кожаные кафтаны, вооруженные луками и стрелами, киргизы в своих остроконечных шапках, башкиры с диковинным оружием, а некоторые и в металлических пластинчатых латах; картина дополнялась тут и там беспорядочно стоявшими и лежавшими низкорослыми косматыми лошадями и нагруженными поклажей верблюдами».Дрезден, прославленный современниками как «Северная Флоренция», теперь скорее напоминал армейский лагерь.
.jpg) |
| Гофман. Рисунок Hugo Steiner (1880-1945) |
3000 талеров. В Дрездене Гиппель как раз и находился при государственном канцлере.
В середине мая Секонда вызвал своего капельмейстера в Лейпциг.
Четыре недели гастролировала оперная труппа в Лейпциге. Гофман был вполне доволен, с удовлетворением отметив, что его уже знали, по крайней мере по публикациям на музыкальные темы. В конце июня он опять был в Дрездене, где труппа Секонды получила разрешение давать поочередно с французской и итальянской труппами оперные представления в Придворном театре.
В августе опять начались военные действия. Русско-прусско-австрийская коалиция готовила план окружения и разгрома наполеоновской армии, что и произошло в октябре 1813 года под Лейпцигом с катастрофическими последствиями для самого Наполеона ("Битва народов"). После разгрома под Лейпцигом французы еще несколько недель оставались в Дрездене. В городе свирепствовали тиф и прочие болезни. 10 ноября 1813 года засевшие в Дрездене французы капитулировали и покинули город. Путь в Лейпциг, где в течение зимнего сезона выступала оперная труппа Секонды, был свободен.
Таким образом, в пороховом дыму Гофман занимался творчеством. Когда он не писал и не дирижировал, он шел на улицу, где можно было увидеть много интересного — раненых, горящие дома, а порой и самого Наполеона, с опущенной головой стоящего на мосту в окружении адъютантов. С чердака можно было наблюдать за передвижениями войск, видеть бивачные костры и пламя, вырывающееся из стволов орудий.
С середины декабря 1813 года Гофман опять живет в Лейпциге, где с оперной труппой Секонды дает представления. После драматических месяцев теперь наступает относительный внешний покой. Наполеоновские войска покинули Саксонию. Коалиция перенесла войну на территорию Франции. Близится крушение всей наполеоновской системы. Однако с ослаблением внешнего напряжения, которое оказывало благотворное влияние на творческую продуктивность Гофмана, усиливается напряжение внутреннее. В своем дневнике он сетует на одиночество, на жизнь отшельника.
Гофман уже недоволен своей деятельностью в качестве капельмейстера у Секонды. Первое время он испытывал даже чувство удовлетворения от того, что певцы и музыканты воспринимают его с уважением. Наконец-то, после унижений, пережитых в Бамберге, он ощутил признание себя в качестве капельмейстера. Еще в июле 1813 года он чувствовал себя «как рыба в воде, в своей стихии» (письмо Шпейеру от 13 июля 1813). После первого удачного оперного представления он записал в дневнике: «Я все больше свыкаюсь со своей новой службой — она уже кажется мне легкой» (13 июня 1813). Это была радость, рожденная ощущением, что он справляется со своей задачей — и не более того. Рутина повседневной работы приглушила это ощущение успеха. Три раза в неделю спектакль, четыре раза — репетиция. Для новых постановок было очень мало времени, поскольку программа менялась почти еженедельно. На формирование репертуара Гофман влиял мало. Обычно давали проверенные временем, популярные вещи. Гофман лишь обслуживал процесс, не имея возможности расставлять собственные акценты.
В феврале 1814 года во время одного из представлений в холодном, продуваемом сквозняками помещении театра Гофман, желая поскорее закончить спектакль, пропустил одну арию. По окончании Секонда устроил в присутствии всех певцов и музыкантов разнос своему капельмейстеру, обвинив его в некомпетентности. Они по-настоящему поссорились. На следующий день Гофман получил известие о своем увольнении, и в его дневнике появилась запись.
Гофман заболел, его мучил сильный ревматизм. Ситуация усугублялась серьезными денежными затруднениями. Секонда должен был заплатить ему гонорар еще за несколько недель, но что будет дальше? В Кёнигсберге все еще лежало несколько сотен рейхсталеров из наследства, оставленного умершим в 1811 году дядей Отто. На эти деньги Гофману предстояло жить в ближайшие месяцы.
Вся эта ситуация потому особенно угнетала его, что напоминала его бедственное положение в Бамберге. Неужели он за это время ничуть не продвинулся, неужели опять все начинать сначала? Была хрупкая надежда: может быть, удастся восстановиться на государственной службе, по возможности в Берлине, и тогда, опираясь на успех оперы «Ундина», пробиться на престижное место капельмейстера или музыкального директора в Национальном театре.
Гофману уже исполнилось 38 лет, и у него снова такое чувство, будто он все начинает сначала. Лишь в качестве музыкального критика он к тому времени приобрел некоторую известность....
23 апреля 1814 года Гофман закончил чистовой вариант первой части «Эликсиров сатаны». Больший успех принесли Гофману также два первых тома «Фантазий в манере Калло», вышедшие в начале мая 1814 года. Почти во всех значительных литературных журналах появились доброжелательные рецензии. Хвалили фантазию, глубокое понимание музыки, причудливую выдумку, иронию и занимательность изложения.
Когда в конце 1814 года вышел «Золотой горшок», похвальных отзывов было с избытком. Особенно отмечали новый сказочный стиль, сочетавший в себе реализм и фантазию. Берлинские романтики, объединявшиеся вокруг Шамиссо и Фуке, к которым вскоре присоединится и Гофман, были в восторге.
В 1813 году, когда Гофман прибыл в Дрезден, он был известен как автор, пишущий на музыкальные темы. Теперь же он стал литературной знаменитостью, которую с величайшим почтением принимали в Берлине тамошние литераторы.
С некоторым удивлением Гофман отмечал: «.. я стал писателем, не приложив к этому особых усилий — все произошло словно само собой».
И действительно: хотя он уже являлся автором значительного числа литературных произведений, литература все еще оставалась для него побочным занятием, тогда как своим главным делом, важнейшей целью, на достижение которой были направлены его усилия и тщеславие, он считал сочинение музыки.
Опера «Ундина» должна была стать его великим произведением, благодаря которому он хотел прославиться.
Еще в Бамберге, когда Гофман думал о том, чтобы покинуть его, он находил поддержку в замысле большой оперы, которая, как он надеялся, наконец-то должна была прославить его как композитора. При выборе сюжета он остановился на сказке "Ундина" о любви русалки и смертного, рыцаря Хульдбранда, которая только что была написана Фридрихом де ла Мотт Фуке.
Для Гофмана было чрезвычайно лестно, что впервые столь знаменитый писатель согласился работать для него, неизвестного композитора. Теперь у него появился реальный шанс для большого прорыва. «Денно и нощно, — писал он Фуке 15 августа 1812 года, — я вижу и слышу очаровательную Ундину, стремительного Кюлеборна, блистательного Хульдбранда и т. д.». В эти недели он столь глубоко погрузился в «таинственное духовное царство романтики», что даже драматический разрыв с Юлией не имел для него сокрушительных последствий.
Вплоть до получения готового либретто продолжалась эйфория, связанная с «Ундиной». 14 ноября 1812 года Фуке, известный своей быстротой исполнения работы, прислал либретто. Окрыленный этим, Гофман незамедлительно приступил к сочинению музыки. ...
Итак, вхождение Гофмана в литературу случилось «само собой», однако произошло это в ущерб «Ундине». Работа над ней не продвигалась вперед. Лишь летом 1814 года Гофман собрался и закончил оперу. Прошло около двух лет с тех пор, как он — еще в Бамберге — сочинил первый акт.
В последние недели своего пребывания в Лейпциге Гофман не находит покоя, необходимого для работы. Он ждет решения из Берлина, мечтая получить должность юриста в столице. В середине сентября министерство юстиции делает ему предложение «работать в течение полугода в берлинском апелляционном суде, без оклада, для ознакомления с текущим законодательством, с тем чтобы впоследствии снова занять свою прежнюю должность советника».
Гофман принимает предложение, хотя он и рассчитывал на большее, а именно на получение должности сразу с окладом.
В середине мая Секонда вызвал своего капельмейстера в Лейпциг.
Четыре недели гастролировала оперная труппа в Лейпциге. Гофман был вполне доволен, с удовлетворением отметив, что его уже знали, по крайней мере по публикациям на музыкальные темы. В конце июня он опять был в Дрездене, где труппа Секонды получила разрешение давать поочередно с французской и итальянской труппами оперные представления в Придворном театре.
В августе опять начались военные действия. Русско-прусско-австрийская коалиция готовила план окружения и разгрома наполеоновской армии, что и произошло в октябре 1813 года под Лейпцигом с катастрофическими последствиями для самого Наполеона ("Битва народов"). После разгрома под Лейпцигом французы еще несколько недель оставались в Дрездене. В городе свирепствовали тиф и прочие болезни. 10 ноября 1813 года засевшие в Дрездене французы капитулировали и покинули город. Путь в Лейпциг, где в течение зимнего сезона выступала оперная труппа Секонды, был свободен.
Таким образом, в пороховом дыму Гофман занимался творчеством. Когда он не писал и не дирижировал, он шел на улицу, где можно было увидеть много интересного — раненых, горящие дома, а порой и самого Наполеона, с опущенной головой стоящего на мосту в окружении адъютантов. С чердака можно было наблюдать за передвижениями войск, видеть бивачные костры и пламя, вырывающееся из стволов орудий.
С середины декабря 1813 года Гофман опять живет в Лейпциге, где с оперной труппой Секонды дает представления. После драматических месяцев теперь наступает относительный внешний покой. Наполеоновские войска покинули Саксонию. Коалиция перенесла войну на территорию Франции. Близится крушение всей наполеоновской системы. Однако с ослаблением внешнего напряжения, которое оказывало благотворное влияние на творческую продуктивность Гофмана, усиливается напряжение внутреннее. В своем дневнике он сетует на одиночество, на жизнь отшельника.
Гофман уже недоволен своей деятельностью в качестве капельмейстера у Секонды. Первое время он испытывал даже чувство удовлетворения от того, что певцы и музыканты воспринимают его с уважением. Наконец-то, после унижений, пережитых в Бамберге, он ощутил признание себя в качестве капельмейстера. Еще в июле 1813 года он чувствовал себя «как рыба в воде, в своей стихии» (письмо Шпейеру от 13 июля 1813). После первого удачного оперного представления он записал в дневнике: «Я все больше свыкаюсь со своей новой службой — она уже кажется мне легкой» (13 июня 1813). Это была радость, рожденная ощущением, что он справляется со своей задачей — и не более того. Рутина повседневной работы приглушила это ощущение успеха. Три раза в неделю спектакль, четыре раза — репетиция. Для новых постановок было очень мало времени, поскольку программа менялась почти еженедельно. На формирование репертуара Гофман влиял мало. Обычно давали проверенные временем, популярные вещи. Гофман лишь обслуживал процесс, не имея возможности расставлять собственные акценты.
В феврале 1814 года во время одного из представлений в холодном, продуваемом сквозняками помещении театра Гофман, желая поскорее закончить спектакль, пропустил одну арию. По окончании Секонда устроил в присутствии всех певцов и музыкантов разнос своему капельмейстеру, обвинив его в некомпетентности. Они по-настоящему поссорились. На следующий день Гофман получил известие о своем увольнении, и в его дневнике появилась запись.
«Сегодня Секонда отказал мне от места — ошеломлен. Я должен был вечером присутствовать на репетиции с неописуемым чувством — вся моя карьера меняется вновь!! Мужество покинуло меня».Гофман опять потерпел фиаско в качестве капельмейстера, и, следует заметить, причиной тому послужили не одни только внешние обстоятельства. Дрезден и Лейпциг в культурном отношении были отнюдь не провинцией вроде Бамберга. Здесь имелась хорошая публика, общество испытывало интерес к музыке. Спустя несколько лет Карл Мария фон Вебер начнет в Дрездене свой стремительный взлет, а еще позже здесь взойдет звезда Рихарда Вагнера. Дрезден и Лейпциг давали музыканту-практику Гофману реальный шанс сделать себе имя, однако он не воспользовался им.
 |
| Гофман, страдающий подагрой. Автопортрет из письма К Ф. Кунцу от 4 марта 1814 *********************** |
Вся эта ситуация потому особенно угнетала его, что напоминала его бедственное положение в Бамберге. Неужели он за это время ничуть не продвинулся, неужели опять все начинать сначала? Была хрупкая надежда: может быть, удастся восстановиться на государственной службе, по возможности в Берлине, и тогда, опираясь на успех оперы «Ундина», пробиться на престижное место капельмейстера или музыкального директора в Национальном театре.
Гофману уже исполнилось 38 лет, и у него снова такое чувство, будто он все начинает сначала. Лишь в качестве музыкального критика он к тому времени приобрел некоторую известность....
23 апреля 1814 года Гофман закончил чистовой вариант первой части «Эликсиров сатаны». Больший успех принесли Гофману также два первых тома «Фантазий в манере Калло», вышедшие в начале мая 1814 года. Почти во всех значительных литературных журналах появились доброжелательные рецензии. Хвалили фантазию, глубокое понимание музыки, причудливую выдумку, иронию и занимательность изложения.
Когда в конце 1814 года вышел «Золотой горшок», похвальных отзывов было с избытком. Особенно отмечали новый сказочный стиль, сочетавший в себе реализм и фантазию. Берлинские романтики, объединявшиеся вокруг Шамиссо и Фуке, к которым вскоре присоединится и Гофман, были в восторге.
В 1813 году, когда Гофман прибыл в Дрезден, он был известен как автор, пишущий на музыкальные темы. Теперь же он стал литературной знаменитостью, которую с величайшим почтением принимали в Берлине тамошние литераторы.
С некоторым удивлением Гофман отмечал: «.. я стал писателем, не приложив к этому особых усилий — все произошло словно само собой».
И действительно: хотя он уже являлся автором значительного числа литературных произведений, литература все еще оставалась для него побочным занятием, тогда как своим главным делом, важнейшей целью, на достижение которой были направлены его усилия и тщеславие, он считал сочинение музыки.
Опера «Ундина» должна была стать его великим произведением, благодаря которому он хотел прославиться.
УНДИНА
 |
| Э.Т.А.Гофман. Бюст Hans Leitherer, глина. 1926 ****************** |
«„Ундина“, — писал он 1 июля 1812 года Хитцигу, — должна мне дать великолепный материал для оперы».15 июля 1812 года Гофман делает первый шаг на пути реализации своего оперного замысла. Он просит Хитцига, который к тому времени обосновался в Берлине и выпустил упомянутую сказку Фуке, подыскать для него либреттиста. Какова же была его радость, когда через четыре недели он узнал, что знаменитый барон де ла Мотт Фуке, автор "Ундины", сам собирается писать либретто.
Для Гофмана было чрезвычайно лестно, что впервые столь знаменитый писатель согласился работать для него, неизвестного композитора. Теперь у него появился реальный шанс для большого прорыва. «Денно и нощно, — писал он Фуке 15 августа 1812 года, — я вижу и слышу очаровательную Ундину, стремительного Кюлеборна, блистательного Хульдбранда и т. д.». В эти недели он столь глубоко погрузился в «таинственное духовное царство романтики», что даже драматический разрыв с Юлией не имел для него сокрушительных последствий.
Вплоть до получения готового либретто продолжалась эйфория, связанная с «Ундиной». 14 ноября 1812 года Фуке, известный своей быстротой исполнения работы, прислал либретто. Окрыленный этим, Гофман незамедлительно приступил к сочинению музыки. ...
 |
| Капельмейстер Гофман в работе над "Ундиной". Рисунок Гофмана |
В последние недели своего пребывания в Лейпциге Гофман не находит покоя, необходимого для работы. Он ждет решения из Берлина, мечтая получить должность юриста в столице. В середине сентября министерство юстиции делает ему предложение «работать в течение полугода в берлинском апелляционном суде, без оклада, для ознакомления с текущим законодательством, с тем чтобы впоследствии снова занять свою прежнюю должность советника».
Гофман принимает предложение, хотя он и рассчитывал на большее, а именно на получение должности сразу с окладом.
 |
| Берлинский Королевский апелляционный суд |
БЕРЛИН (1814-1822)
Последние годы жизни
Последние годы жизни
26 сентября 1814 года Гофман прибыл с женой в Берлин. Уже на следующий вечер Хитциг устроил прием в честь «капельмейстера Крейслера». Поприветствовать автора «Фантазий в манере Калло», вызвавших в Берлине большой интерес, собрались именитые гости: Де ла Мотт Фуке, Людвиг Тик, Шамиссо, Франц Горн и художник Филипп Фейт.
Гофман, который в последнее время вел в Лейпциге «жизнь анахорета», внезапно почувствовал себя в центре общественного внимания. Это было лестно для него, и он охотно играл роль чудаковатого, забавного и остроумного Крейслера. Гофман изобразил этот вечер в «Письме капельмейстера Крейслера барону Вальборну» (1815).
 |
| Дом Гофмана в Берлине |
Позднее Людвиг Тик вспоминал об этой первой и единственной их встрече:
«Гофман был примечательным явлением: маленький беспокойный человечек с подвижной мимикой и пронзительным взглядом. В нем было что-то зловещее../3/».Гофман знакомится с Клеменсом Брентано, Йозефом фон Эйхендорфом, а также с актером Людвигом Девриентом, ставшим одним из наиболее близких ему друзей. Те писатели, произведениями которых он зачитывался в молодости, говорят теперь с ним на равных, как с популярным сочинителем.
 | |
|
При этом он утром в назначенный час он уже сидел за рабочим столом и безупречно выполнял свои обязанности при суде.
 |
| Ресторанчик "Люттер и Вегнер". Современное фото |
Гофман охотно принимал предложения издателей, поскольку испытывал в то время серьезные денежные затруднения. В апелляционном суде, куда его приняли на службу, он пока не получал жалованья. Ему лишь выдали единовременное пособие в размере 200 рейхсталеров, а регулярный оклад стали выплачивать только с апреля 1816 года. Кёнигсбергское наследство уже было почти полностью потрачено, так что гонорары от публикаций в карманных изданиях оказались весьма кстати.
Однако удивительно, что у него вообще находилось время для сочинительства, поскольку нагрузка по службе оказалась значительно больше, чем он представлял себе. Ему пришлось заново осваивать законодательство, сильно изменившееся за прошедшие годы. Его письма в первые месяцы 1815 года полны сетований на трудности этого нового-старого занятия, однако поразительно, сколь быстро он освоился.
Хитциг, некоторое время пытавшийся заниматься издательским делом, но потом также вернувшийся на государственную службу в апелляционном суде, пишет:
«Поначалу не укладывалось в голове, что человек, еще недавно отбивавший такт в оркестре, может с полным основанием занимать должность в уголовном суде… и перо, из-под которого вышли „Фантазии в манере Калло“, может писать безупречные реляции. Однако даже завистники вынуждены были признать, что в его юридических работах нет и следа художественного дилетантства, которое так жаждут видеть всюду ничтожества, желая казаться выше других — напротив, его юридические работы, как и все по-настоящему удавшееся, скорее отличались простотой и строгостью».И если Гофман все же сетовал на свои служебные занятия, дававшиеся ему столь легко, то объяснялось это тем, что он боялся не выдержать в течение длительного времени этой двойной нагрузки — на государственной службе и в искусстве. Ни за что на свете он не хотел отказаться от своих художнических амбиций или хотя бы ограничить их.
В письме Гиппелю от 12 марта 1815 года он следующим образом сообщает о своем «фатальном кризисе»:
«От искусства я теперь уже не могу отказаться, и если бы не надо было заботиться о любимой всем сердцем жене, обеспечивать ей после всего, что она претерпела со мною, безбедное существование, я предпочел бы снова зарабатывать на жизнь уроками музыки, нежели изнурять себя на юридической службе!»Для Гофмана, уже преуспевшего в литературе, «искусством» по-прежнему является в первую очередь музыка, и без остатка посвятить себя ей мешает ему, таким образом, лишь забота о Мише.
 |
| Георг Бауэр-Хадерляйн. "Ундина" Бамберг. В память об опере Э.Т.А.Гофмана ******************** |
Работа над «Ундиной» продвигалась. Еще будучи в Лейпциге, 5 августа 1814 года, Гофман закончил сочинение музыки к «Ундине».
Текст оперы «решительно произвел сенсацию, — сообщал Гофман 8 мая 1815 года Фуке, находившемуся в имении своего тестя в Ненхаузене. — Даже не ознакомившись с моей музыкой, принято решение о постановке, причем как можно более пышной, с новыми декорациями и тому подобное»....
Тем временем весть о скорой премьере оперы распространилась за пределами Берлина. В Лейпциге интерес к ней подогревал публикациями в своей «Всеобщей музыкальной газете» Рохлиц, а в Дрездене — не кто иной, как сам Карл Мария фон Вебер. В июне 1816 года он был в Берлине, где, как он сообщал в письме своей невесте, «свел очень интересное знакомство с Гофманом». Чуть позже он назвал Гофмана своим лучшим другом в Берлине. Ему он обещал большую рецензию на «Ундину». Вебер сдержит свое обещание и тем самым посодействует созданию реноме Гофмана как композитора.
Премьера «Ундины» состоялась 3 августа 1816 года, в день рождения короля, что дополнительно придало значения этому событию и привлекло к нему особое внимание. Представление прошло успешно. В письме Брюлю от 9 августа 1816 года Гофман говорит даже о «сенсации», что было явным преувеличением. Возможно, речь идет о декорациях, выполненных Карлом Фридрихом Шинкелем, — именно они удостоились особой похвалы в современных рецензиях.
Спустя десятилетия Людвиг Рельштаб вспоминал:
«Шинкель создал декорации к опере Фуке и Гофмана „Ундина“, которая благодаря им приобрела театральную зрелищность, и по сей день не изгладившуюся из памяти видевших это представление. По красоте, по фантастическому очарованию театральная сцена, насколько нам известно, до сих пор не видела ничего подобного».Костюмеры ориентировались в своей работе на картины старых мастеров, особенно Гольбейна и Кранаха.
Художники-декораторы прибегли к невиданным в то время трюкам пространственной иллюзии. На переднем плане виднелась возвышенность, поросшая шумящим лесом, в глубине сцены располагался замок, волновалось море, дул ветер, восходило солнце, источала бледный свет луна, бушевала гроза, из глубины сцены доносились голоса; потом появлялись площадь и улочки старинного имперского города, слышался колокольный звон, а в завершение возникала совершенно фантастическая сцена. Ундина, возвратившаяся после измены Хульдбранда в воду, парила в подвешенном состоянии; туман окутывал ее, виднелись размытые очертания портала из ракушек, водорослей и кораллов; внизу — Ундина, а у ее ног — Хульдбранд, мертвый, но колышимый водой и над всем этим — огромная, подобная тени, фигура водяного Кюлеборна....
Э.Т.А.Гофман. Увертюра к опере "Ундина"
*******
Э.Т.А.Гофман. "Вечерний веет ветерок".
Дуэт Ундины и Бертальды из оперы "Ундина"
("Abendlüftchen schweben")
*******
Популярность «Ундины» среди публики возрастала. Представления всегда шли при полном зале.
До лета 1817 года опера выдержала четырнадцать представлений. По условиям того времени это было много. Директор театра Брюль намеревался и дальше сохранять оперу в репертуаре. Однако 27 июля 1817 года состоялось последнее ее представление, поскольку спустя два дня театр сгорел дотла. И волшебные декорации Шинкеля, о которых по Берлину шла молва, также стали добычей огня. Гофман, живший напротив театра, имел возможность собственными глазами наблюдать пожар.
О том, как Гофман сам пережил пожар, он рассказывает в письме Гиппелю от 15 декабря 1817 года.
«Кратко сообщаю тебе, — пишет он, — что мне вновь грозила опасность полного разорения. Крыша дома, где я живу на третьем этаже, сгорела почти вся от страшного жара, распространявшегося горящим театром, и лишь при помощи сильных струй воды из трех точно направленных брандспойтов удалось погасить огонь и спасти наш дом, как, пожалуй, и весь квартал. Я как раз сидел за письменным столом, когда жена вышла с бледным лицом из углового кабинета и сказала: „Боже мой, театр горит!“ Ни она, ни я ни на секунду не потеряли головы. Когда в дверь постучали пожарные вместе с присоединившимися к ним друзьями, мы с помощью кухарки снесли уже гардины, постели и большую часть мебели в задние комнаты, менее подверженные опасности, там все это и оставалось какое-то время, ибо лишь в последний момент я велел вынести все на улицу. В передних комнатах от жара лопнули все стекла, с оконных рам и дверей текла масляная краска. Дерево не загорелось лишь потому, что на него все время лили воду. У моих соседей, которые в спешке велели все вынести, многое было испорчено и украдено, у меня же — ничего».
Гофман до конца своих дней прилагал усилия ради новой постановки «Ундины». Уже лежа на смертном одре, он просил дать ему партитуру, чтобы внести в нее исправления.
*****
В Берлине много было разговоров о Гофмане. Там буквально ждали его новых произведений. Весьма показательны в этом отношении свидетельства Аттербума и Гейне. В «Кафе рояль» и у «Люттера и Вегнера» некоторые рассказы Гофмана становились известны еще до того, как они выходили из печати. Сборник рассказов Гофмана «Серапионовы братья» носит название, которое дал себе литературный союз друзей, вновь образовавшийся вокруг Хитцига 14 ноября 1818 года, после возвращения Шамиссо из кругосветного путешествия.
О мире насилия и саморазрушения повествует и один из наиболее знаменитых рассказов Гофмана — «Песочный человек», вошедший в сборник новелл "Ночные этюды" (1817). ..Сам Гофман не слишком высоко ценил этот рассказ, хотя мысль о его написании с беспримерным упорством преследовала его. Он даже сделал то, чего обычно никогда не делал, — отметил час, когда приступил к написанию «Песочного человека»....
Весной 1819 года Гофман заболел, его мучили нервные боли в спинном мозге. Несколько дней он провел на грани жизни и смерти. Все это должно было сойтись, чтобы дать ему толчок к написанию большого романа. В начале лета 1819 года он начинает писать «Кота Мурра», затем прерывает работу на время лечения грязями на нижнесилезском курорте Вармбрунн, а поздней осенью 1819 года заканчивает первый том романа, который в начале следующего года выходит в свет с весьма пространным названием:
«Житейские воззрения кота Мурра с присовокуплением макулатурных листов из биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера. Издано Э. Т. А. Гофманом».
Когда Гофман сидел над своими рукописями, его реальный кот время от времени пробегал по столу, играл с листами бумаги, ложился на них, уютно свернувшись, мурлыкал, царапался, а затем опять убегал.
В начале сентября 1819 года Гофман вернулся с курорта Вармбрунн в Берлин «таким окрепшим и жизнерадостным… каким друзья давно не видели его» (Хитциг). Он был полон замыслов: собирался завершить «Кота Мурра», вновь поставить на сцене «Ундину», закончить четвертый том «Серапионовых братьев» и сочинить оперу по произведению Кальдерона, для которой уже было написано либретто. В том же 1819 году Гофман сочиняет свою великолепную сказку "Крошка Цахес по прозванию Циннобер".
В последние месяцы 1821 года у него было столько работы и столько планов, что на «Ундину» просто не оставалось времени. Этот избыток планов и работы поневоле наводит на мысль, что летальная эйфория затухающей жизни в последний раз произвела всплеск творческой энергии.
Гофман пишет второй том «Кота Мурра» и собирается еще до конца года завершить третий том; он даже получил аванс за роман «Якобус Шнельпфеффер», который заранее ставил выше «Кота Мурра», хотя еще не написал ни строчки; он приступил к написанию «Повелителя блох»; обещал представить несколько рассказов для карманных изданий и обязался перевести на немецкий язык либретто оперы Спонтини «Мильтон».
Ему было хорошо в эти последние жаркие месяцы 1821 года. Судьба начала улыбаться ему. Он даже снял еще одну квартиру, поменьше, намереваясь устроить там библиотеку и кабинет для литературных занятий. Он получил почетное, сопряженное с повышением должностного оклада и оставлявшее больше времени для занятий искусством назначение в верховный апелляционный сенат апелляционного суда.
«Невозможно, — писал Хитциг, — представить себе человека, смотрящего с большим оптимизмом в будущее, чем Гофман в октябре 1821 года».
24 января 1822 года, в день своего 46-летия, Гофман в последний раз собрал друзей. Тому, кто обычно являлся душой компании, болезнь «подрезала крылья».
Хитциг вспоминал:
«Он пил минеральную воду, угощая друзей изысканнейшими винами, и если прежде в подобных случаях Гофман неутомимо сновал вокруг стола, подливая вино или оживляя беседу там, где она приостановилась, то в тот раз он весь вечер просидел, будучи прикованным к креслу… Один из гостей… вставил фразу, смысл которой сводился к шиллеровскому „Пусть жизнь — не высшее из наших благ“, и тут Гофман возразил ему так резко, как не говорил в течение всего вечера: „Нет, нет, жить, только жить — чего бы это ни стоило!“В отношении общественной жизни Гофман занимал скорее оборонительную, уклончивую позицию, стараясь сделаться неуловимым благодаря испытанным приемам превращения. Против же сил природы он буквально взбунтовался. ..Могущественнейшую из сил природы, смерть, он отказывался просто так принять. С яростной одержимостью и чувством юмора он до последнего дыхания противопоставляет ей продуктивную жизнь.
«Вы никогда не должны, прекращать жить, пока не умрете, что с некоторыми случается, и вещь эта прескверная».В эти дни страдания «его ни на миг не оставляла высочайшая любовь к жизни, непоколебимая вера в то, что она не покинет его никогда, а также, по сравнению с днями, когда он был здоров, еще большая веселость, даже буйное веселье» (Хитциг). Он мог еще диктовать, и этого ему было достаточно.
«Долгие часы, которые приходилось ему проводить в одиночестве, а также бессонные ночи он заполнял тем, что диктовал, поскольку теперь наступил полный паралич рук, писарю, выполнявшему одновременно обязанности санитара и всегда находившемуся рядом. Это занятие доставляло ему такое удовольствие, что однажды он сказал Хитцигу, будто готов смириться с параличом рук и ног, если только впредь сохранит способность работать диктуя».25 июня 1822 года Гофман умер, намереваясь продолжать диктовку. Последним его желанием, как свидетельствует Хитциг, была просьба перевернуть его в постели «лицом к стене»... /4/.
*******
А.Н.Бенуа
"Мои воспоминания". Книга II
*******
Александр Кушнер
Посвящение Э.Т.А.Гофману
Одну минуточку, я что хотел спросить:
Легко ли Гофману три имени носить?
О, горевать и уставать за трех людей
Тому, кто Эрнст, и Теодор, и Амадей.
Эрнст — только винтик, канцелярии юрист,
Он за листом в суде марает новый лист,
Не рисовать, не сочинять ему, не петь —
В бюрократической машине той скрипеть.
Скрипеть, потеть, смягчать кому–то приговор.
Куда удачливее Эрнста Теодор.
Придя домой, превозмогая боль в плече,
Он пишет повести ночами при свече.
Он пишет повести, а сердцу все грустней.
Тогда приходит к Теодору Амадей,
Гость удивительный и самый дорогой.
Он, словно Моцарт, машет в воздухе рукой...
На Фридрихштрассе Гофман кофе пьет и ест.
«На Фридрихштрассе»,— говорит тихонько Эрнст.
«Ах нет, направо!» — умоляет Теодор.
«Идем налево,— оба слышат,— и во двор».
Играет флейта еле–еле во дворе,
Как будто школьник водит пальцем в букваре.
«Но все равно она,— вздыхает Амадей,—
Судебных записей милей и повестей».
Легко ли Гофману три имени носить?
О, горевать и уставать за трех людей
Тому, кто Эрнст, и Теодор, и Амадей.
Эрнст — только винтик, канцелярии юрист,
Он за листом в суде марает новый лист,
Не рисовать, не сочинять ему, не петь —
В бюрократической машине той скрипеть.
Скрипеть, потеть, смягчать кому–то приговор.
Куда удачливее Эрнста Теодор.
Придя домой, превозмогая боль в плече,
Он пишет повести ночами при свече.
Он пишет повести, а сердцу все грустней.
Тогда приходит к Теодору Амадей,
Гость удивительный и самый дорогой.
Он, словно Моцарт, машет в воздухе рукой...
На Фридрихштрассе Гофман кофе пьет и ест.
«На Фридрихштрассе»,— говорит тихонько Эрнст.
«Ах нет, направо!» — умоляет Теодор.
«Идем налево,— оба слышат,— и во двор».
Играет флейта еле–еле во дворе,
Как будто школьник водит пальцем в букваре.
«Но все равно она,— вздыхает Амадей,—
Судебных записей милей и повестей».
ПРИМЕЧАНИЯ.
1.Фридрихсдор (нем. Friedrich — Фридрих и фр. d’or — золотой) — прусская золотая монета, названная в честь Фридриха II и равная 5 серебряным рейхсталерам. Монета чеканилась с 1750 по 1855 год. Прообразом монеты стали испанский дублон и французский луидор. Фридрихсдор чеканился из золота 875-й пробы, общий вес монеты составлял 6,68 грамма, из них золота 6,05 грамма.
В перерасчёте на рубли Российской империи один фридрихсдор соответствовал примерно 5 рублям 3 копейкам золотом.
2. Фили́стер (нем. Philister «филистимлянин») — презрительное название человека с узкими взглядами, преданного рутине; самодовольного мещанина, невежественного обывателя, отличающегося лицемерным, ханжеским поведением.
3. Вот как описывали Гофмана современники:
"Маленького роста, хрупкого телосложения с бледным цветом лица он постоянно страдает от болей в желудке и мигреней..."
4. Смерть Гофмана наступила в результате прогрессирующего паралича, причины которого остались неизвестными.
Возможными называются две: сифилис и боковой амиотрофический склероз (БАС) - очень редкое заболевание.
Справка. БАС - медленно прогрессирующее, неизлечимое дегенеративное заболевание центральной нервной системы, при котором происходит поражение как верхних, так и нижних двигательных нейронов, что приводит к параличам и последующей атрофии мышц.
Болезнь началась в день рождения Гофмана в январе 1822 года. Сначала параличом были поражены ступни и ноги, затем онемение быстро распространилось выше, перейдя на туловище и руки. Писать Гофман уже больше не мог. 24 июня паралич захватил голосовые связки и гортань. 25 июня в 11 часов утра Гофман умирает.
 |
| Памятная доска на берлинском доме Гофмана, где он жил до самой смерти ********************* |
Позволю себе предположение: не явилось ли роковое заболевание Гофмана, приведшее его к смерти, следствием рождения его в родственном браке??, ведь никуда не деться от того факта, что его родители были близкими кровными родственниками! Т.К.
Гофман – великое имя.
Я никак не понимаю, отчего доселе Европа
не ставит Гофмана рядом с Шекспиром и Гете:
это – писатели одинаковой силы и одного разряда.
В. Г. Белинский
Жак Оффенбах. "Сказки Гофмана". Баркарола
В 1873г. французский композитор Жак Оффенбах (1819-1880)
написал оперу "Сказки Гофмана", основанную на произведениях
Эрнеста Теодора Амадея Гофмана и его биографии.
ПРИЛОЖЕНИЕ.
"ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК" Э.Т.А.ГОФМАНА
ФОТОГРАФИИ-ИНСЦЕНИРОВКИ
Автор: Tanja Bochmann
ЧИТАТЬ:
ПОСВЯЩЕНИЕ Э.Т.А. ГОФМАНУ (эссе)
ПО СЛЕДАМ НЕМЕЦКИХ СКАЗОК. ЩЕЛКУНЧИК И МЫШИНЫЙ КОРОЛЬ
ТАКАЯ ПРАВДИВАЯ СКАЗКА... ГОФМАН. "КРОШКА ЦАХЕС ПО ПРОЗВИЩУ ЦИННОБЕР"
"КОППЕЛИЯ", ИЛИ ДЕВУШКА С ЭМАЛЕВЫМИ ГЛАЗАМИ. БАЛЕТ
Рекомендуемая литература
*************************
Королевская невеста - сказка, написанная с натуры
Ужасная история графа Ипполита
Щелкунчик и Мышиный Король
Крошка Цахес, по прозванию Циннобер
Золотой горшок
Песочный Человек
Повелитель блох
Приключения в новогоднюю ночь
Мастер Иоганн Вахт
Принцесса Брамбилла
Советник Креспель
Мадемуазель де Скюдери
Угловое окно
Мастер Мартин-бочар и его подмастерья
Счастье игрока
Житейские воззрения Кота Мурра
Эликсиры дьявола
Игнац Деннер
Sanctus
Состязание певцов
В основе статьи о Гофмане, представленной на этих страницах, взяты работы, перечисленные ниже, и в основном книга немецкого философа и историка философии Рюдигера Сафранского (Rüdiger Safranski; род. 1945г.) "Гофман".
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Э.Т.А. Гофман. Википедия. de. Ссылка
2. Э.Т.А. Гофман. Википедия. engl. Ссылка
3. Сафранский Рюдигер. Гофман. ЖЗЛ.
4. E.T.A.Hoffmann. Leben-Werk-Wirkung. Ссылка
5. E.T.A.Hoffmann Portal. Ссылка
6. Marcel-Alexander Bemme. Eine Fantasie-Enzyklopaedie. Ссылка
7. Биография Э.Т.А. Гофмана. (Bergengruen). Википедия. de. Ссылка
8. Theodor Gottlieb von Hippel. Википедия. de. Ссылка
9. Виктор Ерёмин. "Эрнст Теодор Вильгельм Амадей Гофман"
10.Игорь Бэлза. Чудный гений. Ссылка
11.Биография Эрнста Теодора Амадея (Вильгельма)Гофмана. Ссылка
12.Аuf den Spuren E. T. A. Hoffmanns durch Bamberg. Ссылка
13.Julia Mark. Ссылка
14.Сергей Курий. Гофман. Фантасмагория реальности . Ссылка
15.Ботникова А.Б.Немецкий романтизм. Эрнест Теодор Амадей Гофман. Ссылка
Комментариев нет:
Отправить комментарий